Есть старая поговорка. Имей дело с дьяволом, если у дьявола есть голоса избирателей. И не жалуйся на жару.

Адмирал Леонид Городин примостился на кресле и взял предложенную чашку. Он пришел с визитом вежливости, а Най сказал:

— Надо бы с тобой кое-что обсудить. Относительно лаборатории на Фаргоне. Относительно проекта Рубина. И Надежды. У тебя есть время?

Не в привычках Городина было обсуждать с оппозицией или репортерами какой бы то ни было вопрос без своих адъютантов, без документов, в кабинете, не проверенном его персоналом. Но тот же самый инстинкт, который предупреждал его об опасности, говорил ему, что это его единственный шанс провести серьезные переговоры с оппозицией. Без ведома Корэйна.

А имена были как раз теми, которые он хотел услышать.

— Мне претит заниматься делами в день похорон Ари, — произнес Най. — Но выбора нет. Дела могут выскользнуть из-под контроля так быстро… — Он отпил кофе. — Ты знаешь, я собираюсь претендовать на место Ари.

— Я так и думал, — сказал Городин. — Я полагаю, что ты победишь.

— Сейчас критическое время для нас. Смерть Ари, перспектива потери Уоррика, как руководителя — это двойной удар. Не только для нас. Для Союза. Для наших национальных интересов, Ты понимаешь, что я имею допуск к делам высшей степени секретности. Такой же, как у Ари. Я должен иметь его. Я не прошу тебя отвечать, но я действительно связан с твоими проектами — во время войны я работал с твоими предшественниками.

— Я в курсе, что у тебя имеется допуск. И что ты причастен к тем документам. И ты скрываешь их от расследования.

— Абсолютно. Никакого обсуждения содержимого тех папок и никаких вопросов персоналу по поводу тех проектов, за исключением личных переговоров с человеком, имеющим такой же допуск. Нет нужды волноваться о возможных утечках информации, адмирал. Как и о суде.

Сердце Городина подпрыгнуло. Он хотел бы не слышать этого. Весьма вероятно здесь имелась записывающая аппаратура, и ему следовало прояснить свою реакцию.

— Что ты говоришь?

— Закрытое урегулирование. Уоррик сделал это. Он признался. Мотивом послужил шантаж и сексуальные злоупотребления. Его сын, ты понимаешь. В сложной ситуации, которая — между нами — может мальчику сильно повредить. Соглашение с Уорриком и простое: лаборатория, в которой он сможет продолжить свою работу. Но мы не согласны на Фаргоне. Она должна находиться на Сайтиин, однако я разговаривал с Корэйном.

— Уже?

— Час назад. Я не упоминал секретные аспекты этого дела. Мы говорили о политике. Ты знаешь, адмирал, и я знаю, что к этому делу привязаны радикальные элементы. Существуют люди, которые намереваются покопаться в показаниях свидетелей, последних можно психоскопировать, и перечитывать снова и снова. Некоторые разделы показаний Джастина Уоррика, касающиеся фаргонского проекта, следовало бы засекретить.

— Неужели Уоррик обсуждал его со своим сыном?

— Джастин хотел перевестись из-за этого мальчика. Если имелись какие-то утечки информации, адмирал, все они исходили от Джордана Уоррика. И, честно говоря, если дело дойдет до суда, то, я боюсь, что ниточки потянутся в весьма деликатные сферы. Но если мы уберем из расшифровки слишком многое, то это вызовет иные подозрения — в некоторых умах — не так ли?

— Боже мой, на что годна ваша паршивая служба безопасности?

Кто еще знает?

— Весьма вероятно, что похищенный эйзи. Он — эйзи Джастина.

— Боже мой.

— Маловероятно, что ребята Рочера раскололи его. Он — Альфа и сам разрабатывает ленты эйзи, ты понимаешь. Непростой субъект. Однако, возможно, он не отдавал себе отчет, что располагает секретной информацией. Поэтому мы и обратились в офис Лу, когда нам потребовалась помощь для вытаскивания его оттуда. Нам он нужен был живым, чтобы переинструктировать его в том случае, если мы упустили что-нибудь. Случайно и к счастью во время акции подумали о похитителях. Обо всех. Мы так полагаем. Но мы не превышали наши полномочия, когда мы рассказали Лу о том, что эйзи представлял риск для безопасности. Я полагаю, что поток событий оказался слишком быстрым для всех нас. Ари собиралась отправить меня в город с докладом для Лу. К несчастью.

— А ты не думаешь о возможных причинах поступков Уоррика, включающей эйзи и Рочера…

— Когда он убил Ари? Преступление, совершенное в ярости, он ударил ее, вот и все. Но когда она оказалась серьезно ранена, он понял, что он убил шанс своего перевода на Фаргон. Так что он убил ее и попытался сделать все похожим на случайность. Это не было совершенно хладнокровно, но и не совсем наоборот. Он ненавидел ее. Я боюсь, что у Ари имелась серьезная слабость, когда дело касалось подростков. Великий ум. Соответственно эксцентрические пороки. Честно говоря, мы бы хотели избежать вынесения этой стороны жизни Ари на широкое обозрение. Заговоры — нет. Не было заговоров. Ты можешь порасспросить Уоррика сам, если хочешь.

Или его сына. У нас есть его показания, полученные в процессе психоскопии. Не Джордана уоррика, естественно, а его сына, и из них совершенно ясно, что происходило. Имеются также видеозаписи, очень ясные. Мы не собираемся их стирать. Но они не должны попасть к службам новостей. Я боюсь, что это очень старая история. Шантаж. Оскорбленный отец. Скрытность, приведшая к убийству.

— Проклятье.

Заберите моего сына оттуда, говорил Уоррик. Очевидно, это и имел в виду.

— Проклятье.

— Мы уважаем наши обязательства. Реорганизация, которую мы имеем в виду, предполагает заключение Джордана Уоррика в его собственной лаборатории, под охраной. И мы можем продолжать выполнять работу в твоих интересах. Мы будем выполнять тестирование. Тебе не следует беспокоиться. Оно будет полным. Это к тому же гуманное решение, сохраняющее талант, который мы не можем себе позволить потерять.

— Ты разговаривал с Корэйном.

— Он говорит, что ему надо изучить эту мысль. Я пытался разъяснить ему, что поддержка подобной договоренности не нанесет ему никакого ущерба. Что можно приобрести от наказания в таком деле? Какую пользу может кто-то извлечь, за исключением Рочера и его прихвостней?

— А мы потеряем от этого. Ни только мозг. Ты понимаешь… мы по-прежнему уделяем серьезное внимание нашим проектам.

— Фаргоновская лаборатория.

— Мы полагаем, что она будет строиться. Может быть — военные смогут использовать ее намного шире, чем мы думали.

— Ты хочешь сказать, что проект Рубина закрывается.

— Нет, мы по-прежнему заинтересованы в нем.

— Без доктора Эмори? — Городин глубоко вздохнул. — Вы думаете, справитесь?

Некоторое время Най молчал.

— Налей, — обратился он к эйзи, прислуживающему им, и тот, седой и молчаливый, подошел и наполнил обе чашки.

Най задумчиво отпил. Затем:

— Ты хочешь знать технические детали?

— Я оставляю их ученым. Мой интерес практического характера. И стратегического. Вы можете продолжать, основываясь на заметках Эмори?

— Кого бы ты предпочел дуплицировать? Химика, который, допускаю, потенциально выдающийся. Или саму Эмори?

Городин сделал огромный глоток.

— Ты это всерьез?

— Позволь мне, по крайней мере, описать самые основные технические аспекты. Для проекта требуется субъект с необычным объемом документации — на биохимическом уровне. Субъектов высокого уровня, на которых имеется эта документация, не так уж много. И на Ари, и на Рубина она имеется: Рубин — вследствие его медицинских проблем, Ари — потому что она была рождена для Эмори и Карната, когда им обоим было уже за сто лет. Рождена в лабораториях Резьюн, конечно. В результате процесса, который мы проводим, по которому наши записи безупречны. Когда она родилась, отец ее уже был мертв, ее мать умерла, когда ей было семь. После этого ее воспитывал дядя Жоффрей. В возрасте шестидесяти двух она по наследству от Жоффрея Карната стала директором Резьюн. И она была собственным призовым проектом Ольги Карнат, объектом интенсивного изучения и записей сначала ее матери, а затем Жоффрея Карната. Достаточно сказать, что ее документация эквивалентна рубинской, если не шире. Более того, Ари всегда предполагала, что она может оказаться одним из тех Особенных, кого затронет этот проект. Она оставила множество заметок — для ее преемницы.