— Вы странная девушка! Как только вы смогли ужиться в этой стране? — сказал он.

— Я ничем не отличаюсь от других девушек. Вы просто не знаете их.

— Я когда-то прекрасно знал одну, но она довела меня до петли, — ответил он свирепо.

— До петли?

— Да, да, я говорю о виселице, о самой настоящей виселице. Но я обманул ее расчеты.

— О-о… Хорошая девушка?

— Испорченная! Испорченная до самой глубины своего черного сердца, такая же дурная, как и я! — воскликнул он с дикой страстностью.

Жанна вздрогнула. В одну минуту этот человек сделался мрачным, точно сама смерть. Казалось, будто в дрожащем свете костра он видит лица и духи своего прошлого.

— Почему бы нет? — продолжал он. — Почему бы сейчас не сделать того, что было немыслимо в продолжение многих лет? Почему не сказать этого девушке, которая никогда ничего не выболтает… Все ли я забыл? Клянусь, что нет! Слушайте, и вы узнаете, что я еще не совсем погибший человек. Меня зовут не Келсом. Я родился на западе и посещал там школу до тех пор, пока не сбежал. Я был молод, честолюбив, необуздан. Прогорев, я начал красть. Совсем недавно я попал сюда, в Калифорнию, на золотые прииски. Тут-то я и сделался золотоискателем, игроком, бандитом — громилой с большой дороги. Как во всех людях, во мне тоже жили злые побуждения, а за эти же дикие годы они разрослись. Выхода у меня не было. Злоба, золото и кровь, — все это одно и то же. Я натворил столько преступлений, что, наконец, ни одно место, даже самое надежное, не стало безопасным для меня. Гонимый, преследуемый, голодный, обстреливаемый, почти уже болтающийся в петле… Вот тогда я стал Келсом, предводителем шайки бандитов, которых вы назвали «пограничным легионом». Сколько всевозможных черных преступлений, но одно… самое ужасное… самое черное. Оно-то и преследует меня ночами, жжет меня!

— О, что за страшные вещи вы говорите! — воскликнула Жанна. — Что я могу сказать вам? Мне жалко вас. Я не верю всем этим ужасам. Какое… преступление может так жестоко преследовать вас? О, что-то еще будет этой ночью — здесь, в этой пустынной ложбине!

Мрачный и устрашающий, он поднялся

— Девушка! — прохрипел он. — Этой ночью… этой ночью… Что вы сделали со мною? Еще один день — и я с ума сойду от желания поступить с вами справедливо… Понимаете ли вы это?

Протянув руки, с дрожащими губами Жанна наклонилась к костру, потрясенная его горячим признанием, борьбой с остатками мужской чести и мрачным нарастанием его страсти.

— Нет, нет, я не понимаю… Я не верю вашим словам! — воскликнула она. — Вы так пугаете меня. Ведь я совсем, совсем одна здесь с вами. Вы сказали, что со мной ничего дурного не случится. О, не надо, не надо…

Ее голос оборвался, и, измученная, она откинулась на свое сиденье. Вероятно, Келс слышал только первые слова ее мольбы, так как принялся быстро ходить взад и вперед по освещенной площадке. Кобура с револьвером болталась вокруг его ног. Жанне она начала казаться каким-то мрачным чудовищем. Борясь со своим животным "я", Келс как будто готов был покориться остаткам своего давно заглохшего человеческого достоинства. Девичья же миловидность и невинность Жанны вызвали в его памяти одни жуткие воспоминания, как бы насмехавшиеся над его благородным порывом. Он не давал ни побороть себя, ни перехитрить. Во что бы то ни стало она должна была заполучить его револьвер и убить этого человека, или… умереть самой.

Так сидела она, все еще нагнувшись вперед, медленно собираясь с силами и выжидая, когда настанет самый отчаянный момент.

Медленно расхаживая взад и вперед, Келс низко склонил голову на грудь, словно над ним реяли целые сонмы ведьм и фурий.

С обостренной чуткостью проникла Жанна в состояние этого человека. Вот он перед нею, подавленный своими поступками, мрачный и жестокий, полный отвращения к самому себе. Сейчас мужчина борется и презирает в нем труса. Люди его склада бывают трусами очень редко или почти никогда. Вся их жизнь не требует ни низости, ни трусости. Жанна пламенно ненавидела его, но в то же время в сердце ее все еще теплилась искра жалости к этому человеку.

Откинувшись на свое седло, она лежала с широко раскрытыми глазами. И, несмотря на эту расхаживавшую возле нее фигуру и свое застывшее на одной ужасной мысли сознание, она еще разглядывала сверкающий искрами костер, далекие безразличные звезды и притаившиеся густые тени возле скал. Ее слух откликался на непрерывные тихие вздохи ветра в верхушке бальзаминового дерева, на серебристое шуршание ручейка и массу всевозможных понятных и непонятных звуков.

Внезапно Келс неслышно приблизился к ней и низко нагнулся. Его лицо выглядело темным расплывчатым пятном, поза напоминала волка, приготовившегося к прыжку. Все ниже и ниже склонялся он к ней. Жанна не спускала глаз с тяжелого револьвера, болтавшегося у него на боку. При свете костра холодный голубоватый отблеск играл на его рукоятке. Наконец Келс настолько приблизился к ней, что она могла видеть его лицо. Смотревшие на нее глаза были двумя пятнами, в которых отражалось дрожащее пламя. Жанна твердо устремила на него взгляд, открыто, безбоязненно, без малейшей дрожи. Его дыхание вырывалось порывисто и с шумом. Казалось, он целую вечность смотрел на нее. Затем выпрямился и снова принялся ходить взад и вперед.

Время для нее распалось на мгновения и часы, из которых каждое обозначалось грозным приближением Келса. Он то и дело приближался к ней. Ее широко раскрытые глаза всегда встречались с ним; хмурый взгляд его скользил вдоль ее стройной, гибкой фигуры, затем он снова отходил в сторону, в темноту ночи. Иногда она не слышала его шагов и тоща в страхе чувствовала, как болезненно напрягаются ее нервы. Она прислушивалась к его приближению, бесшумному, как движение пантеры. Иногда он ярко разжигал костер, но порой давал ему почти совсем угаснуть. Этот мрак всего более страшил ее. Ночь выглядела предательски, точно заключившая союз с врагом. Темнота тянулась бесконечно. Жанна молила о рассвете, но и грядущий день не сулил ей ничего утешающего. Приходили минуты, когда она дрожала, как в ознобе, и сердце ее так стучало, что любой догадался бы о ее отчаянии. Но едва Келс приближался или, подкравшись, начинал издали наблюдать за ней, словно кошка за мышью, как к Жанне снова возвращалось ее самообладание, и, насторожившись, она все свое внимание направляла на раскачивающийся револьвер.

Среди ночи Келс куда-то ушел. Надолго ли? Она терялась в догадках. Его отсутствие пугало ее еще больше, чем близость.

Наконец ночной мрак начал сменяться хмурой серостью утра. Рассвет приближался. Ужасная, бесконечная ночь прошла. Ни на одну секунду Жанна не сомкнула глаз.

Когда совсем рассвело, она поднялась. После долгого неподвижного лежания на земле мышцы затекли и ныли. Она принялась ходить, чтобы хоть как-то размять ноги. Как раз в это же время и Келс вылез из-под бальзаминового дерева, где пролежал всю остальную часть ночи. Его лицо выглядело хмурым, осунувшимся и мятым. Жанна видела, как он спустился к ручью и, окунув руки в воду, принялся яростно плескаться. Затем подошел к костру. Какой-то хмурой жестокостью и унынием веяло от всей его фигуры.

Ледяная вода благотворно подействовала на пылавшее лицо Жанны. Заметив, что Келс не обращает на нее никакого внимания, она медленно поплелась к ручейку под скалой, приблизительно в ста шагах от лагеря. Она решила бежать при первой же возможности. Пусть ей придется блуждать по горам, пока голод не закончит ее страданий. День, может быть, пройдет сносно, но вторая подобная ночь доведет ее до сумасшествия. Так размышляя и строя планы, она присела на обломок скалы. Вдруг громкий окрик Келса вспугнул ее:

— Вы хотите кушать?

— Я не голодна.

— Так или иначе, а вы должны что-нибудь съесть, хотя бы вы даже подавились при этом, — приказал он.

Жанна послушно села. Она избегала смотреть на него и также больше не чувствовала и на себе его взгляда. Вчера они были далеки друг от друга, но сегодня из разделяла неизмеримая пропасть. Жанна через силу поела и остатки отодвинула в сторону. Встав, она снова принялась бродить по лагерю, ничего не видя вокруг. Она то прислонялась к дереву, то отдыхала, сидя на камне, но тут же снова чувствовала потребность в ходьбе. Время двигалось страшно медленно; она не знала, сколько часов так прошло. Внезапная слабость напала на нее; мужество ее вдруг растаяло; нервы вот-вот грозили сломить ее самообладание.