— В особенности от наших двух помощников. Правда, Зуга?

— Правда, вождь! — подтвердил кафр, сверкнув глазами.

— Мы отправимся сейчас же, дойдем до фургона, хорошенько изучим всю местность, каждую травинку, каждую песчинку…

— Надо думать, госпожа Анна тоже сделала все возможное, чтобы как-нибудь подать нам знак, — вмешался все время молчавший Жозеф. — Она знает, что такое пустыня, и уже доказала нам, что решительности у нее не меньше, чем ума.

— Идем! Идем!

— Кстати, не забудем, что судья назначил нам свидание в полночь у баньяна.

Несмотря на все свое мужество, Александр содрогнулся, произнося эти слова: перед ним всплыли мрачные воспоминания о пережитой ночи.

— Правильно. Мы потом увидим, надо ли нам идти туда всем пятерым. Сначала, Александр, ты пойдешь с Зугой, хорошо? Я не должен учить тебя, как благодарить этого достойного человека в случае, если я не смогу лично прийти пожать ему руку.

Обмениваясь короткими замечаниями, напрягая зрение и слух, все пятеро пробирались к фургону, массивные очертания которого ужо были им видны.

Заметив, что махина прочно стоит на своих четырех колесах и вода доходит до осей, Александр воскликнул:

— Этого ты мне, однако, не сказал!..

— Верно! Я был так расстроен! Но, как видишь, здесь неглубоко. Мы рискуем только промочить ноги.

— Не в этом дело. Я хочу сказать, что фургон стоит посреди лужи, которая имеет добрых триста метров в длину и полтораста в ширину. Мы не найдем никаких следов…

— Я надеюсь на догадливость Анны.

— След мальчика-с-пальчик! — почти весело прибавил Жозеф.

— На воде?

— Да ведь не впервой! К тому же в этой заводи течение почти незаметно. Малейшая вещь будет держаться на поверхности и никуда не уплывет.

— Браво! У тебя на все есть ответ! Лезем в воду! И глядеть в оба!..

Через десять минут они подошли к фургону. Передняя и задняя стены были опущены и висели на цепях наподобие подъемного моста. Благодаря этому была отчасти видна внутренность фургона.

Все пятеро были осторожны, как краснокожие, вступившие на тропу войны. Вместо того чтобы очертя голову броситься в опустевшее логово, они самым тщательным образом осмотрели фургон снаружи и убедились, что балки и обшивка целы, что все части держатся прочно, не рассыплются и не обрушатся, если войти внутрь.

Установив это, Альбер с ловкостью заправского гимнаста подтянулся на руках и взобрался на заднюю стену. Александр и Жозеф последовали за ним, потом бушмен и наконец Зуга. Снова тщательно осмотревшись и не найдя ничего подозрительного, они прошли вглубь.

Может показаться непонятным, зачем столько предосторожностей, чтобы проникнуть в какой-то заброшенный фургон, одиноко торчащий в воде и в котором никто не живет.

Замечание Альбера ответит на этот вполне естественный вопрос.

— Вы не видите ничего ненормального?

— Ровно ничего. Впрочем, было бы довольно трудно разобраться в этой обстановке. Она свидетельствует о поспешном бегстве людей, которые здесь жили.

— Равно как и о желании уничтожить все вещи, которые не удалось унести…

— Вот и выходит, что здесь нельзя и пошевелиться, хорошенько не осмотревшись. Я готов ко всему. Не удивлюсь, если какой-нибудь топор свалится с крыши прямо нам на голову. Или мы наступим ногой на какой-нибудь отравленный гвоздь. И не исключено, что среди этого хлама лежит невидимая бечевка, один конец которой привязан к собачке ружья, так что довольно одного движения, чтобы ружье выстрелило и мы получили бы порядочный заряд крупной дроби.

— Возможно. Этот мерзавец способен на все, чтобы от нас избавиться. Вряд ли только он успел что-нибудь сделать: очень уж поспешно пришлось ему уносить ноги. Во всяком случае, нельзя прикасаться ни к чему съестному, — конечно, кроме консервов, которые лежат в не начатых жестяных коробках.

Обследование велось еще долго и с бесчисленными предосторожностями, но оно только убедило французов, что их враг не успел принять ни одной из тех варварских мер, к которым так часто прибегают в этих местах, где борьба всегда беспощадна и кровава.

Они не теряли надежды найти хоть какое-нибудь — пускай самое маленькое

— указание, оставленное госпожой де Вильрож.

В фургоне имелась масса самых разнообразных вещей, тщательно заготовленных для длительного путешествия. Теперь среди них царил кромешный беспорядок. Все было перебито, переломано, изодрано и свалено в кучу. Кто-то все уничтожал методически и со знанием дела. Нечего было и думать навести здесь хоть какой-нибудь порядок. Французам и двум неграм оставалось только вытаскивать обломки и, тщательно осмотрев, бросать в воду — работа долгая и неблагодарная.

— И все-таки, — сказал Альбер, — не может быть, чтобы мы так-таки ничего не нашли.

— Я того же мнения, — поддержал его с обычным спокойствием Александр. — Надо искать.

Жозеф, который, против своего обыкновения, не раскрывал рта, казался озабоченным. Наконец он заговорил:

— Знаете, господа, о чем я сейчас думаю?

— Я догадываюсь, — отозвался Александр.

— Неужели?

— Очень просто: вы думаете о том, какая причина заставила этого плута внезапно покинуть фургон.

— Вы угадали только наполовину месье Александр. Я действительно хочу знать причину. Но мне также интересно, как он ушел отсюда.

— Причину, дорогой Жозеф, понять нетрудно. Раз у него не было быков, чтобы вывезти эту махину, ему ничего не оставалось, как бросить ее и уйти. Это вполне естественно. Что же касается того, как он отсюда выбрался, то вот как дело было, по-моему. Он ушел часов пять или шесть назад. Вода еще стояла довольно высоко, и он не мог увезти госпожу де Вильрож и ее спутницу на ту сторону лагуны. Я думаю, что он добрался вплавь до этого леса, который мы видим впереди. А там он либо нашел лодку, либо сколотил плот и вернулся сюда за своими пленницами.

— Правильно! — горячо перебил его Альбер. — Бедняжка, что она переживает!.. Неужели мне только останется всю жизнь проклинать мою безумную затею…

— Мужайся, друг мой! Не падай духом. Мы знаем, что она там не одна. Слепая судьба вас разлучила, но дала ей подругу. Вдвоем все же легче.

Его прервало громкое восклицание Жозефа:

— Аваи! Аваи!

— В чем дело, Жозеф?

— Карай! — ответил каталонец, размахивая металлической крышкой от бисквитной коробки. — Вы были правы! Не надо отчаиваться! Посмотрите! Здесь что-то написано! Верней, нацарапано.

— Давайте, Жозеф! Давайте поскорей!

Александр, который владел собой гораздо лучше, чем его друг, охваченный вполне понятным волнением, разобрал несколько слов, нацарапанных неровными

— то круглыми, то угловатыми — буквами:

«Он нас увозит… плот… пересекаем реку…»

— Ну вот! — сказал он. — Выходит, ваши предположения вполне оправдались.

— Да ведь он еще больший подлец и сумасшедший, чем я думал! — вне себя воскликнул Альбер. — Как это он пустился на такую авантюру?.. Пересечь гигантскую реку на нескольких жердочках, когда у него есть фургон, который плавает, как корабль!

— Но один человек управлять этим кораблем не может, — вполне рассудительно заметил Александр. — К тому же мы еще но знаем, не протекает ли он. Мне даже кажется, что все мягкие вещи набухли от воды. Возможно, было какое-нибудь повреждение, либо умышленное, либо случайное… Давай-ка посмотрим, в каком состоянии пол.

— Зачем? Нам надо поскорей вернуться туда, где мы оставили лодку и челноки Зуги и бушмена. Пересечем Замбези и обыщем берег…

— И Клаас, который прячется за скалой или за деревом, перестреляет нас одного за другим, как куропаток… Право же, дорогой Альбер, я тебя не узнаю. Ведь ты никогда наобум не действуешь, ты человек смелый, но рассудительный…

— Что же ты советуешь?

— Обязательно увидеться сегодня ночью с судьей. Мне хочется держать в руках добрый карабин. А завтра утром мы переправимся на тот берег.

— А пока что мы будем делать?

— Пока мы вооружимся терпением. И возьмемся за ремонт фургона. Он течет, как решето. Смотри, я так и знал: этот болван пробил обшивку в нескольких местах. Но ничего, дыры мы заделаем! Однако погоди — вот кое-что посерьезнее.