— Ого! Вы ограбили сырную лавку? — Давид подходит сзади и обнимает, сжимая в своих руках. Кажется, что я растворяюсь в нем, но звуковой сигнал открытой дверцы не дает насладиться моментом.

— Это я не знала, чем себя занять, пока ждала тебя. Как прошло?

Подаюсь вперед, чтобы найти среди своих сыров что-то из еды, и выуживаю из недр холодильника баночку маслин и нетронутую упаковку ветчины, но Давид перехватывает продукты, ставя их назад.

— Хочу попробовать! — и берет то, что приготовила я.

— Может, лучше не надо? — складываю брови домиком.

— Думаешь, если не понравится, передумаю на тебе жениться? — улыбается мой босс и выставляет второе, а потом и третье блюдо, — даже не надейся, малышка.

Пока все же отвариваю яйца и разогреваю вчерашний хлеб, Давид успевает продегустировать мою стряпню и даже определить фаворита.

— Вот этот с орехами просто бомба!

— Да ладно! — не верю ему. Мне кажется, что он говорит так только для того, чтобы меня не обидеть, — дай-ка!

Он отрезает кусочек и, держа в пальцах, подносит к моим губам. Осторожно пробую и понимаю, что сыр и правда получился очень вкусным. Киваю, довольно улыбаясь!

— Ну? Что я говорил?! — отрезает кусок и съедает сам.

Пока вожусь с чаем, Давид расставляет тарелки. Замираю, смотрю на него, и сердце щемит от счастья. Такое идеальное утро! Он в простой белой футболке, облегающей его сильные плечи, в домашних штанах. Его волосы, влажные после душа, спадают на лоб волнистыми прядями, и так и хочется провести по ним пальцами, а потом прижаться, уткнуться носом в грудь и дышать ароматом свежего тела и чистого хлопка.

Бросаю все и подхожу к нему, чтобы обнять. Льну к горячему большому телу, чувствуя себя защищенной, любимой, нужной, и едва сдерживаюсь, чтобы снова не разреветься.

— Чай остыл, наверное, — нехотя отрываюсь от Давида.

— Садись, я все сделаю.

Послушно забираюсь на высокий стул, поджимаю ноги и хватаю кусочки, пока босс наливает чай. Любуюсь своим мужчиной и завидую сама себе. И как только я могла не увидеть в нем эту доброту, мягкость и заботу? Почему он показался мне тираном и слащавым выскочкой?

— Мне оставь! — в шутку грозит мне пальцем и придвигает тарелку с кусочками орехового сыра ближе к себе.

— Зато теперь я знаю, чем займусь, если с карьерой певицы все же не сложится.

Давид с интересом поднимает кончик брови и ждет, когда я продолжу.

— Переедем в твою деревню. Ты будешь коров пасти, я — сыр варить! Запатентуем рецепт…Как назовем? Давидофф-сыр? — смеюсь глупому растиражированному в девяностые названию, но чувствую напряжение в глазах напротив.

— Нет больше деревни, — его кадык дергается, и Давид сжимает челюсти, будто сдерживая злость, — сгорела. Сегодня ночью.

— К-как? — хлопаю глазами, не веря своим ушам, но, вспоминая запах дыма, разбудивший меня, понимаю, что все так и есть. Деревня сгорела.

Давид пытается выглядеть спокойным, лишь иногда срывается на поскрипывания зубами и злобно отбрасывает телефон, на который то и дело приходят сообщения.

За завтраком он рассказывает мне о разговоре со следователем, о покушении на Сержа, о том, как ночью пришлось мчаться в деревню, и о том, что его люди уже нашли зацепки, и все ниточки ведут к одному человеку. К его дяде.

Обсуждаем поступающие новости и решаем, что сейчас зашторим окна, выспимся, а вечером проведаем Сержа. Допиваем чай, Давид убирает скоропортящиеся продукты в холодильник и забирает из моих рук грязные тарелки.

— Брось все, Людмила уберет. Не хочу, чтобы эти ручки трудились.

Целует каждый мой пальчик, и легкие касания губ постепенно переходят в жаркие посасывания.

— Ты же спать собирался! — смеюсь над ним, а сама чувствую, как мои бедра напрягаются и внизу живота приятно теплеет.

— Угу, — по-кошачьи урчит Давид, резко разворачивает меня и прижимает задницей к своему твердому члену. Тонкая ткань рубашки, что на мне, и штанов, что на нем, кажется, только усиливает ощущения, делая их острее.

Медленно, так и не разъединяясь, шагаем в спальню, и, проходя мимо входной двери, слышим звонок.

— Кто это? — напрягаюсь я, пытаясь отстраниться, но Давид не выпускает.

— Мила, домработница. Я сказал ей, что теперь здесь живу не один, и чтобы звонила, прежде, чем входить.

Опять звонок. Наглый, настойчивый. Домработница вряд ли бы стала обозначать свой приход столь упорно.

— Как же они достали! — Давид выпускает меня из крепких объятий, косится на свой стояк и качает головой, мол, как встречать гостей в таком виде?

— Хочешь подую? — держусь за живот, чтобы не рассмеяться в голос, и вижу в глазах обещание наказать за этот стеб.

Под несмолкаемую трель Давид падает на пол, делает несколько отжиманий на пальцах, пару раз подпрыгивает ногами к рукам и встает в полный рост.

Я смотрю на этого дьявола во плоти, прислонившись спиной к стене и почти что слюни пускаю, и он прекрасно это видит.

— Подуешь, — хитро улыбается и идет к двери, отщелкивает замок и замирает, — папа?

Папа?

Высокий статный мужчина в неприлично дорогом костюме входит в квартиру. Я жалею о том, что не скрылась в спальне, но сейчас уже прятаться было бы неприлично. Он меня видел, и я должна хотя бы поздороваться.

Аромат его парфюма заполняет прихожую, а давящая аура не дает сдвинуться с места.

— Если гора не идет к Магомеду…— мужчина говорит низким голосом, размеренно, лениво. При этом бросает взгляд на меня, и широкие плечи Давида ему не помеха. Он просто шагает в сторону и смотрит.

В горле почему-то пересыхает. Я молчу, не понимая, как себя вести. Будто нас как подростков за стукали за петтингом.

Давид тянет ко мне руку, подзывая подойти.

— Лена, познакомься, это мой отец, Александр Давидович. Папа, моя невеста, Лена.

Брови папы взлетают вверх и он надменно ухмыляется.

— Даже так…— снисходительно кивает, оглядывая меня с ног до головы.

Тоже молчу, и плевать я хотела на все эти «очень приятно». Мне не приятно! И даже очень!

— Хотите чаю? — включаюсь я, на самом деле ища повод уйти, и натягивая улыбку, возвращаюсь на кухню.

Сзади слышу возню и шаги. Мужчины идут за мной. Давид приглашает отца присесть на диван, а сам идет ко мне.

— Мне уйти? — спрашиваю шепотом, пока шумит чайник и отец нас не слышит.

— С чего бы? Это он пришел в наш дом.

Таю от этого «наш дом» и набираю полную грудь воздуха. Наш дом!

Ставлю чашечки, Давид несет горячий чайник. Отец глаз с нас не сводит. Эпичненько. Сейчас случится либо скандал, либо папа резко подобреет, что вряд ли.

— Так это из-за вас один мой сын при смерти, а другой в подозреваемых?

— Был рад тебя видеть. Как жаль, что ты уходишь, пап! —Давид резко встает, и по взгляду понятно, что он готов вытолкать отца из дома.

— Да сядь ты, не кипятись! — отмахивается папа, — что, реально серьезно так у вас?

Давид продолжает сверлить его глазами, и тот напрягается.

— Извините, Лена. Просто не верится, что сын нашел девушку по душе.

«Именно поэтому ее надо обвинить во всех смертных грехах», — насупившись, думаю я, но ничего не отвечаю.

— Пап, ты чего пришел? — Давид нетерпеливо переминается с ноги на ногу, — если просто поболтать, давай в другой раз, мы устали.

Отец, видя, что его статус на нас не давит, начинает ерзать и снова смотрит на меня.

— А на кольце сэкономить решил? — улыбается, будто поймал сына на лжи и ждет оправданий, — не похоже на моего сына.

Не успеваю ничего подумать, как Давид резко обходит маленький столик, идет в прихожую, роется в кармане своей куртки и решительно подходит ко мне. Хлопаю глазами, полностью потерявшая суть происходящего.

— Спасибо, что напомнил, — неискренне скалится отцу и протягивает мне кольцо, — в участке забыли.

Продолжаю пялиться на булыжник, сияющий даже без источников света, ошарашенная происходящим. Давид долго не ждет, сам берет нужный палец и надевает кольцо привычным жестом. Будто мы так каждое утро делаем.