«Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей. Карла шведского. Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству.
Но не первый раз приходится русскому человеку выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями».
В обращении митрополита не прозвучала ни одна неверная нота. Он не успокаивал народ, как В. М. Молотов, сказавший в тот день, что при бомбежке советских городов «убито и ранено более двухсот человек», когда уже погибли тысячи. И. В. Сталин 3 июля говорил, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты...».
Но и в выступлениях руководителей государства прозвучало главное — это «Отечественная война... Наше дело правое». И. В. Сталин обратился к народам уже не «Граждане и гражданки Советского Союза!», а «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!».
...Звенящие удары металла о металл разбудили Покрышкина в палатке на аэродроме в молдавском городке. Били в рельсу — сигнал тревоги! Постоянные учебные тревоги стали привычными, Леонид Дьяченко вставать не торопился, ворчал: «Какое отношение мы имеем к делам этого полка?» Но Покрышкину не давало покоя предупреждение старика-еврея... Александр Иванович сразу ощутил необычное напряжение на аэродроме. На КП все стало ясно: «Война! На границе уже идут бои. Ждем удара по аэродрому».
Первый день войны, как никакой другой, подробно описан А. И. Покрышкиным в его книгах. Каждая деталь осталась в памяти. Этот день для летчика сложился столь ошеломляюще, что после первого боя хотелось «сделать переворот и вертикально врезаться в землю...».
Александр Иванович, как опытный техник, вместе с товарищами самостоятельно подготовили «МиГи» и вылетели на полевой аэродром в Семеновку у совхоза «Красный Маяк» в Одесской области (летчики назвали эту площадку — Маяки). В Бельцы к своей эскадрилье без боеприпасов лететь было нельзя. Еще с земли до вылета из Григориополя летчики увидели бой наших истребителей с «юнкерсами».
Прилетев в Маяки, Покрышкин обратился к инженеру полка — пулеметы на его самолете пристрелять на сто метров. «Это не по инструкции. Положено на двести», — ответил инженер. Но Покрышкин уже до войны понял цену многих инструкций мирного времени: «Пусть слабаки стреляют на двести метров, а я буду стрелять на сто и меньше!»
Летчик полон нетерпения. «Душа жаждала боя...» Но горячность и нетерпение к добру не привели.
Сначала Александру Ивановичу пришлось лететь не на своем истребителе, а на У-2. Начальник штаба А. Н. Матвеев приказал найти севшего на вынужденную посадку без горючего командира полка В. П. Иванова. Командир вернулся в полк на прилетевшем У-2. Покрышкин полдня ждал бензовоз, проклиная нелепое бездействие. Уже были получены сообщения с аэродрома в Бельцах, который ранним утром бомбили немцы — погибли моторист Ф. М. Вахтеров и техник Д. А. Камаев. В воздушном бою погиб адъютант эскадрильи Семен Овчинников. Вспомнились споры с ним о технике пилотирования: «Семен! Когда ты перестанешь пилотировать самолет в замедленном темпе?» — «Ты летай по-своему, а я буду летать, как положено!» И в первом же бою пара «мессеров» расстреляла Овчинникова на его плавных виражах... Как предсказывал Покрышкин, и не только он, одной из первых целей для «юнкерсов» стал размещенный на передовом аэродроме и выкрашенный в белый цвет громадный бензосклад...
Кстати говоря, пишет в своих воспоминаниях Г. А. Речкалов, на второй день войны выяснилось, что начфин базы в Бельцах и начальник ГСМ были немецкими агентами...
Вернувшись в Семеновку, Александр Иванович со своим звеном получает боевое задание — провести разведку аэродромов в румынских городах Яссы и Роман. На приграничном аэродроме в Яссах самолетов не было, но удивило большое количество зенитной артиллерии всех калибров. Хлопья разрывов снарядов и светящиеся трассы — необычное эффектное зрелище, которое пока сильно не страшит... В Романе летчики обнаруживают «авиавыставку» из двух сотен самолетов, целое озеро слепящего света — лучи полуденного южного солнца отражались от алюминиевых плоскостей и стекол кабин.
Удар по авиагруппировке противника по докладу разведчиков мог бы стать успешным, но в штабах медлят... Дьяченко выражает общее возмущение: «Ну зачем мы, как ошалелые, носились среди зенитного огня?!»
В готовности номер один Покрышкин с товарищами ждут приказа на вылет. Прибежавший телефонист передает — в направлении аэродрома летят немецкие бомбардировщики. Вот они показались вдали. С КП подается сигнал — три красные ракеты. Первым Покрышкин настигает самолеты неизвестной конструкции. Их трудно рассмотреть против солнца, клонящегося к западу. Бомбы полетят на аэродром, надо стрелять. Точная очередь в упор, бомбардировщик подбит. И только сейчас летчику стали видны красные звезды на крыльях... Подставляя свой МиГ под прицелы однополчан, также уверенных, что перед ними враг, Покрышкин дал им время разобраться в обстановке. Потом он летел рядом с группой и не мог решить: что делать? «Стыд и позор жгли сердце...» Одинокий МиГ летит к аэродрому в Романе, чтобы искупить вину — блокировать немецкие истребители перед налетом бомбардировщиков. Пятнадцать минут он принимает на себя весь огонь зенитных батарей. Но атакованные Покрышкиным Су-2 в это время бомбили немецко-румынские войска, скапливающиеся у переправ через пограничную реку Прут...
На аэродроме, стараясь не попадаться никому на глаза, Покрышкин прошел на КП. После строгого внушения — «Не кидайся сломя голову, пока не разобрался, кто перед тобой» — Иванов, глядя на потемневшее лицо своего летчика, вздохнул и сказал: «Ладно, успокойся. Все утрясется. В другое время прокурор задал бы тебе другие вопросы...» Помолчав, Виктор Петрович добавил: «А стрелял ты плохо... Самолет только подбил, он сел на вынужденную».
Перед этим досталось и начштаба Матвееву, давшему неверный сигнал к атаке.
Слушавшие разговор летчики вступились за Покрышкина. Действительно, секретность соблюдалась столь строго, что истребители только понаслышке знали о новых советских бомбардировщиках Су-2 и Пе-2...
В это время на аэродром заходила на посадку прилетевшая из Бельц группа комэска Федора Атрашкевича. Летчики группы рассказали о первом немецком налете, который врасплох не застал. По сигналу боевой тревоги самолеты были рассредоточены и замаскированы. Звено Константина Миронова перехватило и сбило разведчик «Хеншель-126». Правда, бомбежку аэродрома семеро летчиков предотвратить не смогли. В бою погиб летчик Александр Суров.
Прилетевший из Пырлицы Валентин Фигичев поведал о разбирательстве по поводу инцидента 19 июня, когда наши истребители открыли ответный огонь по немецкому самолету, летевшему над советской территорией. В ходе этой перестрелки была нарушена на несколько километров граница с Румынией. По приказу комдива А. С. Осипенко в Пырлицу для разбора прибыли Иванов и Атрашкевич. Фигичев говорил: «Был разговор с упреками, но в основном нормальный. А вот когда прилетел представитель прокуратуры округа, началась катавасия. Кричал, что я провоцирую войну, грозил отдать под суд. Сейчас, видимо, дело будет закрыто».
Темнело. Летчиков звали на ужин. Забравшись в кузов полуторки, они встали, обнявшись, плечом к плечу. Так и ехали по вечерней степи...
Полк майора В. П. Иванова был братской семьей и в небе, и на земле. Покрышкин никогда не мог терпеть каких-либо нападок на своего первого командира. Бывая в других частях, он далеко не везде видел ту атмосферу, которую создал у себя Виктор Петрович. Традиционен был общий ужин летного состава, который открывал командир. Сначала он назвал имена павших. Как писал А. И. Покрышкин:
