Цеблион с трудом подполз к шкафу. Он весь дрожал, потные волосы упали ему на лоб.

— Там только мышь! — задыхаясь, прохрипел он. — Серая мышь. Всего-навсего. От неё пахнет духами принцессы. Мышь, духи… Конечно, это сон, ужасный сон. Я сейчас проснусь уютненько у себя дома, в тёплой кроватке…

— Погоди, Цеблион, — в ярости прошипел король. — Я тебя ещё уютненько разбужу за все эти штучки!

— Беги, беги, Татти! — с отчаянием пропищал вытянутый в ниточку голосок.

— Татти, это девчонка! Она тут! Она где-то тут! — озираясь, как безумный, вскричал Цеблион. — Но здесь столько запахов! Как, как распознать, где мерзкая девчонка, а где Её Высочество принцесса?

— Папка, — вдруг сказал Цеблионок. — А что ты мне дашь, если я тебе скажу, где девчонка?

— Всё, всё, что ты попросишь, сыночек!

— Пятьдесят золотых монет, идёт?

— Это всё, что я накопил, — простонал Цеблион. — Ты хочешь, чтоб я стал нищим?

— Тогда ничего не скажу!

— Ну, ладно, ладно! Только скорее.

— Тогда вот. Слушай. Настоящая принцесса пахнет… розами!

— Моими духами? — умирающим голосом еле выговорила королева. — Ах! Учтите, я бледнею и падаю в обморок!

— Она сама меня попросила. Дай, дай немножко маминых духов, — продолжал Цеблионок. — Пристала ко мне. Говорит: все равно, когда мама умрёт, я стану королевой. А мне что? Мне-то всё равно. Ну, я и отлил ей духов королевы.

— Розы! Ландыши! Принцесса!.. Девчонка!.. — Цеблион одним бешеным прыжком кинулся на ту, которая пахла ландышами.

Он схватил её за плечи и затряс изо всех сил. Колпак-невидимка свалился на пол.

И все увидели Татти. Она стояла посреди зала и вся серебрилась, как будто была покрыта инеем.

На светлых волосах Татти был венок из ландышей. Ландыши падали на румяные щёки и горячие уши. Ландыши висели на шее, как ожерелье. Они выглядывали из рукавов и торчали из карманов её старого передника. Даже к единственному башмаку длинной болотной травой были привязаны пучки ландышей.

Ландыши были свежие и упругие. Кое-где на них ещё блестели капли росы. И ландыши пахли тишиной. Они пахли влажной землёй и немного лесными озерами.

Щётка так загляделся на Татти, что забыл обо всём на свете.

— Какая ты красивая!.. — прошептал он. — Только не надо было этого делать. Ты попалась потому, что хотела мне помочь.

Татти тряхнула светлой головой. Ландыши от этого запахли ещё сильнее.

— А ты попался потому, что хотел помочь мне, — сказала она. — А поляну, где растут ландыши, мне показали светлячки.

Цеблион от ярости кусал себе руки. На руках оставались полукруглые следы зубов, похожие на собачьи укусы.

— Из-за такой жалкой, ничтожной девчонки… Из-за каких-то светлячков, мышей… — стонал он. — Всё погибло! Такой великий замысел! Такая идея! О… мой сын!

— Мы тебя казним!!! Слышишь, мерзкая девчонка??? — заорал министр Войны. — Мы тебя казним!!!

— Ну и пусть! — сказала Татти своим ясным, звенящим голосом. — А может быть, я хочу, чтобы меня казнили!

Это Татти сказала просто так. Ей хотелось позлить невидимок.

— И войны не будет! — крикнул Щётка.

— А тебя мы тоже казним!

— Ну и пожалуйста! Подумаешь! Плакать не буду!

— Зато я спасла своих братьев, — сказала Татти. В этот момент у неё было такое счастливое и любящее лицо, что у Цеблиона от ярости по щекам поползли круглые красные пятна. — Я знаю, они всё равно ни за что не согласились бы ткать для вас материю, а теперь…

— Не согласились? — злобная усмешка исказила лицо Цеблиона. — Смотри, глупая, наивная девчонка!

Цеблион повернул Татти и грубо толкнул к окну.

Татти увидела дом своих братьев. Он был освещён снизу доверху. Она увидела старшего брата, его широкие плечи. Рядом с ним — младшего, высокого, тонкого, с волосами, падающими на лоб. Вот они наклонились над ткацким станком, что-то перекручивая, перевивая.

— Видишь! Видишь! Видишь! — с торжеством завизжал Цеблион.

Татти страшно побледнела. Она стала белее ландышей. Весь зал поплыл у неё перед глазами.

— Если это так, — тихо сказала Татти, — если это правда, то мне больше не нравится жить…

Татти опустилась на пол и закрыла лицо руками. Венок съехал ей на одно ухо. Она поджала под себя маленькую босую ногу. Теперь она была похожа на холмик, сплошь заросший серебристыми ландышами.

— Возьмите эту девчонку и этого мальчишку и бросьте их в тюрьму!!! — приказал министр Войны.

Невидимый стражник подхватил Татти, и она, как по воздуху, поплыла из зала, безжизненно уронив руки и опустив кудрявую голову.

И никто не заметил, что Цеблионок, опустившись на колени, ползает по полу.

— Нашёл!.. — тихонько захихикал Цеблионок. — Теперь ты мой. Никому не отдам…

Утро было ясное и безветренное. Небо чисто умытое и нежно-голубое.

И всё-таки Цеблион то и дело выбегал на балкон посмотреть, не поднялся ли ветер.

— Нет, Ваша Исключительная Прозрачность, — докладывал он, — ветра нет! Ни оттуда, ни отсюда. Просто на редкость приятный и подходящий день для казни!

Цеблион был бледный и мрачный. Нос вяло повис. Глаза обведены красными кругами.

— Скажите, вы не видели моего сына? — спрашивал он поминутно у всех слуг и придворных. — Только подумайте, он не пришёл ночевать домой. И ведь отлично знал, что его папочка будет волноваться и не спать до утра!

— Расспроси бродячих собак да ворон на куче мусора, — с насмешкой посоветовал ему кто-то из невидимок.

— Проклятие… — прошипел Цеблион.

В этот день придворные, все до единого, собрались во дворце. Ещё бы! Такое случается не часто. Ведь в этот день, едва часы на городской башне пробьют двенадцать, должны были казнить Татти, Щётку, Великого Садовника и Невидимого Трубача.

На этот раз сам король решил присутствовать при казни. Конечно, вместе с королевой, принцессой со всеми придворными.

Это было большое событие. Ведь невидимки редко выходили из дворца. А если и выходили, то лишь для того, чтобы, придерживая обеими руками колпак, добежать до кареты и сесть в неё.

В честь такого события весь дворец был украшен флагами. А с перил свешивались ковры, похожие на высунутые языки.

Посреди площади стояли четыре виселицы. И люди, которые пришли на площадь, вздрагивали, когда видели эти виселицы.

У мужчин лица были мрачные и решительные. А у женщин испуганные и печальные.

— Надо казнить преступников как-то побыстрее, — Цеблион извивался, крутился возле короля. — Как-то скоренько, уютненько, по-домашнему незаметненько… Не нравятся мне что-то сегодня лица этих мужланов. И главное — их глаза, глаза… Случайно вы не видели моего сына?

— Ишь, испугался этих уродов!!! — рассмеялся министр Войны. — Да они побоятся и подойти к виселицам!!! Двадцать пять пушек выстрелят в них разом, пусть только посмеют приблизиться!!!

— Ах вы проклятые, что у вас, детей нет, что ли? — всхлипывала тётушка Пивная Кружка, стоявшая в толпе. — А эти ваши невидимки, что в них хорошего, кроме красоты-то? Казнить такую девочку! Такую славную и работящую! А они ещё радуются, смеются…

Действительно, над площадью пронесся весёлый смех, зазвучали нетерпеливые, возбуждённые голоса. Высокие двери дворца торжественно распахнулись.

Оркестр заиграл любимую песенку короля, а все придворные громко подхватили:

Но в это время раздались совсем другие звуки. Совсем не похожие на весёлый смех и музыку.

Это зазвенели цепи и уныло заскрипели двери тюрьмы.

— Ох! — разом выдохнула вся площадь.