— Эй — раздался громовой голос, — вахта, подавайте трап!

Таня вздрогнула и не сразу сообразила, откуда долетел голос. Петька вскочил на ноги. Сунул картонную папку в вещевой мешок и бросился к борту. Федор Иванович, тетя Нина и Любка стояли на берегу и улыбались. Небольшую самодельную корзину, битком, набитую черемшой, Любка держала на голове и пробовала танцевать лезгинку.

Ужинала команда «Таежницы» в сумерках. Ели нарезанную черемшу с мелко крошеными, сваренными вкрутую яйцами.

…Летняя ночь кончилась для Петьки как-то сразу. Он только чуточку прикрыл глаза, а когда открыл, было уже светло. Солнечные лучи били из-за хребта в небо, словно прожектора сверхдальнего действия. Федор Иванович разбудил Любку и Таню:

— Проснитесь, синицы! — Девочки, по-видимому, проснулись, потому что старый капитан прошептал: — Моторной частью нынче заведовать будете, а тетя Нина и Петька спать. Они ночью несли вахту.

«Синицы» выскочили из-под теплой шубы, поднялись вместе с капитаном на палубу.

Петька не слышал, как затарахтел мотор, и «Таежница», оставляя за кормой буруны, ходко пошла вперед. Слева наклонной стеной потянулся старый хребет. Петьку разбудили удары колокола и выстрелы. Он вылетел на палубу и понял — конец пути. Приехали.

Баржа обогнула остров и пошла почти поперек течения. Петькиному взору открылся ровный, как стекло, залив. Высокие сосны отражались в его воде. В конце залива Петька заметил бревенчатый причал. На нем стояли люди. У одного высокого в руках то ли ружье, то ли палка.

Петька вспомнил про документы Самоволина и побежал в капитанскую рубку.

— Федор Иванович, — сказал Петька, — мне Самоволин документы дал про экспедицию, которая пропала.

— Ну и хорошо, дал, значит, доверил.

— Он мне дал прочитать, а потом, говорит, отдашь Федору Ивановичу, а мы с Таней прочитать не успели, а нам интерес…

— Не горюй, Петька, читайте на здоровье, через полмесяца, ну, в крайнем случае, через месяц, я опять тут буду, а Казимира я предупрежу…

Бревенчатая пристань, плавно покачиваясь, приближалась.

— Стоп, машина, — крикнул Федор Иванович, — всем наверх, приготовиться к швартовке.

На пристани бородатые люди тоже заволновались. У высокого оказалась в руках не палка, а ружье. Длинноствольная двустволка. Гарновского среди геологов не было. В стороне от пристани сидел на камне мужчина без бороды, и, не обращая внимания на баржу, играл на гитаре, и пел.

У домика на крыльце сидела нерусская старуха. Она чинила меховую шапку и в такт песне покачивалась, словно ехала на олене.

— Играет Васька Жухов, — прошептала Любка. — А на крыльце сидит Додоевна, сторожиха. Ее старик в экспедиции конюхом числится. По нации они эвенки.

— А высокий кто? — спросил Петька.

— Заместитель Гарновского, взрывник Колесников, он поет лучше Васьки Жухова в тыщу раз.

Разрыв между баржей и причалом стал не больше метра. Жухов вдруг положил гитару и в три прыжка был на пристани. Слету перемахнул на палубу, схватил кормовой трос и метнулся обратно. Быстро закрутил трос вокруг сосны. Колесников и рыжий геолог в телогрейке притянули к пристани нос баржи. Борт «Таежницы» вплотную притерся к настилу. Жухов, теперь не торопясь, но ловко, словно кошка, перескочил на палубу. Зыркнул глазами по Петьке, а потом по Тане. Протянул руку Федору Ивановичу.

— Здравствуй, капитан, все живы-здоровы?

— Слава богу, все благополучно, — ответил Федор Иванович, — а как тут у вас, изменений нет?

Жухов засмеялся:

— Гарновского нет, а значит и изменений нет, — и опять неприятно стрельнул глазами по Петьке.

Подошел Колесников, улыбнулся, подал всем руку, а Федора Ивановича обнял:

— Молодец, капитан, вовремя груз доставил. Мы шпуры под скалу пробили, а закладывать нечем, последний запас взрывчатки неделю назад израсходовали. — Колесников вдруг выпрямился во весь рост и, шутливо приложив руку к голове, как военный, произнес: — За отличную работу вся команда награждается торжественным ужином. — Рука метнулась в сторону домика. — Прошу проходить. Додоевна, встречай гостей!

— Хнешно, встречу, — ответила Додоевна, — ужин шибко богатый нонче, не стыдно встретить, — и зашла в избу.

Федор Иванович позвал к себе в рубку Колесникова и Жухова подписывать бумаги. Через стекло было видно, что Колесников бросил взгляд на Таню и Петьку. Стало понятно: старый капитан рассказывает о своих младших матросах. Петька спустился в кают-кампанию, оделся и, схватив уватовский вещмешок с документами Самоволина, выскочил на палубу.

Тетя Нина, Любка и Таня сидели уже на крылечке дома. Как только Петька подошел к ним, из-под крыльца вылезла собака — серая, похожая на старого волка. Она сразу направилась к Петьке, неторопливо обнюхала вещмешок и слегка вильнула толстым хвостом.

— Линда, Линда, — позвала Любка, но та на нее не взглянула и прижалась теплым боком к Петькиным ногам.

Геологи приступили к разгрузке баржи. Колесников спустился в трюм и подавал оттуда ящики с красной полосой на боку. Люди подходили по одному. Осторожно принимали ящик двумя руками, и, крепко прижав к животу опасный груз, сходили на берег, и исчезали в густом ельнике, в распадке.

— Склад у них там, под скалой, и проволока колючая, и надпись: «Стой! Опасная зона», — сказала Любка.

— А сторож у них есть? — спросила Таня.

— Есть, есть, хнешно есть, — раздалось в сенях.

Таня оглянулась. На нее с улыбкой смотрела Додоевна. Теперь она была в сапогах-ичигах, в новой телогрейке. На поясе узкий нож, за голенищем длинная курительная трубка.

— Кушать, почему не заходите. Шибко вкусно нонче, сам Васька Жухов варил.

— Федора Ивановича ждем, — ответила тетя Нина.

— Чего ждать? Сам придет — мужик, как волк, сам должен нюхать, где вкусно пахнет. — Старуха прислонилась к косяку двери. — Это вон Васька Жухов неделю назад приехал и спрашивает: «Это, вкусного у тебя, Додоевна, нет чего-нибудь?» У меня, говорю, нету, а в тайге вкусного много есть. Сохатых, говорю, много. Разрешение, говорю, Сидоров дал, сам начальник экспедиции, а вы зверя убить не можете. Васька на меня шибко обиделся. А сам этот Васька хитрый, ой хитрый. Он, это, как неважный шаман: говорит, говорит, мушхару в глаза пускает, краски всякие в разговоре употребляет, а сам шибко хитрый, но порядочный человек. Уговорил меня на охоту сходить, а сам вместо меня склад караулил. Сохатку я подстрелила, а он уже тут сразу оказался. Сохатка был немного старый, но жирный, сейчас сами посмотрите. Пойдемте кушать.

Стол стоял посередине кухни. На нем лежали пучки свежей черемши и тарелки с мясом. Посередине, на берестяном блюде, рыба и горка картошки в мундирах. Не успели сесть, как появился Васька Жухов с Федором Ивановичем. Капитан обнял Додоевну, увел ее и тетю Нину в комнату, и там они стали шептаться. Васька Жухов подошел к Петьке:

— Ну, чего же ты стоишь? Садись, ешь. — Он снял у Петьки с плеча вещмешок. — С собой вещи не таскай, не бойся, воров у нас нету. — Он открыл дверь в сени и бросил вещмешок на кучу шуб возле бачка с водой. — Садись вот сюда, ешь, не стесняйся и за сестренкой своей ухаживай. — Он взял Таню за руку и посадил рядом с Петькой. Осмотрел стол: — Додоевна, куда ты спрятала вкуснятинку?

— В печке стоит.

Васька открыл дверцу печки и, обжигая руки, выхватил оттуда тарелку с куском сохатины.

Он потрепал по голове Любку и вышел в сени. Загремел там кружкой и как-будто чем-то зашуршал. Потом, наверное, выпил воду, потому что крякнул и поставил кружку на бак. Проходя под окном в кухне, сказал собаке: «Глупая ты, Линда, хоть и бывшая овчарка». Линда проворчала ему вслед.

Через час «Таежница», освобожденная от опасного груза, всплыла. Стала теперь высокой и походила на стремительный корабль старинных мореходов. Команда ее прощалась с Петькой и Таней. Уже в который раз они уговаривали их остаться на барже младшими матросами. Таня и Петька, смущаясь, отказывались. Они видели, что команда сама едва-едва сводит концы с концами.