Как бы там ни было, орден Красного Знамени радовал, это любимая, наряду с орденом Александра Невского, награда боевых летчиков, ведь орденом Ленина награждали и за мирные дела.
Получил орден Красного Знамени и П. П. Крюков, также отличившийся на глазах у К. А. Вершинина — три сбитых «мессера» в одном бою. Доблестно бились Вадим Фадеее, Григорий Речкалов, Михаил Сутырин, Николай Искрин, Иван Савин, Андрей Труд, Аркадий Федоров, Владимир Бережной... Слава о 16-м гвардейском полку облетела Северо-Кавказский фронт. Их «кобры» с красным коком винта и красной полосой на самом гребне хвоста узнают в небе.
23 апреля в «Красной звезде» публикуется статья подполковника В. Воронова «Воздушные бои на Кубани», где называются имена И. М. Дзусова, братьев Глинка, П. П. Крюкова и А. И. Покрышкина (видимо, впервые в центральной печати).
С 11 апреля по 17 июля полк базировался вместе с 45-м дзусовским на аэродроме у станицы Поповическая. Здесь же разместился и штаб дивизии. Станичники, потомки запорожских казаков, приняли авиаторов как родных. Летчиков разместили по хатам; условия сам Александр Иванович называл «царскими». Братья Глинки вскоре установили в своей хате радиостанцию, по которой сообщали хозяйке о возвращении домой. В станице и сейчас вспоминают, как, прилетев из боя, богатыри одним махом съедали приготовленное им ведро (!) вареных яиц.
Осталась от тех дней фотография-символ: в саду у хаты маленькая девочка Лариса Гильченко на руках у своего защитника, летчика Покрышкина. Левая ручка ее обнимает шею Александра Ивановича, правая прижата к груди, к ордену Ленина. Чем-то напоминает этот снимок знаменитый памятник воину-освободителю в берлинском Трептов-парке...
Но этот снимок сделан летом, на нем Александр Иванович уже майор со звездой Героя. А 17 апреля воздушная битва закипела с новой страстью. Внимание сильных мира сего было приковано в те дни к крохотному по стратегическим меркам плацдарму советских десантников у Новороссийска, в районе Мысхако. Это была известная Малая земля...
На клочок каменистой земли у берега Цемесской бухты (протяженность по фронту шесть километров, глубина — всего четыре с половиной километра) была нацелена колоссальная воздушная армада — 1074 немецких самолета! Они шли волнами по 40–60 бомбардировщиков, прикрытых «мессершмиттами». Даже воевавшие с первых дней летчики такое видели впервые.
Гитлер требовал немедленной ликвидации плацдарма. Наступление Красной армии у Крымской было остановлено, и немцы приступили к операции «Нептун». Ее вела специальная группировка численностью до 27 тысяч солдат и офицеров.
В нашей Ставке были также недовольны обстановкой на Северном Кавказе. 18 апреля в Краснодар вылетели самолетом заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков, командующий ВВС А. А. Новиков (за Сталинград награжденный орденом Суворова 1-й степени и ставший первым в стране маршалом авиации), а также нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов.
На Малой земле с февраля находились 12–15 тысяч десантников. Плацдарм был превращен в подземную крепость с десятками километров траншей, блиндажами, штольнями в скальном грунте. На каждого бойца, как подсчитали потом сами немцы, они обрушили не менее пяти снарядов только тяжелой артиллерии. В конце 1970-х — начале 1980-х годов советский агитпроп раздул и опошлил реальный подвиг. Стареющий генсек надиктовал книжку воспоминаний, где единственной несуразностью было якобы возникшее у Г. К. Жукова желание встретиться с находившимся на Малой земле полковником Брежневым. Сам Леонид Ильич честно заслужил тогда орден Красного Знамени как начальник политотдела 18-й армии. В ночь на 17 апреля Брежнев вместе с бойцами пополнения плыл на плацдарм, тонул в Цемесской бухте после взрыва на мине сейнера, был спасен моряками десантного мотобота. И. В. Сталину начальник политотдела отправил написанную кровью на листке бумаги клятву малоземельцев выстоять. В этом тексте даже не упоминается партия: «Клянемся своими боевыми знаменами, именем наших жен и детей, именем нашей любимой Родины...»
Для Покрышкина 17 апреля — один из самых тяжелых дней войны. Храбро бились наши истребители, но, значительно уступая противнику численно, остановить лавину немецких бомбардировщиков они поначалу не могли.
Группы, которые водил в тот день Александр Иванович, выполняли приказ — прикрыть наши Пе-2 («пешки»), бомбившие наступавших немцев. В небе было тесно. В первом вылете между Новороссийском и Анапой «пешки» лоб в лоб встретились с колонной Ю-88. После короткого встречного боя — «клубка огня и металла» — противники разошлись каждый к своим целям... Отбомбившись, Пе-2 повернули обратно. Спасая двух отставших от строя подопечных, Покрышкин с ведомым сбивают пару ФВ-190. Они падают в море. Затем Александр Иванович выручил одну из своих «кобр», расстреляв после вертикальной горки уже зашедший ей в хвост Me-109.
После возвращения Покрышкин резко говорит с Дмитрием Глинкой, чья четверка должна была прикрывать ту же группу. Глинка увлекся боем с «мессершмиттами» и оторвался от своей девятки бомбардировщиков, на что права не имел.
— Саша! Не будем затевать ссору. Замечания правильные. На будущее учту.
— Хорошо! Будем считать вопрос закрытым.
С Глинкой вопрос был закрыт. Но, по мнению Покрышкина командование делало явную ошибку, когда ставило одну задачу группам из разных полков. Это, как правило, вело к несогласованности в действиях.
В следующем вылете того же дня, вновь сопровождая Пе-2, шестерка Покрышкина и четверка Глинки сбили около десяти «мессеров», не потеряв ни одного из своих истребителей и бомбардировщиков.
Следующий вылет 17 апреля стал трагическим. В гуще самолетов над центром Цемесской бухты летчик из покрышкинской шестерки Дмитрий Сапунов, увидев группу «мессеров», потерял осмотрительность и винтом своего истребителя отрубил хвост «кобры» Владимира Бережного. На парашюте Бережной опускался в холодное море, на мученическую смерть. Помочь ему в эти последние минуты никто не мог...
— Я — Покрышкин, всем занять свои места!
Александр Иванович твердой командой привел в чувство потрясенных летчиков. Сапунову приказал пристроиться к своей паре.
После посадки Сапунов, выключив мотор, побежал в бурьян, где, рыдая, упал. Жить он не хотел, Виктору Никитину удалось выхватить из его руки пистолет. Покрышкин послал за врачом. Бережного, способного летчика, хорошего 22-летнего запорожского парня, уже не вернуть...
Но и младшему лейтенанту Дмитрию Сапунову оставалось жить всего неделю. 24 апреля он погиб смертью храбрых в воздушном бою.
По документам штаба 4-й воздушной армии (ЦАМО. Ф. 4 ВА. Оп. 4798. Д. 118. Л. 27) 18–23 апреля из резерва Ставки прибыли на Кубань 2-й бомбардировочный авиакорпус (92 самолета Пе-2), 3-й истребительный авиакорпус (120 Як-1 и Як-7б), 2-й смешанный авиакорпус (66 Ил-2, 28 Як-1 и Ла5) и 282-я истребительная авиадивизия. Была усилена дивизией группа Авиации дальнего действия. Наша авиагруппировка на Кубани приблизилась по численности к немецкой, составив около 900 самолетов. 20 апреля Г. К. Жуков и А. А. Новиков утвердили план авиационного наступления, первая задача которого — завоевать господство в воздухе.
20 апреля, в день рождения фюрера, немцы пошли на решительный штурм плацдарма. Малой земли. В небе творилось невиданное. Участники боев на земле все же нет-нет да и смотрели вверх, завороженные ужасом воздушной битвы. Командир экипажа Пе-2 35-го гвардейского Сталин |радского бомбардировочного авиаполка Герой Советского Союза Л. В. Жолудев (один из тех, кого прикрывал в те дни А. И. Покрышкин) вспоминал: «Такой плотности авиации до сих пор мы не встречали. Воздушные бои с небольшими перерывами велись почти на всех высотах. В этой карусели подчас трудно было определить, где свои, где чужие. Впервые на передний план выплыла проблема, как избежать столкновений в воздухе».
На скоростях в несколько сотен километров в час крутились над морем в своих одиночных кабинах истребители, схлестывались друг с другом на неведомых сухопутному человеку «боевых разворотах» и «косых переворотах». Согнутые адскими перегрузками, теряли сознание, ловили в прицел свастики и звезды... В бою, как пишут летчики, исчезает представление о времени и все решают молниеносные интуитивные вспышки из глубин сознания и подсознания. В одном мгновении для истребителя — и холод гибели, и счастье жизни.
