Натан проник под сатиновое покрывало очень робко и застыл на несколько мгновений рядом с ней в неподвижности. Затем, преодолевая свое волнение и нервозность, он медленно стал придвигаться к Элизабет.

Он притянул ее к себе и, словно бабочка крыльями, взмахивал руками, стараясь коснуться ее тела. Его губы были теплыми и добрыми, но Элизабет ощутила, что в нем нет настоящей страсти. Ей становилось все очевиднее, что Натан искренне хотел бы доставить ей удовольствие, но что-то препятствовало и мешало ему сделать это. Или он не мог ?..

Он неумело трогал ее маленькие груди. Но вот его губы стали более ищущими, движения рук свидетельствовали об охватывающем его возбуждении. Элизабет хотелось ответить ему взаимностью, но неуверенность и нерешительность Натана убивали ее возбуждение, порождали испуг и мешали ей получить удовольствие от странного, но отнюдь не противного ощущения, вызванного его ласками. Время шло, Элизабет лежала рядом с мужем, испытывая удивление и разочарование, не зная, что же произойдет дальше, не понимая, что она должна делать и как поступит он. Элизабет почувствовала, что и Натана охватило разочарование. И это для нее было тем более непонятно, потому что его тело все теснее прижималось к ее плоти. И она была податлива, но казалось, ему этого не требуется. Все как-то странно не сочеталось с тем, что его движения становились все более неистовыми, его бедра обхватили ее ноги, тепло его тела проникло в нее через тонкую ткань ночной рубашки, его руки прижимали ее к горячему мужскому телу…

Спохватившись, что она до конца не раздета, Натан стал стягивать с нее последнюю одежду. Оказавшись нагой, Элизабет не испытала ничего, кроме приступа стыдливости. Она не ощущала страстного подъема, хотя он продолжал свои странные возбуждающие манипуляции. В какой-то момент ей пришла в голову мысль: не об этом ли говорила Мелисса, когда объясняла, что ее долг заключается в том, чтобы дать мужу возможность удовлетворить свои эмоциональные потребности. Из-за этого она терпела его руки на своих грудях и бедрах, но желания слиться с ним, раствориться в нем не возникало. Было очевидно, что и Натану это не доставляет особого удовольствия.

После нескольких попыток сделать Элизабет женщиной, Натан с разочарованным вздохом, усталым тоном изрек:

— Может быть, завтра ночью я буду более ловким, дорогая… Наверное, я слишком устал за наше долгое путешествие. Не думай обо мне плохо из-за того, что ты пока не стала женщиной, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Но я люблю тебя и больше всего на свете хочу сделать тебя счастливой. Верь мне, моя дорогая Элизабет.

Ее сердце дрогнуло от его признания, и она не осмыслила тот факт, что пока Натан лежал рядом с ней, ни в один момент его мужское естество никак не проявилось и она не смогла ощутить пульсирующий индикатор мужских чувств. Она очень заботливо поцеловала Натана в лоб. А затем застенчиво сказала:

— Я не обижаюсь, Натан. Хорошо уже то, что ты рядом со мной. Мне так плохо спать одной во всех этих незнакомых местах.

Руки Натана опять конвульсивно притянули ее, и он" мягко сказал:

— Ты так прекрасна и добра ко мне, Элизабет. Немногие девушки смогли бы проявить столько душевной чуткости. Может быть, в следующую ночь я сумею… А теперь давай спать.

Его губы мягко скользнули по ее щеке, и он добавил:

— Я должен признаться, что мне Очень приятно чувствовать тебя рядом с собой.

Его слова доставили удовольствие Элизабет, хотя не рассеяли ее недоумения. Она не могла осмыслить его слова о том, что он не смог что-то сделать. Что же это было? В данный момент она была счастлива и верила, что она и Натан сделали первый шаг к близости и супружескому товариществу, чего ей так недоставало.

Следующий день они не спеша бродили по Новому Орлеану. Поначалу он был немного насторожен, но когда убедился, что Элизабет не намерена вспоминать о вчерашней ночи, успокоился и расслабился, стал прежним галантным и обаятельным спутником. К сожалению, оказалось, что хороший сам по себе день не приблизил их к преодолению проблемы, возникшей в предыдущую ночь. И эта ночь стала точным повторением прошлой. Хотя кое-чем в мелочах и отличалась — Элизабет уже не испытывала робости и стыдливости.

Теперь она хотя бы представляла, чего ей ожидать. И когда рука Натана коснулась ее грудей, она не удивилась. Она даже сделала робкую неуверенную попытку ответить на ласки мужа своими действиями. Ее губы в ответ на его поцелуй стали мягкими и теплыми, а своими маленькими ручками она не без волнения стала гладить его плечи и спину. Но, увы, чего-то не хватало для гармонии, и после нескольких не совсем ясных ей попыток сделать что-то, Натан оторвал себя от нее и прошептал, перейдя на какой-то противоестественный бас:

— Элизабет, все это не имеет смысла. Мне хотелось верить, что с тобой я смогу… Смогу. Но оказалось, что Лонгстрит был прав — я не должен был.., я не в состоянии лечь в постель с женщиной. О Боже мой, что же мне теперь делать?

Элизабет почувствовала, как ее тело охватил озноб, она привстала в постели и медленно спросила:

— Что ты имеешь в виду, Натан? Какое отношение к тебе имеет этот Лонгстрит?

Бесцветным голосом Натан прошептал:

— Никакого, с одной стороны. И решающее, с другой. Мне надо было рассказать тебе все еще до нашего бракосочетания, чтобы ты сама могла сделать выбор. Но я был абсолютно уверен, что смогу порвать отношения с Лонгстритом. Я был так уверен в этом, потому что считал, что твоя красота и доброта, и мое желание должны были превратить меня в настоящего мужчину. Я верил, что мой плачевный опыт в темной сфере человеческих страстей останется в прошлом и я смогу забыть об этом.

После паузы он горько добавил:

— Я был категорически не прав.

Элизабет сидела, как маленькая ледяная статуэтка, в середине кровати, ее чаяния и мечты рассыпались, как горка пепла под порывом зимнего ветра. В словах Натана было так много непонятного, пугающего, что выходило за рамки здравого смысла. И тут она вспомнила странный разговор, случайно услышанный ею в Портсмуте. Что имел в виду тот мужчина? Он сказал примерно следующее: «А Лонгстрит-то влюблен в этого парня».

Напуганная собственными мыслями, которые она полностью не могла осознать, Элизабет спросила с некоторым вызовом:

— Может быть, ты все же объяснишь мне, Натан, в чем дело? Я уверена, что тебе будет легче, когда ты поговоришь со мной откровенно. Я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Он повернулся к ней, поймал ее маленькую, ставшую ледяной руку, сжал ее и устало вымолвил:

— Нет, дорогая, я не думаю, что моей беде можно помочь разговорами. Но тем не менее я расскажу тебе все… И если после этого ты захочешь покинуть меня, я отнесусь к этому с пониманием.

Но как раз этого Элизабет хотелось меньше всего — нет, она не собиралась расставаться со своим мужем! Даже если окажется, что она не любит его, ей хватит и того, что он так красив и добр к ней. Он мог бы признаться ей, что является самым жестоким убийцей на земле, и она все равно не ушла бы от него. Такого внимательного и заботливого отношения за всю ее короткую жизнь к ней не проявлял никто другой. Ей вспомнилась холодная обстановка усадьбы «Три вяза», ее ироничная деспотичная мачеха, безразличный отец, и она даже вздрогнула. Натан нанес бы ей страшный удар, если бы потребовал, чтобы она возвратилась туда.

И вот, когда он почти рыдая и преодолевая стыд, признался ей в том, что много раз был физически близок с мужчинами, с Чарльзом Лонгстритом, в частности, она была потрясена, и ей хотелось навсегда отторгнуть его от себя. То, что два мужчины могут стать любовниками, было вне ее разума. Она понять этого не могла. Элизабет была даже не в состоянии представить, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они оказываются вдвоем в постели, а уж когда в качестве любовников выступают двое мужчин.., это находилось вообще за гранью ее разума. Поэтому признание Натана, что он не в силах полюбить женщину физически, что в данной ситуации он просто импотент, добавило в ее бедную головку новую порцию замешательства и ужаса.