– Я слышала, вам не повезло, какая-то дурацкая дезинфекция, – сказала она. – А моего жениха отпустили на два дня. Сейчас он придет с друзьями, мы хотим немного повеселиться. Присоединяйтесь! Правда, мы будем рады!

– Спасибо, – ответил Макс. – Я переволновался, очень устал, и у меня жутко разболелась голова. Сейчас я выпью снотворное и лягу спать

Запершись в номере, он стал думать – чем вызвано такое радушие. Англичане очень сдержанны и неохотно идут на контакт. И у них не принято приглашать вот так, запросто, незнакомых людей. Правда, это специфический социальный слой... Как ведут себя родственники и друзья английских преступников, Макс не знал.

Вскоре за дверью послышались громкие голоса, музыка, пение. Шумная компания веселилась допоздна.

К двум часам ночи все напились вдрызг. Макс несколько раз просыпался, когда они футболили ногами дверь номера, называя его то Биллом, то Рэндалом, то Сьюзи. Так он восполнил пробел в своих знаниях – английский криминал ведет себя почти так же, как русский. Хотя, может, все это было хитроумной комбинацией МИ-5.

Наутро Макс пораньше ушел из гостиницы, чтобы не встретить кого-нибудь из теплой компании. До девяти часов он гулял, потом съел омлет и овсянку с кофе в небольшом, очень чистеньком кафе, пролистал газеты– Поглазел, как работают реставраторы в обшитой лесами старой методистской церквушке.

Внезапно в голову пришла понравившаяся мысль, и он заглянул в посудный магазин, бакалейную лавку, небольшой универмаг... Здесь, в ювелирном отделе, он нашел то, что искал: карманные фляжки разного качества и размеров. Серебряные стоили от ста двадцати фунтов и были ему не по карману, поэтому пришлось довольствоваться изящно выгнутой стальной фляжкой, обтянутой коричневой кожей и с навинчивающейся крышкой-стаканчиком. Примерно такой, как у Веретнева, только красивей. В ближайшем баре он попросил налить в нее «Джонни Уокера», поместилось двести пятьдесят граммов, еще пятьдесят он выпил одним глотком прямо из мерного стаканчика, расплатился и вышел на улицу, оставив хозяина в полнейшем недоумении.

В назначенное время Макс с букетом бархатистых темно-вишневых роз был в приемной тюрьмы.

Вчерашний служащий встретил его, как хорошего знакомого, извинился за доставленное беспокойство и без особого формализма выписал пропуск. Подлинной метрики не понадобилось, хватило и российского паспорта. Это свидетельствовало о том, что никто не собирается чинить ему препятствий.

– Пожалуйста, сэр, – клерк в сером протянул ему пропуск. – Вы можете пройти в комнату для кратких свидании. По коридору налево Мистера Томаса Томпсона приведут через несколько минут.

Максу показалось, что в глазах клерка пляшет неказенный интерес. Еще бы! К непризнавшимся русским шпионам прибыл сын с российским паспортом! На судебном процессе двадцать восемь лет назад этот факт мог стать решающей уликой. Сейчас он не имел никакого практического значения.

У низкой дубовой двери рослый охранник отобрал пропуск, с удивлением осмотрел букет и внимательно рассмотрел каждую розу в отдельности, а самого Макса обследовал портативным металлоискателем.

– Что у вас здесь, сэр? – Вытянутая рамка остановилась на уровне нагрудного кармана. Макс вынул фляжку, хотел отвернуть колпачок.

– Виски. Наверное, это запрещено? Охранник пожал плечами.

– Мы не можем запретить вам пить виски, сэр. Проходите, пожалуйста.

В большой комнате Макс оказался один. Она была перегорожена от пола до потолка толстым синеватым стеклом. По обе стороны прозрачной преграды стояли столы и стулья, на столах лежала допотопного вида черные телефонные трубки. Ярко светили бестеневые ртутные лампы. Окон не было, толстые стены глушили все звуки, стояла абсолютная тишина.

Макс сел за стол ближе к середине комнаты и стал ждать. В противоположной стене имелась одна дверь, именно оттуда должен был появиться отец. Больше неоткуда. Сердце лихорадочно колотилось, по спине поползла капелька пота. И ладони вспотели, по детдомовской привычке Макс вытер их о брюки.

Дверь открылась, вошел какой-то человек, Макс подумал, что это сопровождающий отца охранник, но почему-то не в униформе, а в свободного покроя штанах, джинсовой рубахе и легких туфлях. Следом должен был появиться старый, раздавленный двадцативосьмилетним заточением узник, но дверь закрылась.

Вошедший был довольно высок, подтянут, с гибкой спортивной фигурой. Худощавое, с резкими чертами лицо, высокий, с залысинами лоб, волевой подбородок... Человек почему-то остановился у самой двери как вкопанный, Макс обратил внимание на неестественность позы и определил, что незнакомец пребывает в крайнем напряжении...

Ожидающий взгляд Макса и ищущий взгляд вошедшего скрестились. Как загипнотизированный, Макс медленно поднялся со стула, распрямляясь во весь рост. Взгляд незнакомца обжигал, в нем были боль и страх, недоверие и настороженность, надежда и узнавание... Макс вдруг понял, что никакой это не незнакомец и не охранник, а человек с фотографии – его отец! Он не сильно и изменился: немного поседел, поубавилось волос, выпуклый лоб избороздили морщины, но общий облик не изменился, Макс помнил его именно таким, когда тот играл в теннис, гулял с ним вдоль реки, спасал в момент ареста... В сознании словно молния блеснула: вдруг Макс осознал, что подсознательно сличает отца не со статичным снимком, а с реальным живым человеком, который бегал с ракеткой по теннисному корту, водил его за руку по набережной Темзы, прятал, накрывая одеялом, за задним сиденьем потрепанного серого «Остина»... Он вспомнил детство!

Очевидно, сильнейший раздражитель прорвал блокаду сознания, и детский подуровень всплыл из черного мрака, занимая место в памяти Макса Карданова.

– Папа! Папа! – кричал маленький мальчик в неприметной одежде, который только что пробежал разделившую их навсегда проклятую сводчатую арку проходного двора. – Почему ты не побежал со мной? Там же был дядя Леша, он бы увез нас вместе! И маму бы забрал тоже! Дядя Леша сильный, он нас любит!

Крик не проникал через бронированное стекло, и подбежавший с той стороны человек тоже беззвучно раскрывал рот и отчаянно жестикулировал, подсказывая, что надо делать. Надо было взять тяжелую эбонитовую трубку. И Макс сделал это. Уже не пятилетний мальчик, нырнувший в сводчатую арку, а вынырнувший из нее двадцать восемь лет спустя серьезный мужчина. Только почему-то все лицо у него было залито слезами. Отец, который бросился тогда назад в отчаянной попытке задержать погоню хоть на минуту, тоже прижал холодный эбонит к уху. Но ничего не говорил. Глаза его влажно блестели, предательски подрагивали губы. Сделав заметное усилие над собой, он сжал их в твердую складку.

– Я только сейчас вспомнил все, – сказал Макс. – Последние часы, до мельчайших подробностей... Как ты мне предложил эту игру, как плакала мама, как я выскочил из машины и бежал со всех ног... Помнишь эту арку? Ты сказал: «Она узкая, машина не пройдет, а ты маленький, ты пробежишь...» Помнишь? Я думал, все дело в том, чтобы пробежать сквозь нее на другую улицу, но не мог понять: почему ты не побежал вместе со мной?

Он говорил горячечно и быстро, словно в бреду.

– Я не хотел убегать один, я хотел остаться с тобой, но боялся тебя огорчить и сделал все, что ты мне велел... Я поверил тебе и надеялся, что мы скоро встретимся, ну вот и дождался... За это время мне дважды стирали память... Про детство, сказали, я никогда не вспомню... А вот увидел тебя – и вспомнил...

Он почувствовал, что трубка мешает чему-то, и обнаружил, что пьет виски прямо из горлышка, не ощущая ни вкуса, ни крепости. Только страшное напряжение в груди постепенно ослабевало. Приступ горячки прошел, он взял себя в руки и вытер платком мокрое лицо.

– Я думал, мы выпьем вместе, – как бы оправдываясь, сказал Макс. – Не знал, что тут будет перегородка... И цветы купил, как дурак...

– А я думал...

Человек из прошлого сгреб ладонью лицо, смял, стирая проявления ненужных эмоций.