— Бррр… Ты такие мрачные истории рассказываешь, — ворчит собутыльник, и его помидорный нос становится фиолетовым. — С этакой тоски мы все перепьёмся.

Дрожащей рукой он наполняет чашу, вино льётся мимо, стекает со стола в широкое голенище сапога.

— Ну, и он утонул?

— Да где там! Когда мы его уже оплакали, он всплыл среди водяной пыли, весь облепленный водорослями. «Великан удрал от меня, — кричит он, — я его уже за бороду держал, но негодяй обернулся сомом. Зато я похитил его сокровище, смотрите, что я добыл!» — Тут он потряс найденной на дне гитарой, внутри которой перекатывалась горсть улиток. Рыцарь тронул пальцем струны и с восхищением прислушался. Голос у этой гитары походил на мяуканье кота, которому наступили на хвост.

У Петуха перед глазами встаёт искажённая болью мордочка брошенного в тюрьму товарища: «Горе тебе, Мышибрат, — шепчет он дрожащим голосом, — нет для нас на свете справедливости».

Пыпец больше не в силах слушать болтовню пьяной компании, он открывает дверь и выглядывает на улицу. Перед ним, словно бледный призрак, стоит в лунном свете козёл.

— Принёс?

— Принёс!

— Давай! Наконец-то! Как я тебе благодарен, что ты пришёл! — радуется капрал, пряча под крыло спасительный пузырёк. Если это лекарство подействует, то на рассвете выпустят Мышибрата. Петух мчится вверх по лестнице через пять ступенек и вбегает в комнату. Козёл трусит по улице, довольный, что ему не пришлось дать отчёта в оставшихся серебрениках.

Хитраска уже натирает сонную Виолинку. На рассвете они побегут в замок. Все сияют от радости при мысли о счастливом короле и об освобождении Мышибрата, при мысли о мире между двумя поссорившимися народами, о награде, о наказании цыгана. Виолинка, гримасничая, засыпает, она тщательно укутана в одеяло. Лисица не может угомонить громко бьющегося сердца. В мехе, накинутом на ночную рубашку, Хитраска стоит с капралом у окна. Небо начинает серебриться; звёзды бледнеют. Близок желанный день.

Пробежав несколько домов в тихом переулке, козёл нетерпеливо открывает пузырьки и мажет себе мохнатый лоб и бороду. Он тоже хочет удивить новый день великолепными рогами и достойной уважения золотистой бородой. Часы бьют четыре раза, и живущие в барометрах святые выходят из своих будок, они вытягивают ладони, чтобы узнать, не идёт ли дождь, но на улице холодно и ясно.

— Эй, откуда ты взялся? — раздаётся неожиданно над ухом козла окрик проходившего мимо патруля.

Сладкие мечтания прерваны.

— Я, я… — начал, заикаясь, козёл и выронил пузырёк.

— Разумеется, ты… Что там было? — Стражник тронул ногой осколки, — признавайся… — Вдруг, ударив себя по лбу, солдат завопил, словно его осенило: — Отвечай сейчас же, где капрал Пыпец и Хитраска?

— Я только что их видел здесь, в соседней гостинице, — ответил поспешно козёл, соображая: «Патруль и так уже обо всём знает, только бы меня не били».

— Ну, тогда они в наших руках! Значит, цыганка верно отгадала, — он сделал знак, чтобы алебардники арестовали козла. И его, скованного цепями, повели в ратушу.

В эту самую минуту петух крался на цыпочках по спальне пушкаря Пукло, прислушиваясь к громовому храпу хозяина. Пыпец снял со стены огромный мушкет, проверил курки и подсыпал пороху.

— Что ты делаешь, сумасшедший? — дышала ему в ухо Хитраска.

— Если не на что будет больше надеяться, я застрелю каждого, кто поднимет руку на Мышибрата, — ответил петух прерывающимся голосом. — Уже объявлен приговор. Я займу заранее удобное место, и, как только появится палач, я в него — трах! — и дело с концом.

Прежде чем лиса сумела его удержать, он выбежал через кухню на двор и крадучись пошёл через спящие сады мимо задних дворов.

— Боже мой, он с ума сошёл, он с ума сошёл, — шептала побледневшая Хитраска. Видя, что Виолинка крепко спит, она набросила на голову какой-то платок и побежала вслед за петухом, чтобы удержать его от отчаянного шага. В это время дверь шумно распахнулась и с возгласом: «Руки вверх!» — в трактир вошел отряд алебардников. Все в испуге вскочили. Лишь несколько полупьяных гуляк, услышав топот и крики и увидев над собой лес дрожащих рук, подняли кубки, фальшиво напевая: «Многая лета, многая лета…» Но при виде нацеленных в живот пистолетов они угомонились и затихли.

— Господа, соблюдайте спокойствие, — крикнул начальник отряда, — мы пришли не за тем, чтобы прервать ваше веселье; дело в том, что среди вас есть несколько опасных преступников. Мы должны схватить их!

Гуляки отрезвели и немного успокоились, когда узнали, что не их жёны прислали этот патруль, но зато они с возрастающим недоверием стали приглядываться друг к другу.

— Преступники? Под моей кровлей? — изумился пушкарь Пукло, спускаясь с лестницы в ночном колпаке. В руке он держал свечу, и воск капал с на подол длинной бумазейной рубахи.

Стража обыскивала комнаты. Петуха и Хитраску не нашли. Когда стражники ворвались в их номер, то увидели на кровати спящего человека: его лицо было прикрыто платочком.

— Это она, Виолинка, — прошептал офицер, поднимая девочку с постели. Но тут платок спал, и из-за него показалось заспанное лицо, покрытое буйной золотистой бородой.

— Ах, простите, сударь, — пролепетал начальник стражи, — произошла ошибка.

Разгневанные солдаты ушли с пустыми руками. Один из них съездил по шее связанному козлу.

— Где только какое-нибудь грязное дельце, там ты обязательно приложишь копыто!

— Не бееей, не муучай, тебе же будет лучше, — застонал козёл. И вдруг повеселел, — ему показалось, что у него начинают отрастать рога. Козёл еще не понял, в дело, и потому притворялся огорчённым, а сам внимательно, следил за алебардниками.

— Смотрите, ребята, он седеет!

И верно, рыжеватая бородка козла становилась серебряной.

— Я ошибся, — простонал козёл, теперь ему стало ясно: он перепутал пузырьки. — Жадность меня сгубила! — Кричал он, вырывая клочья седых волос.

При виде отчаянья козла и его трагической седины, стражники смягчились.

— На всякий случай мы запрем тебя, прохвост, — говорили они, подталкивая арестованного.

— пропало! — скулил Бобковита.

В утренней тишине по всему городу разносилось перестукивание молотков — это помощники палача сколачивали на рынке виселицу.

Когда ранние лучи солнца пробились сквозь перистые облака, петух прикрыл крылом глаза и стал вглядываться в дымящуюся голубоватым паром чёрную пасть рынка. Над головой капрала носились ласточки. Мушкет он предусмотрительно прислонил к печной трубе.

На площади было полно зевак; рынок выглядел так, будто его замостили головами. Кое-где, словно трава среди камней, развевались страусовые перья городских модниц. Порой поднимался шум, толпа волновалась и вновь затихала. Осуждённого еще не привезли. Около ратуши стояла простая двухколёсная повозка, запряжённая чёрной лошадью.

Внезапно с пронзительным скрипом открылись ворота ратуши. Оттуда выскочили алебардники и, растолкав толпу, освободили проход. И вот петух увидел Мышибрата, бледного и похудевшего, но с гордо поднятой головой. Мяучура твёрдым шагом взошёл на ступени повозки. Вдруг Мышибрат покачнулся (у него были сзади связаны лапки) и тогда тюремщик грубо подтолкнул кота и захлопнул дверцы. Под пронзительные крики повозка двинулась с места. Она объехала вокруг площади. Густая толпа с трудом расступалась перед бегущими алебардниками и тотчас смыкалась за повозкой. Все напирали, стараясь разглядеть преступника. Горожане грозили кулаками и орали: «К ответу похитителя детей! Смерть извергу!»

Хитраска закричала: «Пощадите невинного! Он..» Но толпа не желала слушать о помиловании, она бушевала: «Смерть ему, на виселицу!»

Петух схватил мушкет и прицелился в палача. Нагнёток в красном кафтане с ехидной улыбкой смазывал петлю пером, смоченным в прованском масле, чтобы покрепче затянулась верёвка. Повозка остановилась, и кот взошёл на помост, обитый чёрным крепом, траурную материю украшала изящная вышивка шёлком — две скрещенные кости.