— Мне уже не верится. Но они и там меня достанут. Слишком крупная сумма фигурирует в обороте.

— Я сделал вам документы на имя Хейфеца Михаила Моисеича. Даже Моссад носа не подточит. У вас остались здесь родственники?

— Слава Богу, все выехали.

— Тогда вы уходите без следов. Возьмите билет на Канарские острова, и пусть ваши сослуживцы увидят его. Отпуск — святое дело. По дороге пересядете на другой самолет с другим паспортом. Вот и все! Вы очень впечатлительны, Миша!

— Нервишки расшалились.

— У страха глаза велики. Возьмите себя в руки. Неделя пролетит быстро, и глазом моргнуть не успеете.

Михаил Бронштейн не уходил с крыльями за спиной, подобно своему предшественнику, но курс лечения помог, и он немного успокоился. У него сложилось впечатление, будто ему сделали анестезию и удалили зуб, но вскоре заморозка отойдет и он вновь почувствует боль. Старик обладал какими-то гипнотическими приемами, и люди уходили от него в таком настроении, которого он добивался.

Проводив гостя, Велихов подошел к телефону и набрал номер. Генерал Боровский побывал у старика два дня назад и получил от него три конверта с цифрами вместо имен. Боровский не вскрывал их. Он знал, что в каждом из них лежит инструкция для убийцы. А киллера он уже нашел. Ему хотелось поскорее начать святое дело в борьбе за справедливость, и каждый конверт жег ему сердце в нагрудном кармане пиджака. Велихов давал ему толчок к действию, и Боровский шел на этот шаг сознательно.

Трубку снял сам генерал.

— Денис Спиридоныч, у меня есть некоторые пожелания. Используйте конверт под номером два.

Велихов положил трубку, подошел к столу и допил свою рюмку с шартрезом. Пройдясь по гостиной, он остановился у окна. На мгновение ему показалось, будто на опушке что-то мелькнуло среди сосен. «Плохой знак, — решил Велихов. — Надо бы вырубить часть леса, слишком близко он прижимается к дому».

Подумав об этом, старик тут же забыл о такой мелочи. Голова шла крутом от забот, рано еще потирать руки.

Состав стоял в загоне. Узкоглазый низкорослый мужчина перескакивал со шпалы на шпалу и считал цистерны. Едва поспевая за энергичным человечком, здоровяк в треухе что-то пытался доказать, трезвоня своим басом над головой мужичка.

— Не тем вы занимаетесь, Рахман Сабирыч. Я уже все пересчитал. Мне бы людей столько, а не вагонов.

— На тебя надейся! Упрут вагон, а ты и не заметишь. Дрыхнешь много. Варлама проспал. Лешке череп прострелили, Генку с платформы срезало. А ты уже пятую ходку делаешь и все еще жив. В сено зарываешься?

— А вам надо, чтобы я непременно сдох? — Здоровяк похлопал по карабину, висевшему на плече. — Если бы названные вами ребята стрелять умели, как я, то, может быть, живыми остались.

Рахман резко остановился и, уперев короткие ручонки в бока, взглянул на собеседника снизу вверх.

— Ты придурок, Куркин! Машинист дает два гудка, когда видит «сотню». Ты набираешь дурачков и выставляешь их на переднюю линию. Хан давно знает эти хитрости. Люди гибнут, а ты их долю себе берешь! Теперь будет по-другому. За каждый пролитый на землю литр спирта платить будешь ты.

— Ага! Банда встретит нас пулеметами и прошьет весь состав. Я и так замучился пробки готовить. Зря ты, Сабирыч, на меня телегу катишь. Подбирай сам людей. Ищи снайперов. Так они тебе и будут за гроши головы свои подставлять.

— Наберу. Нам бы до Москвы живыми доехать.

— Конечно, самое страшное впереди. Через «дугу» проскочить бы, а там чепуха.

— Нет, Куркин. Ты Хана не знаешь. Если у него вновь дело сорвется, он обойдет «дугу» и у перевала засаду устроит. Он только разведку боем провел и понял, что нас слишком мало, и теперь пойдет на риск. Потеря двух десятков всадников для него мелочь, если он возьмет состав.

— Ты, пень косоглазый, меня обвиняешь, что я людей подставляю, а сам больше пяти человек не берешь. А денег себе на армию выписываешь. В первом вагоне под броней сидишь, а я отмазываюсь в дырявом пульмане. Может, плюнуть мне на тебя и уйти в тайгу, зайцев стрелять?!

Рахман усмехнулся.

— Не уйдешь. Жадность не пустит. Ты уже ни на что не пригоден. Из флота списали, из грузчиков выгнали, твое счастье, что карабин еще держать можешь. А то где бы ты по пять косых за рейс брал бы?

— В долларах?

Голос раздался откуда-то сбоку.

— Я спрашиваю — в долларах?

Они увидели двух солдат, сидевших на уложенных в штабель шпалах рядом с составом. Рахман осмотрелся по сторонам. Кроме двух парней, никого вокруг не было.

— А вы куда направляетесь, воины?

— Туда, где много платят, — ответил коренастый паренек с черными погонами.

— И вы все слышали?

— Еще бы. Привыкли орать, чтобы вся Сибирь вас слышала. Либо дело предлагайте, либо мы вас не видели.

Рахман кивнул Куркину. Тот снял с плеча карабин и бросил солдату.

Коренастый паренек спрыгнул с бревен и поймал винтовку.

— А ну-ка покажи, сколько ты стоишь? — ехидно спросил косолапый коротышка.

Чижов передернул затвор, вскинул карабин на плечо и поднял в сторону фонарного столба. Выстрел последовал тут же. Сидевшая на проводах ворона разлетелась в клочья.

— Давненько не видал такой стрельбы, — удивленно протянул Рахман.

— Метров двадцать будет. Ладно, ребятки, вы мне нравитесь.

Чижов вернул карабин хозяину.

— Ну а теперь, папаша, сделай так, чтобы нам понравиться.

— Три тысячи баксов на двоих. Половина сейчас, вторая половина в Москве. Харчи есть.

— Мы тут про какую-то банду слышали.

— За то и деньги платим. Сорок пять цистерн со спиртом через два дня должны быть в Москве. Между Омском и Курганом «железка» идет по Казахстану. Там орудует банда Хана. Две сотни ружей. Здесь за спирт можно много получить. Хан знает наш график.

— Четверо против двух сотен?

— В засаде не больше шестидесяти всадников. Поезд идет на большой скорости. Перестрелка может длиться десять минут. Если они не успеют уцепиться за состав, то отстанут. Важно не подпустить их близко. Полотно проходит по высокой насыпи, им трудно взбираться, и они идут следом, по путям. Кучный огонь по узкому коридору из трех стволов оправдывает себя.

— И все же Хану удавалось отбить спирт?

— Удавалось. Он выставил табун лошадей на дороге и сковал их цепями. Машинист наложил в штаны и остановил состав. Теперь на этом участке я сам встаю за штурвал. Я родился на «железке» в куче угля. Меня кониной не напугаешь.

— Твой поезд шмонают? — спросил Белый.

— Вы дезертиры?

— Можешь так нас называть.

— Эта дорога куплена. Нашему поезду зеленый свет до Москвы заказан. Очень большие люди дают добро на беспрепятственный путь. Никто к нам не суется. Да и шмонать нечего. Первый и последний вагоны числятся как почтовые, а остальное — железные бочки, сами видите.

— Оружие есть?

— Этого добра навалом. Даже минометы и гранаты, но пути подрывать не следует. Есть такая договоренность с руководством. Хан ее тоже соблюдает. Он знает: если взорвет пути, то его банду, как волков, с вертолетов расстреляют. А так война — наше личное дело, лишь бы график поездов не ломали. Здесь каждый сам за себя. Закон — тайга!

— Договорились, Рахман, — сказал Чижов. — Гони первую половину и указывай место дислокации.

Куркин отвел солдат в последний вагон. Оружия здесь хватало. Ящики с маркировкой принадлежали Российской армии. Куркин объяснил, что на Дальнем Востоке можно ракетные установки покупать, только они не пользуются спросом. В нижней части вагона вдоль всего периметра были предусмотрены маскировочные бойницы с фиксированными дверцами — открывай и пали по всем сторонам, а роль буфера играли мешки с песком, которые принимали ответный огонь на себя.

— Не вагон, а крепость, — оглядываясь, сказал Чижов. — Вот только боеприпасы надо в железные ящики уложить. Одна зажигалка, и нет вагона.

— Вагон менять будем. Рахман уже купил надежный, стальной ящик на колесах. Дожить бы.