— Я всегда говорил вам, что слабые нападают, а сильные толерантны. Слабые исключают, а сильные терпят. Теперь я прошу вас, чтобы вы не были толерантными к своим призракам. Боритесь изо всех сил против всего, что беспокоит ваш мозг. Нет двух властителей. Или вы будете властвовать над своим беспокойством, или оно будет властвовать над вами. Или вы приручите свое чувство вины, или оно превратит вас в своих рабов. Кричите, имейте доступ к ненависти по отношению к грустному настроению, навязчивым мыслям, отчужденности, принужденности. Нет гигантов. Пусть ваши друзья принимают участие в ваших сражениях. И, если вы в них не победите, вы получите специалиста. Существование ценно без заточения себя в карцере.

Впервые он сказал, что мы должны иметь доступ к ненависти, не по отношению к другим, а по отношению к нашим призракам. Впервые он порекомендовал нам, чтобы мы обращались к психиатрам или к психологам. Я думал, что он их презирает. Мы погрузились в самую возвышенную сферу тишины. Внезапно тишина рассыпалась на кусочки. Появился дежурный психолог.

— Люди, у меня «отлично»! Мне дают полтинник за консультацию, — сказал Бартоломеу, вызвав взрыв хохота у присутствующих.

Да, у него есть опыт раздувать конфликты у других.

— Этот человек уже привел к сумасшествию десять психологов, — сказал Эдсон о Бартоломеу. Чудотворец всегда был верующим, но никогда не признавал своих призраков.

— Клевета! Я — сложный человек, ищущий упрощения, — пылко заявил Бартоломеу. И добавил: Кто меня не упрощает, тот меня усложняет. — И, обращаясь к самому себе, воскликнул: — Я гений! Зверь мозга.

Мэра подхлестнули эти слова, он почувствовал желание стать выше своего друга.

— Люди, хоть я и умнее Краснобая, я получаю бутерброд для терапии.

— Но, Мэр, вы уже довели до инфаркта трех психиатров из общественной службы, — сказала Моника, отбирая у него корочку.

— Да, но… но… — И Мэр не смог додуматься до чего-нибудь достойного, чтобы парировать Монике. Он обратился за помощью к Бартоломеу: — Пусть ответит мой секретарь по вопросам образования.

— Мэр довел до инфаркта психиатров, потому что его болезнь необъяснима, не поддается исследованию, неизлечима.

Думая, что его хвалят, Барнабе поцеловал Бартоломеу в опухший глаз. Я так никогда и не узнал, был ли Мэр бесхитростным или самым большим экспертом среди всех. Оживившись, он поблагодарил Краснобая и добавил:

— Великие люди нуждаются в том, чтобы их сопровождали засоренные умы.

— Засоренные? — удивился Краснобай, не поняв и невзлюбив это слово. Но политик группы объяснился, не объясняясь:

— Засоренные информацией. Иметь мозг, насыщенный и обалдевший от старых данных.

Но Бартоломеу запутался еще больше. Он не понял, оскорбили его или похвалили.

Усмехнувшись украдкой, я стал думать, что уже наступило время, когда учебную программу нужно подвергнуть серьезной хирургии, и, кто знает, возможно, этот человек, Продавец Грез, станет одним из хирургов. Я вспомнил, как он фантазировал, когда мы изучали маленький атом, который никогда не видели, и огромную планету, на которую никогда не ступали. Но мы не изучали планету души, по которой мы ежедневно ходили. Наши ученики разрушали себя, делали себя больными, подавляли себя, а мы просто отрицали психические явления, подрывающие нас. Когда некоторые из них кончали свою жизнь самоубийством, это вызывало в обществе скандал, замешательство, и мы тайно испытывали чувство вины.

Мы прятали себя за школьные предметы и экзамены, как будто бы экзамены измеряли самое известное образование. Много раз экзамены превращались в накидку, под которой мы прятали пробелы системы образования и благодаря которой маскировали нашу отчужденность.

Глава 23

Женщины со сложным складом ума

Продавец Грез никогда не заставлял нас молчать. Даже зная, что мы могли бы говорить самые большие глупости в мире, он стимулировал нас к дискуссии. Никому не нужно было ходить на юмористические программы, чтобы посмеяться, достаточно было походить несколько минут с этой группой, чтобы увидеть, как мир превращается в цирк.

И из-за этого с каждым разом за нами все больше ходили следом не только интеллектуалы, записывая революционные идеи Учителя, но и группы молодежи. Вчера я стал свидетелем того, как мальчики и девочки писались в штаны, давясь от смеха. Мы начали замечать, что некоторые психиатры и психологи советовали определенным пациентам, подавленным и депрессивным, находиться возле сумасшедших. Казалось, что наша необычная группа содержала в себе антидепрессивный и транквилизирующий эффект.

Я не верил, что Учитель выбрал этих бродяг, чтобы закалить свои идеи. Учитель был серьезным, проницательным, спокойным, но учил шутя. Возможно, из-за этого мы то пребывали на небесах, то спускались на землю; в один момент мы оказывались на вершине идей, в другой — в долинах болтовни, другими словами, страдали словесным поносом. Большой проблемой было то, что мои друзья перебарщивали, переходили границы, из-за чего Учитель и другие ученики оказывались в драматической ситуации.

Я читал лекции как для студентов, так и для университетских преподавателей. Я никогда не позволял себе шутить в университетской аудитории, никогда не использовал юмор для преподавания. Я шел на знакомство без эмоций. Мои лекции были рестораном, в котором люди ели по принуждению. Признаться, меня считали самым красноречивым преподавателем на факультете.

Учитель никогда не обозначал адрес своей аудитории, находящейся под открытым небом, никогда не предусматривал расписания своих лекций. И тем более темы, о которой должна была пойти речь, но люди разного возраста, культуры, уровня узнавали это, желая услышать его. В отличие от Учителя, у меня было расписание, аудитория и тема лекции, но люди не оживлялись, слушая меня. Мне трудно признать, но, если бы не было такого наказания, как экзамены, моя аудитория была бы пустой.

Когда я совершал путешествие в свое прошлое, один политик прошел через мое настоящее. Мэр, оживленный присутствием целой группы женщин, которые в этот солнечный день пришли послушать Учителя, взобрался на скамейку на площади и перед иудеями, мусульманами, молодежью и прочими случайными прохожими произнес речь:

— Дорогие избиратели этого щедрого города! Как один из лидеров, которые устремляют взгляд в будущее среди этой массы смертных, я хотел бы сказать вам, что женщины умнее, миловиднее, чувственнее, рассудительнее, чем мужчины, и… более творческие.

Учитель ему зааплодировал. Моника, профессор Журема и остальные женщины также с энтузиазмом хлопали ему. Я подумал: «Этот бессовестный в очередной раз появляется в финале лекции и завоевывает аудиторию». Чтобы не выделяться из всех, я тоже захлопал мошеннику.

Увидев, как женщины восторженно аплодируют ему, он снова взял слово и громогласно завопил:

— Но-о-о-о!

Женщины пришли в себя и стали вразнобой высказываться.

— А-а-а-ах! — Я знал, что Мэр никогда не воздавал хвалу бесплатно. И действительно, после паузы наглец договорил: — Но они изобрели шопинг.

Женщины попадали со смеху, а с ними и все мужчины, включая меня. Они осознали, что навязывание покупок шло от их наихудших врагов. Я не понимал, как этому субъекту удавалось вызывать столько симпатии. Он приправил соусом речь Учителя о войнах в душах. Перед его «настоящим анекдотом» я решился рискнуть.

— Женщина всегда найдет место, где потратить деньги. Как вам удается совершать такой подвиг? — заговорил я, пребывая в хорошем настроении, теряя свою сдержанность.

Как социолог, я знал, что женщины определяли совершение большей части покупок в семье.

Димас, мошенник, который в прошлом воровал сумки у женщин, тоже вставил свою шутку. Немного запинаясь, он произнес:

— Люди, сегодня уже нет необходимости де… де… делать ультразвук, чтобы определить пол ребенка. Знаете, каким образом?