Моя голова была сейчас похожа на игрушечный барабан без конфет.

Я несколько раз прошел мимо дома Марии, периодически прячась в темных дверных проемах. Так я развлекался никак не меньше получаса. Проходя мимо окна, у которого она провела так много времени прошлым вечером, я увидел, что в квартире горит свет. Не заметил никого, кто следил бы за ее домом.

Наконец я вошел в дом, надеясь, что она протрезвела и не напилась снова. Мне нужно было ее быстрое и трезвое взаимодействие в том, что могло, по моему мнению, сохранить жизнь нам обоим.

Никого внизу, никого на лестнице, никого на площадке…

Я остановился у двери и прислушался. По радио передавали какую-то незнакомую мне оперу. Никаких других звуков.

Минут через пять-шесть я услышал ее шаги за дверью. Потом до меня донесся шум воды и звон посуды и столовых приборов.

Я тихо постучал.

Открыв дверь и увидев меня, она улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее лица.

— Ты ранен! — воскликнула она, напомнив мне слова Юджина О'Нила о том, что в моменты страданий и проявления чувств почти всегда произносятся избитые фразы.

— Порезался, когда брился, — сказал я, входя в квартиру.

Она проводила меня до дивана, на который я устало опустился.

— Кофе? — спросила она. — Недавно приготовила.

— Да. Если не трудно.

Она ушла, а я сменил позу и заложил руку за голову, чтобы не испачкать кровью спинку дивана.

Я окинул ее взглядом. На ней были коричневые слаксы, белая блузка и темный передник с изображением идиллической сцены жатвы. Блестящие волосы аккуратно причесаны, лицо чистое и спокойное.

Смотреть на Марию сегодня было гораздо приятней, чем вчера, но в выражении ее лица угадывалась жесткая решимость, которая делала ее похожей на фурию. Было приятно видеть ее в нормальном состоянии, и ее оскорбленные чувства не расстраивали меня, потому что могли оказаться полезными.

Она принесла кофе.

— Судя по всему, мы поменялись ролями, — сказала она. — Что случилось?

Я не ответил на ее вопрос и спросил:

— Кто-нибудь заходил к тебе или звонил после моего ухода?

— Нет, — ответила она. — Никто.

— А ты сама? Выходила из дома или звонила кому-нибудь?

— Только в галерею, чтобы сказать, что не смогу сегодня быть на работе.

Я закурил и склонился над чашкой кофе.

— Твоя голова! — воскликнула она. — Тебе нужно к врачу!

— Возможно, — сказал я. — Но не сейчас.

Она расставила большой и указательный пальцы дюйма на три.

— Вот такая рана, и, кажется, глубокая. Скорее всего, нужно наложить швы. Я не думала…

— Не обращай внимания, — сказал я, сделав глоток кофе. — На это у нас нет времени. Я в опасности. Меня только что пытались убить. Единственной причиной я считаю расспросы о Клоде. Скорее всего, тебе тоже угрожает опасность, потому что ты — мой почти единственный источник информации по этому вопросу. Понятия не имею, кто они и каким образом узнали обо мне так быстро. Я намереваюсь исчезнуть и думаю, что будет лучше, если ты уедешь со мной.

— Ничего не понимаю. — Она посмотрела на мою голову. — Но верю тебе. Ты считаешь опасность серьезной?

Я кивнул.

— Она грозит нам каждую минуту, пока мы находимся в этом доме, в этом городе. В этой стране, если на то пошло. Я прошу тебя немедленно собрать вещи в два чемодана и быть готовой уйти со мной буквально через пятнадцать минут.

— Невозможно, — сказала она, потом посмотрела мне в глаза и кивнула. — Но я согласна. — Выглядишь ты слишком подозрительно, — добавила она.

— Попытаюсь привести себя в порядок, пока ты собираешься.

— Кровь на пиджаке и рубашке. Брюки порваны и в грязи.

— Не могу вернуться в отель, чтобы переодеться. Меня могут там ждать.

— Клод оставил здесь свой серый пиджак… примерно твоего размера.

— Он предпочитал ходить в гражданской одежде?

— Когда мы были вместе.

— А больше он ничего не оставил?

— Несколько носовых платков, носки, белье для стирки. Пару туфель, которые не поместились в сумку.

— Понятно. Принеси мне пиджак и пару булавок для брюк, чтобы я привел себя в порядок.

Я выпрямился. Отхлебнул еще кофе, сделал пару глубоких затяжек и попытался претворить действие этих тонизирующих средств в какие-то разумные мысли.

В карманах у меня было полно дорожных чеков, а также небольшая сумма в итальянской валюте, несколько кредитных карточек разных банков и тысяча долларов США в поясе для хранения денег, который я всегда надевал, отправляясь в поездку. Таким образом, какое-то время нужды в деньгах я испытывать не буду. Паспорт, к счастью, лежал в кармане. И в этом смысле никаких проблем. Я был готов быстро покинуть эту страну.

Мария, порывшись в шкафу, наконец принесла темный ворсистый пиджак. Я примерил его, а она спросила:

— Куда мы поедем?

— В Бразилию, — ответил я. — Сидит неплохо.

— В Бразилию? К брату Клода?

— Скорее всего. Вероятно, ответы на все вопросы находятся там же, где деньги. Кстати, у тебя есть его адрес?

— Нет, но есть номер телефона. Клод записал его в мой телефонный справочник.

— В Сан-Паулу?

— Да.

— Отлично. Найди его, принеси булавки и собирайся.

Она не сдвинулась с места.

— Овидий, я тебе доверяю, иначе ни за что не поехала бы с тобой. Но хочу понять, что происходит и как это связано с тобой. Почему убили Клода? Из-за денег, которые он взял?

— Я не знаю, почему убили Клода, — сказал я. — Хотя не сомневаюсь, что это как-то связано с деньгами. Это тоже нам предстоит выяснить.

— О каких деньгах идет речь, Овидий? Сколько он взял?

— Три миллиона долларов плюс-минус несколько центов.

Она отшатнулась от меня, потом села и уставилась на пол.

— Я тебе не верю. Счета постоянно проверяются. Существует много способов проверки. Такой человек попался бы очень быстро.

— Вот он и попался. Поэтому и сбежал. Кроме того, он был очень умным и пользовался почти неограниченным доверием. Поэтому попался не сразу.

— Такая большая сумма, — сказала она. — Фантастика.

— Да.

— А почему об этом не писали в газетах? Не говорили по телевидению?

— Церковь предпочла не сообщать о случившемся. Это могло повредить репутации…

— А твоя роль во всем этом?

— Долго рассказывать, — покачал я головой. — В другой раз.

Она улыбнулась.

— Приятно узнать, что он был лучшим.

В пятнадцать минут мы, конечно, не уложились. Потребовалось вдвое больше времени. Большую его часть я был занят тем, что смачивал, вытирал губкой и промывал волосы. Несколько раз кровотечение возобновлялось. Остановить его мне удалось комком туалетной бумаги, который я прижимал к ране до самого последнего момента. Пожалев об отсутствии шляпы, я зачесал волосы назад, чтобы прикрыть рану. Я стянул булавками дыру на брюках, счистил с них, насколько это было возможно, грязь. Попытался водой с мылом застирать рубашку, но пятна крови всегда остаются пятнами крови. Придется не расстегивать пиджак.

По телефону мы забронировали два места на утренний рейс. Вызвали такси, вышли из квартиры и заперли дверь. Бумажку с номером телефона Эмиля Бретана я положил в карман, взял оба чемодана — тот, что легче, в правую руку — и первым стал спускаться по лестнице. Мы прошли первый пролет, миновали площадку, прошли половину второго, когда услышали телефонные звонки.

— Мой, — сказала она, обернувшись. — Я точно знаю. Ответить?

— Давай. Ты все еще больна, меня не видела и не планируешь никаких путешествий.

Она кивнула и побежала вверх по лестнице. Я спустился до следующей площадки, поставил чемоданы на пол, чтобы руки отдохнули, и стал ждать. В конце следующего лестничного пролета я никого не увидел.

Я как раз думал, не закурить ли мне, когда услышат, как наверху хлопнула дверь, а потом — шаги вниз по лестнице.

— Не знаю, кто звонил, — сказала она. — Сняла трубку и ничего не услышала.

— Был гудок или щелчок?