— Только он один.

Шаркая по твердому снегу подшитыми валенками, парторг поспешил за сторожихой. Сведенными от мороза губами, женщина рассказывала:

— У Метелкиных в бане он обнаружился. Еще вечером туда заполз. А собака моя стала выть, ну все равно, как по усопшему. Затрясло меня, думаю, что за напасть такая? Побежала к Николаю Козыреву. Он, вишь ли, в моей бане последним мылся. Так и так, докладываю, в бане объявилась нечистая сила. Он прямо раздемшись и побег. Подкрались мы к бане, а оттуда храпение слышится. Я за дерево спряталась, а Козырев рывком дверь открыл и зашел. Потом меня позвал. И повели мы вашего Гарновского в больницу.

— Он ранен? Обморожен?

— Что ты, милай, он, как яичко пасхальное, целенький. Нам ничего не сказал, парторга, говорит, зовите.

Гарновский лежал в приемной главного врача на деревянном топчане. Иван Иванович видел через стеклянную дверь, что Гарновский капризничает и отталкивает руку медсестры со шприцем. Услышал шарканье ног, оглянулся, вскочил. Но устоять сил у Гарновского не хватило. Рухнул на кушетку. По худым, почерневшим от мороза щекам потекли слезы.

— Что случилось? Где Таня и Петька?

Гарновский всхлипнул:

— Не знаю. Я болел. Они мне не подчинились и вышли на Удаян. За ночь я немного оклемался и поехал на лошади, но догнать не мог. На левом склоне Удаяна, у россыпей, видел их следы и остатки костра. Но меня самого ночью окружили волки. Отстреливался. Лошадь переломила передние ноги. Я побежал. Они кинулись на Житуху. В темноте я сбился с курса, потерял рюкзак. На рассвете вышел к реке. Опять видел волков. Сидел на уступе скалы. Отбивался камнями, обессилил. Двое суток полз сюда по льду… — Голубые глаза лихорадочно заблестели: — Спасать детишек надо. Вызывайте вертолет. — От нервного перенапряжения Гарновского трясло. — Я им приказывал не ходить…

— Знаем, на базе видели вашу записку.

Гарновский вытер глаза грязным кулаком.

— Вы были в Медвежьем зимовье?

— Группа Колесникова и сейчас там. По рации передали. А сюда из города военные обещали прислать вертолет.

— Я тоже полечу. Я понимаете, я тут виноват! — Георгий Николаевич откачнулся назад и вдруг стал мелко биться о стенку головой, и заговорил странным шепотом: — Я поеду… я… я… я… — Глаза у него закатились.

— Нельзя его пока тревожить, — сказал врач, — он в шоковом состоянии.

Но Георгий Николаевич открыл глаза и твердым голосом произнес:

— С вертолета просмотрите русло Серебрянки, могут выйти туда, я им говорил, что там два зимовья Бурмейстера.

— Посмотрим, — ответил парторг и вышел на улицу.

Светало. Луна заметно побледнела. Расплылись контуры гор. Деревья теперь не бросали на снег четкой тени, а казались застывшими клубами морозного тумана. Иван Иванович вдруг увидел, что там, за рекой, из-за серых нагромождений гор вынырнула еще одна луна. Медно-блестящая. Он остановился. И услышал звенящий от мороза свист пропеллера. Глухо донесся рокот мощного мотора.

Летчик, вероятно, заметил костры на снегу и разверзнул вертолет. Круглый луч прожектора скользнул по поселку. От реки полетели в темное небо сигнальные ракеты. Две зеленых и одна красная. «Луна» погасла. Голубым цветом засияла кабина. Вертолет садился. Гул двигателя разбудил таежный поселок. Залаяли собаки. В домиках у реки засветились оконца.

Иван Иванович подошел к вертолету, когда винт делал последние обороты. Морозные струи ветра ударили в лицо. От сигнальных костров остались только черные пятна. Через огород по глубокому снегу бежали к вертолету Додоев и Тимка Булахов. Щелкнул замок. С неприятным стеклянным звоном открылась дверца. Сидоров выпрыгнул в снег и, не поздоровавшись, спросил:

— Что нового?

Иван Иванович доложил о Гарновском, о его путаном рассказе. Додоев всплеснул руками.

— Эта, как так, волки скушали Житуху? Она всегда уходила от них, хитрая лошадь была, Васька Жухов ее учил. Мне шибко не верится.

Парторг повернулся к эвенку:

— Гарновский сказал, что ноги переломила передние.

И опять не поверил старый таежник. Тимка с карабином и рацией за спиной стоял рядом и слушал внимательно. Сидоров поднял полу меховой куртки, вынул из кармана большие часы, нажал кнопку. Открылась одна крышка, потом другая.

— Гарновский, что-нибудь дельное предлагал?

— Сказал, что с Удаяна они могут выйти на Серебрянку.

Сидоров с досады топнул унтом.

— И дураку понятно.

Светало. Заалели вершины заснеженных гор. Легкий ветер погнал сухие, как песок, крупинки снега.

— Спасатели, — крикнул Сидоров, — садитесь!

Додоев забрался в вертолет, а Тимка быстро стал ему подавать спасательное снаряжение. В вертолет заскочил Сидоров, прошел в кабину, сел рядом с летчиком.

Вертолет стремительно поднялся вверх и взял курс на розовый от солнца далекий зубец Главного хребта.

В десять часов утра вертолет завис над центральными отрогами. Взять высоту основной гребенки хребта ему стало не под силу. Летчик Саша решил схитрить, он уменьшил высоту и повел свою машину мягкими зигзагами, намереваясь обогнуть гребенку по ущельям.

Додоев и Тимка Булахов рассматривали складки гор. Петляя, вертолет продвинулся к истокам реки Серебрянки. Ослепительно засверкала заснеженная долина. Черным окоемом окружали ее отвесные скалы. Конец долины сверху походил на клюв птицы. Там парила на морозе вода, выдавленная из ледяных трещин.

— Вижу костер, — спокойно сообщил Тимка.

Летчик сразу же опустил вертолет к земле. Увидел черное пятно на снегу. Сидоров поднял бинокль к глазам: серые угли и несколько головешек. И следы, уходящие к пролому между скал, занесенные уже поземкой.

— Надо на землю ступать, — сказал Додоев, — искать будем.

Приземлить вертолет Саша не рискнул. Под снегом могли оказаться скалистые обломки, трещины или коряжины. Перекосит машину, винты шаркнут по снегу — и авария. Анатолий Васильевич вытащил из-под сиденья мешок с веревочной лестницей. Открыл дверцу, закрепил веревочные петли на специальных зацепках, ногой сбросил лестницу вниз. От ветра она заболталась, как хвост дракона. Первым спускался Тимка с рацией за спиной. Каждую ступеньку ловил в воздухе ногой. Почувствовав твердую землю, встал, руками натянул лестницу. Додоев мгновенно проскочил двадцать веревочных ступенек и встал рядом с Тимкой, вслед за ним плюхнулись в снег рюкзак и лыжи.

— Действуйте, как договорились, — прокричал на прощание Сидоров.

Вертолет набрал высоту, перескочил через отвесные скалы и пошел по ущелью в сторону Медвежьего зимовья. Начальник экспедиции решил там взять поисковую группу Колесникова и облететь долину реки Миренги. Он предполагал, что Петька с Таней, если они еще живые, могут выйти туда.

Следы от костра вывели Додоева и Тимку Булахова на лед Серебрянки. И пропали. Тимка пошел вниз по реке, осматривая заснеженные бугры. В одном месте ему показалось, что под снегом лежит человек. Тимка скинул с плеч рацию, положил на лед карабин. Раскидывая снег, он со страхом ожидал, что сейчас увидит… Облегченно вздохнул — коряжина, застывшая во льду.

— Эге-гей, Тим-ка! — позвал из распадка Додоев. — Крик вспугнул стайку синиц. Тенькая, они пронеслись над рекой и исчезли в угрюмом ельнике. — Иди, — снова закричал Додоев, — я следы нашел.

Тимка легко полез в крутую гору. Широкие, оббитые мехом лыжи назад не сдавали. Из-под снега шел дурманящий запах растревоженного ногами свиного багульника. Тимка обошел кусты шиповника и не заметил, что от его прикосновения шиповник уронил ягоды, и они, как застывшие капли крови, покатились по твердому снегу вниз, в ущелье.

Додоев шел нагнувшись и трогал снег руками. Тимка нагнал его и тоже увидел следы, наполовину засыпанные снегом. Они ему не понравились. Следы «говорили» таежникам, что Таня и Петька выбились из сил. Бороздили снег ногами. И, кажется, тащили друг друга волоком. Высокие глыбы Петька и Таня не обходили, а сохраняя силы, лезли через щель между ними. На шершавых камнях Тимка заметил шерстинки.