Сам он очень молчал, сидел напротив меня и, сильно наклонившись ко мне, слушал не отрываясь; порой улыбался длинной, долгой улыбкой, скалил зубы и прищуривал глаза, как бы усиленно соображая и желая угадать. Я сохранил ясное воспоминание лишь о том, что когда рассказывал ему о «документе», то никак не мог понятливо выразиться и толком связать рассказ, и по лицу его слишком видел, что он никак не может понять меня, но что ему очень бы хотелось понять, так что даже он рискнул остановить меня вопросом, что было опасно, потому что я тотчас, чуть перебивали меня, сам перебивал тему и забывал, о чем говорил. Сколько времени мы просидели и проговорили так — я не знаю и даже сообразить не могу. Он вдруг встал и позвал Альфонсину:

— Ему надо покой; может, надо будет доктора. Что спросит — все исполнять, то есть… vous comprenez, ma fille? vous avez l’argent,85 нет? Вот! — И он вынул ей десятирублевую. Он стал с ней шептаться: Vous comprenez! vous comprenez!86 — повторял он ей, грозя пальцем и строго хмуря брови. Я видел, что она страшно перед ним трепетала.

— Я приду; а ты всего лучше выспись, — улыбнулся он мне и взял шапку.

— Mais vous n’avez pas dormi du tout, Maurice!87 — патетически прокричала было Альфонсина.

— Taisez-vous, je dormirai apres,88 — и он вышел.

— Sauvee! — 89 патетически прошептала она, показав мне вслед ему рукой.

— Monsieur, monsieur! — задекламировала она тотчас же, став в позу среди комнаты, — jamais homme ne fut si cruel, si Bismark, que cet etre, qui regarde une femme comme une salete de hasard. Une femme, qu’est-ce que ca dans notre epoque? «Tue-la!» voila le dernier mot de l’Academie francaise!..91

Я выпучил на нее глаза; у меня в глазах двоилось, мне мерещились уже две Альфонсины… Вдруг я заметил, что она плачет, вздрогнул и сообразил, что она уже очень давно мне говорит, а я, стало быть, в это время спал или был без памяти.

— …Helas! de quoi m’aurait servi de le decouvrir plutot, — восклицала она, — et n’aurais-je pas autant gagne a tenir ma honte cachee toute ma vie? Peut-etre, n’est-il pas honnete a une demoiselle de s’expliquer si librement devant monsieur, mais enfin je vous avoue que s’il m’etait permis de vouloir quelque chose, oh, ce serait de lui plonger au coeur mon couteau, mais en detournant les yeux, de peur que son regard execrable ne fit trembler mon bras et ne glasat mon courage! Il a assassine ce pope russe, monsieur, il lui arracha sa barbe rousse pour la vendre a un artiste en cheveux au pont des Marechaux, tout pres de la Maison de monsieur Andrieux — hautes nouveautes, articles de Paris, linge, chemises, vous savez, n’est-ce pas?.. Oh, monsieur, quand l’amitie rassemble a table epouse, enfants, soeurs, amis, quand une vive allegresse enflamme mon coeur, je vous le demande, monsieur: est-il bonheur preferable a celui dont tout jouit? Mais il rit, monsieur, ce monstre execrable et inconcevable et si ce n’etait pas par l’entremise de monsieur Andrieux, jamais, oh, jamais je ne serais… Mais quoi, monsieur, qu’avez vous, monsieur?92

Она бросилась ко мне: со мной, кажется, был озноб, а может, и обморок. Не могу выразить, какое тяжелое, болезненное впечатление производило на меня это полусумасшедшее существо. Может быть, она вообразила, что ей велено развлекать меня: по крайней мере она не отходила от меня ни на миг. Может быть, она когда-нибудь была на сцене; она страшно декламировала, вертелась, говорила без умолку, а я уже давно молчал. Все, что я мог понять из ее рассказов, было то, что она как-то тесно связана с каким-то «la Maison de monsieur Andrieux — hautes nouveautes, articles de Paris, etc.»,93 и даже произошла, может быть, из la Maison de monsieur Andrieux, но она была как-то отторгнута навеки от monsieur Andrieux, par ce monstre furieux et inconcevable,95 и вот в том-то и заключалась трагедия… Она рыдала, но мне казалось, что это только так, для порядка, и что она вовсе не плачет; порой мне чудилось, что она вдруг вся, как скелет, рассыплется; она выговаривала слова каким-то раздавленным, дребезжащим голосом; слово preferable, например, она произносила prefe-a-able и на слоге а словно блеяла как овца. Раз очнувшись, я увидел, что она делает среди комнаты пируэт, но она не танцевала, а относился этот пируэт как-то тоже к рассказу, а она только изображала в лицах. Вдруг она бросилась и раскрыла маленькое, старенькое расстроенное фортепьянце, бывшее в комнате, забренчала и запела… Кажется, я минут на десять или более забылся совсем, заснул, но взвизгнула болонка, и я очнулся: сознание вдруг на мгновение воротилось ко мне вполне и осветило меня всем своим светом; я вскочил в ужасе.

«Ламберт, я у Ламберта!» — подумал я и, схватив шапку, бросился к моей шубе.

— Ou allez-vous, monsieur?96 — прокричала зоркая Альфонсина.

— Я хочу прочь, я хочу выйти! Пустите меня, не держите меня…

— Oui, monsieur! — изо всех сил подтвердила Альфонсина и бросилась сама отворить мне дверь в коридор. — Mais ce n’est pas loin, monsieur, c’est pas loin du tout, сa ne vaut pas la peine de mettre votre chouba, c’est ici pres, monsieur!97 — восклицала она на весь коридор. Выбежав из комнаты, я повернул направо.

— Par ici, monsieur, c’est par ici!98 — восклицала она изо всех сил, уцепившись за мою шубу своими длинными костлявыми пальцами, а другой рукой указывая мне налево по коридору куда-то, куда я вовсе не хотел идти. Я вырвался и побежал к выходным дверям на лестницу.

— Il s’en va, il s’en va!99 — гналась за мною Альфонсина, крича своим разорванным голосом, — mais il me tuera, monsieur, il me tuera!100 — Но я уже выскочил на лестницу и, несмотря на то, что она даже и по лестнице гналась за мной, успел-таки отворить выходную дверь, выскочить на улицу и броситься на первого извозчика. Я дал адрес мамы…

IV

Но сознание, блеснув на миг, быстро потухло. Я еще помню чуть-чуть, как довезли меня и ввели к маме, но там я почти тотчас же впал в совершенное уже беспамятство. На другой день, как рассказывали мне потом (да и сам я это, впрочем, запомнил), рассудок мой опять было на мгновение прояснился. Я запомнил себя в комнате Версилова, на его диване; помню вокруг меня лица Версилова, мамы, Лизы, помню очень, как Версилов говорил мне о Зерщикове, о князе, показывал мне какое-то письмо, успокоивал меня. Они рассказывали потом, что я с ужасом все спрашивал про какого-то Ламберта и все слышал лай какой-то болонки. Но слабый свет сознания скоро померк: к вечеру этого второго дня я уже был в полной горячке. Но предупрежу события и объясню вперед.

Когда я в тот вечер выбежал от Зерщикова и когда там все несколько успокоилось, Зерщиков, приступив к игре, вдруг заявил громогласно, что произошла печальная ошибка: пропавшие деньги, четыреста рублей, отыскались в куче других денег и счеты банка оказались совершенно верными. Тогда князь, остававшийся в зале, приступил к Зерщикову и потребовал настоятельно, чтоб тот заявил публично о моей невинности и, кроме того, принес бы мне извинение в форме письма. Зерщиков, с своей стороны, нашел требование достойным уважения и дал слово, при всех, завтра же отправить мне объяснительное и извинительное письмо. Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на другой же день получил лично от Зерщикова письмо на мое имя и с лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег. Таким образом, дело у Зерщикова было покончено; радостное это известие сильно способствовало моему выздоровлению, когда я очнулся от беспамятства.

вернуться

85 вы понимаете, милая моя? у вас есть деньги? (франц.)

вернуться

86 Понимаете! понимаете! (франц.)

вернуться

87 Но вы же совсем не спали, Морис! (франц.)

вернуться

88 Замолчите, потом посплю (франц.)

вернуться

89 Спасена! (франц.)

вернуться

91 Сударь, сударь! никогда еще мужчина не был так жесток, не был таким Бисмарком, как это существо, которое смотрит на женщину как на что-то никчемное и грязное. Что такое женщина в наше время? «Убей ее!» — вот последнее слово Французской академии! (франц.)

вернуться

92 … Увы! какую пользу принесло бы мне это открытие, сделай я его раньше, и не лучше ли было бы скрывать мой позор всю жизнь? Быть может, непристойно девице так откровенно говорить с мужчиной, сударь, но признаюсь, если бы мне было дозволено иметь какие-то желания, я хотела бы одного: вонзить ему в сердце нож, но только отвернувшись, чтобы от его отвратительного взгляда не задрожала моя рука и не исчезло мое мужество. Он убил того русского попа, сударь, вырвал его рыжую бороду и продал парикмахеру на Кузнецком мосту, совсем рядом с магазином господина Андриё, — вы, конечно, знаете: парижские новинки, модные изделия, белье, сорочки… О сударь, когда дружба собирает за столом супругу, детей, сестер, друзей, когда живая радость наполняет сердце моё, — скажите мне, сударь: есть ли большее счастье, чем то, которым все дышит в эти минуты? А он смеется, сударь, это отвратительное и непостижимое чудовище смеется, и если бы все это устроилось не через господина Андриё, никогда, никогда бы я не… Впрочем, что с вами, сударь? (франц.)

вернуться

93 Магазином господина Андриё — последние новинки, модные изделия и т. д. (франц.).

вернуться

95 от господина Андриё этим ужасным и непостижимым чудовищем (франц.)

вернуться

96 Куда вы, сударь? (франц.)

вернуться

97 Да, сударь! Но это недалеко, сударь, это совсем недалеко, не стоит надевать шубу, это совсем рядом! (франц.)

вернуться

98 Сюда, сударь, вот сюда! (франц.)

вернуться

99 Он уходит, уходит! (франц.)

вернуться

100 но ведь он убьет меня, сударь, убьет! (франц.)