— Уголовная морда! — кричала бабушка каждый раз, когда ей случалось недосчитаться спичек, стянутых мной, чтобы взорвать в костре подобранный на помойке аэрозольный баллон. — Хоть бы ты сдох лет в десять! А то ведь дотянешь до шестнадцати — загремишь в тюрьму для несовершеннолетних!

Называть меня уголовной мордой бабушка стала после того, как я повторил занятную штуку, показанную мне пятиклассником Димой Чугуновым в обмен на бабушкино «тыц-пиздыц». Дима вбил в асфальт десятисантиметровый гвоздь, потом вытащил его, натолкал в получившееся отверстие несколько спичечных головок, снова вставил гвоздь и бросил на него сверху кирпич. На весь двор прогремел самый настоящий выстрел! Когда на следующий день бабушка подкалывала мне под одежду носовые платки для прогулки, гвоздь и коробок спичек уже лежали в тайнике на лестнице. Дима учил, что сила выстрела зависит от размера гвоздя, но приготовив исполинский дюбель размером с железнодорожный костыль, я даже не предполагал, насколько превзойду своего учителя. Я потерял счет времени, набивая спичечными головками отверстие толщиной с большой палец, и закончил ровно тогда, когда бабушка вынесла мне гомеопатию.

— Саша! — позвала она, и в этот момент я бросил на шляпку гвоздя кирпич.

Дальше все было как в замедленной съемке. Я видел, как взметнулись в небо дремавшие на карнизах голуби; видел, как коробок с гомеопатией вылетел из рук бабушки и, описав дугу, упал в небольшую лужу; видел, как раскололся кирпич и как по асфальту разбежались черные трещины. Я видел круглые от испуга глаза лифтерш; видел, как покатился кубарем под лавку белый пудель Мутон бабушкиной знакомой Зинаиды Васильевны; видел, как прибило капотом старой «Победы» руку нашего домоуправа с пугающей фамилией Стрелин. Я видел, как шевелятся губы бабушки, волоком тащившей меня домой, но ничего, ничего не слышал, кроме оглушительного звона в ушах.

— …вистная, …клятая …лочь! Уголовная морда! — были первые слова бабушки, которые пробились через этот звон спустя некоторое время. — Стрелин тебя уже на заметку взял! Будешь стоять на учете в дет… ком… …лиции. Патруль за тобой приставят! Найдут спички, отправишься на нары, …клятая… нючая… мразь!

С тех пор спички были на строжайшем учете, и я не мог таскать больше пяти-шести штук в день. А для заправки космического корабля требовалось страшно подумать сколько. Оставалось уповать на случайное озарение, которое случилось, когда мне на глаза попались акварельные краски.

— Мосбытхим! — прочитал я на упаковке.

Растворив в бутылке воды кубик синей краски, я добавил туда для верности пять спичечных головок и наклеил на бутылку бумажку с аккуратной надписью «ХИМИЧИСКИЙ ВЗРЫВЧ — дабавка для ракетного топлева».

Уверенность, что стоит облить «взрывчем» газеты и они унесут мой корабль из ванн в космос, была так крепка, что я целый час стоял с бутылкой перед воображаемыми телекамерами и давал многочисленные интервью.

— Мы разработали состав в тесном контакте с ракетными институтами и химической промышленностью, — говорил я, копируя ученых из любимой передачи «Очевидное — невероятное». — Испытания показали, что полбутылки «Взрывча» достаточно для вывода корабля на околоземную орбиту. Мы изготовили уже целую бутылку состава и в ближайшее время произведем еще несколько.

Еще несколько бутылок я произвел из черной, зеленой и коричневой краски, но чудо-состав так и не был испытан — в соседний двор приехали два грузовика и небольшой кран, и мой корабль отправился вместо космоса в неизвестном направлении вместе с другими ваннами. В тот же вечер бабушка обнаружила под буфетом мой химический арсенал.

— Сволочь, — приговаривала она, — извлекая на свет бутылки, на каждой из которых были наклеены этикетки с черепом и костями и надписями «Взрывч», «Опасно», «Не кантавать». — Я тебе твои смеси залью в уши, в нос и в горло. Довзрываешься когда-нибудь, уголовник. Увезут без глаз на «скорой» — повеселишься.

Бутылки бабушка вынесла на кухню по одной, держа их на вытянутой руке и прикрывая другой рукой глаза от случайного взрыва. Это был первый и единственный случай, когда она по-настоящему верила в то, что я сделал.

После краха моего космического проекта я еще некоторое время увлекался астрономией, поражая лифтерш во дворе названиями звезд Антарес и Бетельгейзе и пытаясь собрать из старых бабушкиных очков телескоп. Но стекла, вставленные в скрученную из картона трубку, не позволили мне разглядеть на Луне Море Спокойствия, а восторженные лифтерши после пяти минут общения с бабушкой стали называть меня сраным Галилеем и потеряли к звездам всяческий интерес. Нужно было искать другой жизненный путь, и я снова обратился к любимым томам детской энциклопедии. Будь у меня под рукой все десять книг, я бы мог стать историком, физиком или биологом, но два тома ограничивали мой выбор звездным небом, земными недрами и машиностроением, поэтому, отбросив навсегда мир небесных тел, я решил стать геологом и построить вездеход для дальних путешествий. Снова закипела работа над чертежами.

Проект гусеничного электровездехода, в кузове которого был жилой дом с кроватью и раковиной, я осуществлял половину лета. Мы с Борькой устроили во дворе за гаражами тайник и притащили туда из МАДИ множество разных деталей. По мере того как возвышалась их груда, росла наша уверенность в будущем вездехода и крепла наша дружба. В МАДИ мы лазали теперь не просто так, а чтобы набрать деталей и приблизиться к цели; по телефону болтали не о ерунде, а о том, что приключится с нами в пути, когда мы поедем к тянь-шаньским ущельям добывать драгоценные камни.

Мы тащили из МАДИ гигантские болты, обода от мотоциклетных колес, разбитые аккумуляторы, бублики старых воздушных фильтров, спидометры, шестеренки, и нам казалось, что чем больше мы притащим, тем реальнее станет наш вездеход. Он словно соберется сам собой, когда количество принесенных деталей превысит некую массу. Когда до этой массы оставалось совсем немного, Борька меня предал.

— Знаешь, все это фигня, — сказал он, пиная ногой мотоциклетные обода. — Я рассказал про все маме, чтобы она меня с тобой отпустила в Тянь-Шань. Она сказала, что настоящий вездеход мы сейчас не построим. Только действующую модель, если пойдем в кружок юных техников. Я во Дворец пионеров записался на «Белорусской». Пойдешь?

Такого коварства я от Борьки не ждал! Бросить меня, когда до исполнения мечты оставалось собрать сотню-другую железок?! Мы вдребезги разругались, и я заявил, что построю настоящий вездеход назло ему, его маме и своей бабушке. А еще построю действующую модель, которую у всех троих разломаю на голове. Борька обиделся и перестал со мной разговаривать. Через несколько дней мы помирились, но проект вездехода был забыт навсегда. После истории с цементом лазать в МАДИ без Борьки я очень боялся.

Забросив идею вездехода, я не оставил увлечения геологией. Да и как было его оставлять, когда других томов энциклопедии у меня все равно не было? Я полистал страницы и нашел таблички, с помощью которых по блеску, твердости, излому и другим свойствам можно было определить, какой камень попал в руки.

«А почему не узнать, что за минералы валяются у нас во дворе?» — подумал я. Набрав в песочнице два десятка разных камней, я принес их домой и стал определять по таблице. Твердость, излом и цвет первого минерала указывали, что передо мной нефелин. Сомнение вызывало лишь то, что камень не имел присущего нефелину жирного блеска. Но название мне нравилось, и недостающий блеск я придал камешку с помощью сливочного масла. Потом я смастерил подставку, обклеив спичечный коробок белой бумагой, и сделал аккуратную этикетку. В графе «Предполагаемое название» было красиво написано «Нефелин», а в графе «Место взятия образца» еще красивее выведено «г. Москва, песочница во дворе у забора». С этой этикеткой на белой прямоугольной подставочке мой нефелин смотрелся настоящим геологическим экспонатом. Я полюбовался на него и принялся определять другие камни.