— И напарник здесь. Ты, дружок, не дергайся. Я проводник, и дальше не пойду. Но карту ты мне отдашь.

— Проводник? Ишь ты?! И с зоновским номерком своим ходом за колючку на нары вернешься? Ты кого лечишь, шнырь?

Белый бросил окурок на пол и, раздавив его, достал из кармана новую сигарету и мундштук. Сунув в рот черную металлическую трубку, слишком длинную для мундштука, он встревожил хозяина. Тот потянулся к пистолету, но в эту секунду черный ствол трубки повернулся в сторону хозяина и раздался тихий плевок. Что-то сверкнуло в воздухе, и в глаз здоровяка вонзилась длинная медицинская игла с черным катышком хлеба на тупом конце.

Дикая боль заставила взреветь раненого мужика. Он дважды нажал на спусковой крючок, и раздались выстрелы. Обе пули ушли в печь.

Чиж словно ждал сигнала, и прозвучавшие выстрелы не застали его врасплох. Он был на крыльце и, выбив плечом дверь, ввалился в дом. Сбив с ног напарника, он бросился на пол и в падении выстрелил в мишень. Пуля пробила грудь жертвы, выбила стекло и ушла в снег.

Все лежали на полу. После паузы в несколько секунд двое поднялись на ноги, третий был лишен этой возможности.

— Хорошо сработано, — поднимая с пола шапку, сказал Белый.

— В сарае труп Кондрата-беспалого с пробитым лбом. Похоже, из этой пушки его и уложили. — Чижов указал на лежавший на полу «ТТ».

— А ты что, эксперт?

— В оружии кое-что понимаю.

— Кто-то устроил здесь ловушку. Но о побеге знали единицы. Вряд ли на Хряща вышел бы только один ловец. Скорее всего, этот придурок лишь наводящий, а ловушка впереди.

— Хрящ? — переспросил Чижов.

— Он самый. Мы пошли его тропой, но на сутки раньше положенного.

Побег назначен на понедельник. Завтра в обед Хрящ и Дылда должны были везти «размазню» в больничку, — Чижов подошел к столу и пролистал паспорта. Когда он увидел наклеенные фотографии, то понял, что Белый с ним не шутит.

— Значит, ловушку готовили на Хряща?

— Я думаю, она еще не сработала.

— Приговор нам уже вынесли. Знал бы Хрящ, что мы приняли на себя его судьбу, может, и простил бы нас, но сейчас на волю идет малява с нашим приговором, и весь блатной мир устроит на нас охоту.

— У них есть конкуренты. Менты, краснопогонники, местные охотники.

Внезапно заработал передатчик, в динамике что-то захрипело, затем послышался тревожный низкий голос:

Белый подошел к рации и выдернул шнур из розетки.

— Они знают направление, — тихо сказал Чиж.

— Не знают. Те, кто слышал эту болтовню и захочет пострелять в мишень, те двинут к трассе. А это больше десяти верст в обратном направлении.

Они и предположить не могут, что мы свернули в тайгу и за ночь углубились на такое расстояние. О лыжах никто не знает.

— Узнают, как только придут сюда.

— Не скули. Ватники в печь. Тут полно полушубков. Авось выживем.

— Лады. В сарае есть ножовки, надо отпилить приклад у карабина, а ты прихвати пистолет. Рацию нужно сломать.

Чиж скинул ватник на пол, снял с вешалки полушубок и ушел в сарай.

Белый бросил в печь липовые паспорта. Он поднял пистолет и вынул обойму. Один патрон в стволе и трех не хватает. Точно определил Чиж: Беспалого убил этот мужик, но он не охотник, не мент, не урка. Руки чистые, без наколок.

Белый нашел вторую половину карты в заднем кармане брюк. Похоже, покойник говорил правду. Он или его люди готовили лыжи и рюкзак. Из этого следовало, что существует еще какая-то неведомая сила, которая жаждет заполучить их шкуру.

Весь мир готов был порвать беглецов на куски. Трудно поверить, что чуть больше суток назад Белый беззаботно жил в колонии под крылышком пахана и оставалось ему сидеть восемь месяцев.

Спустя два часа после того, как беглецы оставили сторожку и продолжали пробираться сквозь тайгу на юг, Чижов остановился и, прислонясь к дереву, тихо сказал:

— Кранты, браток. Дальше я не пойду. Бобик сдох. — Белый будто не слышал его слов. Он сделал еще несколько шагов вперед и присел на корточки.

— Иди-ка сюда, паломник.

Чижов оттолкнулся от дерева и приблизился к напарнику. На снегу отчетливо виднелись глубокие следы от широких охотничьих лыж.

— И что? — спросил Чиж.

— Человек пять прошло.

— След один ведь!

— Посмотри на след от своих лыж. Ты едва снег помял, а здесь прошла группа.

— Охотники?

— А то кто же? По плану в сторожке до среды никто не должен появляться. А эти ребята через час будут там. Парочка трупов их здорово разозлит, и они нас в два счета настигнут. Мало того, весь район на дыбы поднимут.

— У них ведь рация испорчена. А может, они вчера уходили, а не сюда возвращались? — с надеждой в голосе спросил Чиж.

— Ночью метель прошла, забыл? Но наши следы четко видны у сторожки. Стопроцентный путеводитель.

— А как они додумаются, что у нас есть лыжи? Мы взяли полушубки и две волчьи шапки. Лыжи покойничков торчат в снегу — Дураку понятно, что не на дуэли они погибли. Один в сарае, другой в доме. Убийца улететь не мог, а лыжню оставил. Может, они о нас и не знают. Их инстинкт охотников погонит по следу.

— И собак пустят?

— Нет у них собак. Наше счастье. Они капканы обходили или расставляли. Те, что ушли с собаками, те в среду вернутся. Эта группа из другого замеса. Повезло Хрящу.

— Что делать будем?

Взгляд Чижова сверкал искорками, об усталости он уже забыл.

Белый достал карту и развернул ее.

— В шести верстах проходит трасса, ведущая на рудники. Чтобы пробраться к железке, нам придется ее пересечь и отмахать еще десяток верст до большой железки. Так я и хотел сделать. Но сейчас ясно, что село, которое стоит у нас на пути, обходить нельзя. Только там мы сможем затеряться. Если Бог поможет.

— А почему ты хотел его обойти?

— Я так думаю, что главный капкан на Хряща устроили в деревне. Один мужичок в сторожке для Хряща не заминка. Уходя от охотников, мы должны оборвать след, а это можно сделать только в деревне. Амбар, сарай, не важно. Главное — дождаться темноты.

— Но мы же идем в ловушку?

— У тебя есть другое решение?

Немного помолчав, Чижов ответил:

— Тебе виднее.

Белый поднялся на ноги, взглянул на компас и указал рукой на плотную стену леса.

— Вперед, паломник. Ты еще Москву увидишь, если напор в тайге не растеряешь.

Под кличкой Гек Якова Корина не знал никто, кроме Шевцова, который и окрестил своего гладиатора именем из детской истории. На высшем уровне московского бомонда Корина называли Угрюмый, а среди московской братвы Корин проходил под кличкой Хлыст. Бил резко, больно и неожиданно. Хлопки эхом проносились по столице и затихали в пригороде. Его считали авторитетным, хитрым и умным фраером. К нему никто не лез, и накатов Хлыст не боялся. Он принимал участие в сходках московских князей, отваливал круглую сумму в общак и делал это регулярно, но в разборках не участвовал. Так думали, ибо никто не знал истинных размеров империи Хлыста и кто наносит неожиданные удары его недоброжелателям. Врагов Хлыст не имел. Он не допускал взаимоотношений с друзьями и партнерами до отрицательного градуса, он заботился о любых возможных проблемах заблаговременно. С ним предпочитали дружить, а не воевать. Корин имел деловую хватку, дар предвидения и обостренное чутье. Любую операцию он просчитывал сам, а выполняли задания звенья. Чук называл эту систему «блокировка связи». Каждый блок работал самостоятельно и не имел выхода на другой блок. Эти блоки, как кирпичики, создали здание лабиринта, из которого не было выхода. Но в случае необходимости блок, вышедший из строя, заменялся новым, не задевая других звеньев, что позволяло лабиринту стоять на крепком фундаменте, не опасаясь цепной реакции или эпидемии распада.