Белый хотел отвернуться, но не смог. Он любовался ей, как изящной статуэткой, как совершенством. Рыжей было чем гордиться. Она погладывала на своего спасителя и посмеивалась.

— Ну что, я поправилась? Скоро полностью восстановлю свой вес. Я права, лекарь?

— У тебя получится.

Она высыпала покупки на стол. Футболки, плавки, свитер, джинсы, кроссовки. Лицо девушки вытянулось от негодования.

— Эй! Что это такое? А где шмотки от Версаче, Кардена, духи от Диора, туфли от Ле Монти. Ты решил снарядить меня в колхоз на картошку?

— На улице грязь. Когда ты поправишься, мы пойдем в кабак, тогда и подберем соответствующий наряд.

— Деревенщина!

Белый не обращал внимания на ее выпады. Он знал, что перед ним пациент со сломленной психикой, и даже разговаривал полушепотом.

Марго оделась, заколола волосы и стала совсем обычной, но лекарь продолжал смотреть на нее с восхищением.

— Я готова, доктор. Вперед!

Они вышли на улицу. Марго взяла его под руку, и парочка неторопливо направилась к скверику. Светило солнце, и последние грязные сугробы растекались в лужи.

— Как тебя зовут? — тихо спросил Белый.

— Анита Экберг.

— Может, я и деревенщина, но вырос в Москве и «Сладкую жизнь» видел на кинофестивале. Я вообще большой любитель кино. Это она стала для тебя эталоном женской красоты?

— Нет, конечно. Вообще-то меня зовут Галя. Галина Ушакова. Какая проза.

— Проза? В Сергее Есенине тоже не звучат колокола, а какая поэзия. Имя и дух разные вещи.

Девушка посмотрела на кавалера и покачала головой.

— Ты человек с тройным дном. Вид у тебя всегда хмурый, замкнутый, злой. Делаешь ты добро, говоришь мягко. Ну а видок — как у человека в футляре.

Сергей засмеялся.

— Хорошее сравнение. Он Беликов, а я Белый. Что-то есть общее.

«Как бы чего не вышло!»

— Видать, не замарала тебя зона. А?

— Человека нельзя замарать, если он того не хочет. Ты вот выстояла! Честь тебе и хвала. Это и есть дух. Надо твоим родным сообщить, что ты жива.

— Нет у меня родных. Я дочь полка. Мой отец воспитывал меня в духе «сапога». Теперь покоится на Ваганьковском кладбище. Погиб от бандитской пули при захвате особо опасного преступника. Мне тогда пятнадцать лет было.

— Мент?

— Капитан милиции. А я его дочь. Бывший лейтенант, а теперь наркоманка и подружка беглого зека.

— Я бы тебя подружкой не назвал бы. Да и не лезу ни к кому со своей дружбой. Я врач, а ты больная. Клички и звания оставим за воротами. Встанешь на ноги и вперед! Служи отечеству.

— Обиделся, дуралей? Нет, я свое отслужила. Со мной все кончено.

Память отца позорить не буду. Ну а как баба, может, и скажу еще свое слово.

Если выживу. Вашими заботами, доктор, у меня силенки появились.

— Мой вклад копеечный. Твоя воля и твой дух победили. Сильная ты женщина. Завидую.

— Шутник. Я слабая баба, которая втемяшила в свою куриную башку, что она боец невидимого фронта. Идиотка. Не те книжки в детстве читала.

Школьные подружки в кино на «Историю любви» бегали, а я в «Кинотеатре повторного фильма» «Чапаева» пять сеансов подряд смотрела. С ребятами во дворе в войну играла. Анку-пулеметчицу изображала. Куклу в руки стеснялась брать, а у витрины «Детского мира» часами могла смотреть на фарфоровых невест в белых платьях. Вот если бы меня мать воспитывала, а то нет. Оперуполномоченный в доме командовал.

— Но есть в человеке такие струны, которые долго молчат. До них никто никогда не добирался… А хочешь, я тебе стихи почитаю? — Рыжая остановилась и заглянула в глаза Сергея.

— Ну все. Поплыл парень. Кто из нас кольнулся?

— Стихи тоже наркотик. Но благородный.

— Нет, паренек. Так просто стихи по весне не читают. — Галя засмеялась, а Белый отвернулся.

Когда в дверь позвонили, Кузьмов вздрогнул.

Зря он согласился принять их у себя, надо было назначить встречу в метро, где много народу. После появления в его доме Белого он решил для себя главное. Белый свое отсидел, и с него хватит. Если он убьет Ефимова, то сядет снова или попадет под расстрел. Кузьмов решил сделать это сам. Он оформил отпуск, собрал чемодан и готовился к отъезду. Вечером Ефимов получит пулю в лоб, и прощай, Москва. Пусть ищут. Денег у него хватит надолго, где-нибудь приживется. А его высокое начальство ляжет под автоматные пули азиатов. Только ради этого он согласился подготовить справку для посредников. Пусть Артур знает, кто стоит у него на дороге. Кузьмов радовался, что пришло время для развязки. Жизнь в тисках страха стала невыносимой. Кузьмов готов был к любому концу, только бы это был настоящий конец. Теперь ему казалось, что он выбрал правильный путь.

Звонок повторился с большей настойчивостью. Кузьмов встал, вынул из кармана пальто пистолет и положил его в карман халата. Он специально надел широкий махровый халат из-за больших, вместительных карманов. Сегодня он не собирался расставаться с оружием. Люди, которых он ждал, были опасны и непредсказуемы, таким доверять нельзя.

На третий звонок хозяин открыл дверь. Перед ним стояли те самые посредники. Внутренний голос ему говорил, что нужно закрыть дверь и не пускать их, но он молча посторонился от двери.

Фил улыбнулся и поздоровался. Костылев прошел в квартиру и сделал быстрый обход. Вернувшись к исходной точке, он кивнул.

Фил вошел в квартиру.

— Вы что, господа, аптекаря испугались?

— Не вас, Василий Василич, а вашей глупости, — с пафосом заявил Фил, закрывая за собой дверь. — Люди в наше время пугливы. Оружия не имеет тот, кто нагибаться не хочет. Ну да ладно, не стану вас пугать. Живите с миром. Как наши дела? Справку подготовили?

— Подготовил, — сухо ответил Кузьмов. — Пройдите в комнату.

Нужная Филу справка на фирменном гербовом бланке лежала на столе.

Он прочитал документ и убрал его в карман.

— Выглядит как почетный диплом. Очевидно, вы правы. Азиатскую группировку интересует имя конкурента, а не идея слияния организаций.

— Странно, что вы до сих пор этого не поняли.

— Век живи, век учись. Сеня, верни господину Кузьмову его товар.

Костылев положил чемоданчик на стол и открыл крышку.

— Ваш героин в целости и сохранности. Двенадцать пакетов. Правда, вам придется найти другого покупателя. Кота мы арестовали.

— Очевидно, вы арестовали его деньги, а не личность. Кот сидит дома и дрожит от страха. Бедняга в панике. Его хозяева очень решительные люди, а Кот мелкая сошка в крупной игре.

— Это его трудности, — усмехаясь, обронил Фил. Прогуливаясь по комнате, он подошел к Кузьмову и вдруг резко ударил ребрами ладоней по предплечьям хозяина. У Кузьмова отнялись руки. Две беспомощные плети повисли вдоль туловища. Это произошло так быстро и неожиданно, что Кузьмов не успел открыть рта. Пистолет был конфискован в ту же секунду.

— И все же, Василий Василич, не уберегли вы себя от соблазна наклониться и поднять пушку.

Фил легонько толкнул хозяина плечом, и тот упал на диван.

— Боже мой, какая древность! — взвешивая на ладони оружие, продолжал гость. — «Вальтер» тридцать девятого года. Трофей! Да еще с гравировкой.

— Это пистолет отца, — гордо заявил Кузьмов, сжимая и разжимая пальцы, — Осторожно, он заряжен!

Фил продолжал ухмыляться. Подмигнув напарнику, он тихо сказал:

— А мы это сейчас проверим.

Он снял оружие с предохранителя и нацелился хозяину в лицо.

Кузьмов и глазом не моргнул.

— А вы смельчак, господин Кузьмов.

И вновь Фил сделал резкое движение. Он круто повернулся к двери, не опуская руки с оружием, и выстрелил. Пистолет и вправду был заряжен. Пуля пробила голову Костылева и врезалась в стену, забрызгав обои кровью.

Семен Костылев умер раньше, чем понял, что с ним произошло. Его постигла та же участь, что и Женю Павлова на овощной базе. Тело Костылева сползло по стене и растянулось на полу.

— Лови! — крикнул Фил и, поставив «вальтер» на предохранитель, бросил пистолет на колени хозяина.