Арцыбашов свысока смотрел на него и улыбался, довольный произведенным эффектом. Очевидно, он ждал каких-то слов...

Фокин сглотнул.

– А что... Это... – Он кивнул на стенку, отделяющую от соседней комнаты. – Президент здесь, что ли?

Улыбка исчезла. Теперь Павел Андреевич смотрел на него как на идиота.

– Президента здесь нет и быть не может, – холодно сказал он. Но потом смягчил тон. Есть просто идиоты, а есть полезные идиоты. Фокин, очевидно, относился ко второй категории.

– Вы заметили, что повышены в звании?

– Да... – растерянно пробормотал Фокин и вновь заглянул в Указ. – Я думал – опечатка...

– В таких документах опечаток не бывает. – Теперь на полезного идиота смотрели с сочувствием. – Если вы справитесь с поставленной задачей, то вас ждет генеральская должность. И за большой звездой дело не станет! А теперь идите, приведите себя в порядок и приступайте к работе. Мой помощник будет интересоваться ходом расследования.

– Есть, – бодро сказал свежеиспеченный подполковник и направился к двери.

Обыск на даче у Атаманова производила бригада из четырех человек, и все равно он продолжался не меньше шести часов. В мангале обнаружили большое количество пепла от сожженных бумаг, а в кабинете – несколько пакетов с документами. Сам хозяин переходил от одного следователя к другому и с легкой улыбкой обращался к понятым:

– Смотрите повнимательней, а то подбросят наркотики или оружие...

По пятам за ним ходил Гарянин, в задачу которого входил контроль за задержанным. Участок по периметру был оцеплен взводом спецназа. Предосторожность оказалась нелишней: уже через час после начала обыска к даче стали съезжаться джипы с крутыми парнями и лимузины с солидными господами, но цепочка молчаливых спецназовцев в масках и камуфляже, а особенно автоматы, откровенно направленные на посторонних, заставляли и тех и других держаться на расстоянии.

Постепенно лимузины разъехались, зато прибыли несколько известных в Москве адвокатов, которые потребовали пропустить их на участок. Бойцы их не пропустили, но вызвали Фокина, который предложил им приехать в следственный комитет, где Атаманову будет предъявлено постановление о задержании с последующим допросом.

Перевозили задержанного тоже с повышенными предосторожностями: Фокин приковал его наручниками к себе и Гарянину, все втроем уселись на заднее сиденье «Волги», рядом с водителем посадили автоматчика. Машины со спецназовцами шли впереди и сзади, когда какой-то джип попытался вклиниться в колонну, из «Волги» раздалась короткая очередь, вздыбившая фонтанчики грязи под колесами нарушителя, и он поспешно ретировался.

В управлении Фокин предъявил Атаманову протокол задержания, пригласил седовласого Пивника – самого модного и дорогого адвоката столицы – и попытался допросить задержанного. Но тот отвечать на вопросы отказался.

– Сейчас я пойду домой, а вы завтра вылетите с работы! – раздраженно сказал он. – Надо соображать – с кем можно шутить, а с кем нет!

Но домой он не пошел, а отправился в камеру, чем был очень обескуражен. Да и Пивник только развел руками:

– Как вы могли это сделать? Вся Москва на ушах стоит! Таких арестов еще не было!

– Все по закону! – с явным удовлетворением сказал Фокин.

Позже, когда он сортировал изъятые документы, в кабинет зашел Ершинский. Обычно он не задерживался до позднего вечера и уж точно не ходил по кабинетам, предпочитая вызывать подчиненных к себе.

– Как дела, Сергей Юрьевич? – доброжелательно спросил он и принужденно улыбнулся. – Тут у меня уже телефон расплавился – кто только не звонил! Но я всем отвечаю: дело у следователя, а он действует в соответствии с законом...

Фокин представил, как реагируют высокопоставленные ходатаи на такое разъяснение, и тоже улыбнулся. В этой ситуации никто ничего не может сделать. Потому что надавить на личного следователя Президента нельзя. Правда, его можно убить...

– В жизни бывает так, что решение очень важного вопроса зависит от одного-единственного человека. – Яскевич сделал неопределенный жест.

– Для нас это в известной степени непривычно, потому что роль отдельной личности традиционно принижалась и приносилась в жертву значимости коллектива. «Общественное выше личного!» – помните? Хотя и у нас были случаи, когда бессонница одного заставляла бодрствовать по ночам всю страну...

Макс вежливо улыбнулся.

– Но это скорей исключение, которое подтверждает правило. Любое ответственное решение традиционно принималось коллективно либо после бесконечных согласований и утверждений.

Максу хотелось зевнуть, он стиснул зубы и с трудом удержался. Неужели ради этой лекции его выдернули из дома в восемь утра? Вряд ли!

– В странах западной демократии отношение к личности другое, – невозмутимо продолжал Яскевич. – Там с малых лет поощряется индивидуальность и каждому внушается мысль о самостоятельности и самодостаточности. Потому рядовой полицейский считает возможным оштрафовать принцессу за превышение скорости! Кстати, ей это не помогло...

Он сделал паузу, и Макс был вынужден кивнуть, давая понять, что понимает, о чем идет речь.

– И человек, назначенный на должность, позволяющую принимать решения, принимает их сам, исходя из собственных представлений о справедливости, добре и зле, похвальном и постыдном. Сейчас столь важный вопрос, как получение Россией кредитов, уперся в эксперта МВФ Линсея Джонсона.

Макс не удержался и зевнул. Чтобы сгладить впечатление, он тут же сказал:

– Про Джонсона с утра до вечера твердят по радио и телевизору, о нем пишут все газеты. Такое впечатление, что он Господь Бог и от него зависит: жить нам или погибнуть! Хотя все знают, что кредиты исчезают неизвестно куда и до простых граждан не доходит ни цента!

Яскевич пожал плечами.

– Есть бюджет отдельной семьи, а есть макроэкономика. Понятно, что кредиты не предназначены для поддержки конкретной семьи. Кстати, сейчас и перед ФСБ, и перед МВД поставлена задача предотвратить расхищение поступающих траншей. Но дело не в этом, Максим Витальевич, мы отклонились от темы...

Начальник Западно-Европейского сектора встал, обошел стол и сел в кресло рядом с Максом. Столь нехитрый прием позволял перейти с уровня служебных взаимоотношений на дружеское общение и тем самым создать атмосферу доверительности. Эту же цель преследовало обращение по имени-отчеству и использование объединяющего местоимения «мы».

– Это по моей вине, Станислав Владимирович! – «покаялся» Макс, который тоже изучал оперативную психологию.

– Так вот, перед нами поставлена задача... – Яскевич многозначительно поднял палец к потолку, хотя над его кабинетом находился Африканский сектор, этажом выше – подразделение радиоперехвата, еще выше – небо с Господом Богом, и никто из этих вышерасположенных субъектов никаких задач Западно-Европейскому сектору, естественно, не ставил. – ...поставлена задача по обеспечению положительного решения Линсеем Джонсоном столь важного для нашей страны вопроса. При этом оказать влияние на него может только один человек.

– Интересно, кто же и каким образом?

– Вы, – спокойно сказал Яскевич.

– Я?!! – Макс подскочил в кресле.

– Да, вы, – невозмутимо повторил Станислав Владимирович.

– Сын супругов Томпсонов, кураторов покойного лорда Колдуэлла – агента советской разведки, оперативный псевдоним «Бен». И одновременно опекуна и наставника Линсея Джонсона, которому Джонсон обязан всем в жизни и на могилу которого он ходит чаще, чем на могилу собственного отца.

Яскевич наклонился к Максу, приблизившись почти вплотную, и говорил медленно и размеренно, пристально глядя ему в глаза, чтобы каждая фраза, каждое слово впечатывались в мозг. Это уже была не просто беседа, а инструктаж на предстоящее задание. Хотя суть его все еще была Максу непонятна.

– К людям, севшим на тридцать лет в тюрьму, но не выдавшим Колдуэлла, Джонсон должен испытывать самые теплые чувства. Ибо стоило разоблачить лорда Колдуэлла как советского шпиона, карьера Линсея лопнула бы, словно мыльный пузырь. И сейчас он служил бы рядовым клерком в какой-нибудь захудалой конторе. Это в самом лучшем случае.