— Смеешься? Взлет с Венеры?

— «Нырок» в атмосферу. Я тут прикинул, — старик показал пальцем на тетрадь, — все получается. Атмосфера очень плотная, но тебе глубоко и не надо. Пройдешь по верхней границе. Зачерпнешь, что попадет. Тамошней серной кислоты с углекислым газом. И гоу хоум. Я прикинул массу аппарата — тонны тебе с запасом хватит. У меня получилось девятьсот тридцать кило. Но я не знаю всех теперешних премудростей, твои орлы точнее посчитают. Так что сможешь еще парочку научных приборов поставить — очкарикам нашим на радость.

— «Гоу хоум»… Где ты, старый, слов-то таких набрался? — Антон повеселел, он знал, что отец обязательно придумает что-то этакое. — Слушай, пап, а ты и вправду молодец! В этом что-то есть! А второй рекорд?

— Второй — Фобос или Деймос. Или оба. Тоже без посадки. Выстрелишь болванками и отловишь обломки, сколько получится. Заодно и спектр вспышек срисуешь. В результате ты за один проект привезешь образцы с трех тел. Плюс кое-какой научный материал. Такого еще не делал никто. Это будет твой Золотой дубль. А «гоу хоум» я по телевизору слышал. Эх, жаль, нет с нами Георгия Николаевича.[3] Вот была голова по части АМС!

Антон полистал тетрадь. Ее страницы были заполнены схемами и расчетами. Антон растроганно смотрел отцовские выкладки:

— Пап, да ты… когда ты успел?

— Знаешь, сын, старики часто страдают бессонницей…

— Как… Без компьютера…

— Здесь грубые прикидки. В основном, идеи. А компьютер… я к нему не могу привыкнуть. Он… как бы это… он не предвосхищает. Не успевает за мыслью.

— А ручка успевает?

Старик усмехнулся:

— Моя волшебная ручка? Запросто.

— Пап, у тебя голова волшебная! Спасибо тебе… но время… я уже опаздываю.

— Поезжай. Кирилке привет. И не гони сильно.

— Ладно. Спасибо тебе. Ты у меня классный.

— Иди. Окуни моего червя уж до костей обглодали.

Огромный бело-желтый шар незаметно рос в размерах. Полосы облаков, симметрично наклоненных к экватору, образовывали лежащую на боку букву V. Аппарат смотрел на приближающуюся планету бесстрастными стеклянными глазами. В заданный момент включился двигатель.

Через три витка от станции отделился атмосферный зонд и пошел на сближение с необъятным враждебным морем. Плотная атмосфера пыталась сжечь пришельца, но теплозащитный экран, принеся себя в жертву, спас хрупкое оборудование. Зачерпнув смертельное дыхание богини любви, зонд выскочил из жаркой венерианской бани в чистый и холодный космос. Стыковка зонда и орбитального аппарата прошла штатно. Маршевый двигатель вывел станцию на траекторию полета к Земле. Мертвое железо не знало, какой подарок оно несет людям. А люди, получив сигнал, радовались и хлопали в ладоши.

— Ну, что там?

— Есть разделение!

— Урррра!

— Вход в атмосферу, расчетная точка посадки… поднимайте вертолеты!

— Есть!

Два вертолета взлетели, подняв пыль, синхронно развернулись и пошли на восток.

Пилоты не видели игрушечный парашютик спускаемого аппарата. Группа поиска вслушивалась в эфир: вот-вот аппарат должен был подать сигнал — морзянку букв и цифр. Но по ушам внезапно и громко ударил чужой звук, похожий на голос испуганной чайки, люди, сидящие в вертолете, замерли. Радиокомпас ожил, он нашел в чужом звуке несущую частоту и показал направление. Когда до точки приземления осталось меньше минуты полета, обе машины заложили вираж, и, не снижаясь, легли на обратный курс. Они спешили на аэродром, где их уже никто не ждал. А вслед вертолетам все кричал и кричал голос испуганной чайки…

Вот она — свобода! Сессия позади! Но родитель приколол конкретно. То, что батя меня пристроит на аэродром, я не сомневался — у него полно подвязок в авиации. Практику один хрен проходить, так уж лучше на вольном воздухе, чем за колючкой радиозавода. Мы с ним об этом деле еще до сессии договорились. Только я не знал тогда, что аэродром этот, оказывается, у черта на рогах… Тут недалече космодром, видно, как на горизонте ракеты поднимаются. И даже грохот слышно.

С одной стороны, классно: посмотрю на запуски, с людьми пообщаюсь, да и вообще, надоел московский муравейник… А тут степь, такой простор! И рассказать будет что. С другой стороны — страшновато, я ведь никогда от дома далеко не отрывался.

А Люда? Нет, отношения с ней стали какие-то… не те. Вроде бы все по-прежнему, серьезно не ссорились, но что-то сдвинулось не в ту сторону. Приходит с кислой миной, дежурно чмокает… да раньше я от этого прикосновения горячим потом покрывался. Любовь, наверное, была. А теперь охота помаду вытереть. Мама правильно говорит: что бог ни делает, все к лучшему. Мама меня провожала, отец к тому времени уже уехал. А Людка пришла и стояла, как та «девушка с веслом», что недавно в скверике снесли. Как будто нудную работу исполняла. Поцеловались мы с ней, и поняли оба, что поцелуй этот — последний. Терпеть не могу эти провожания — тоска зеленая. Людка ушла сразу, а мама стояла до самого отъезда, и все на меня наглядеться не могла. Вот уж любовь так любовь — сто процентов, что до гроба. Но поезд пошел, быстрей, быстрей, и я укатил на два месяца.

Определили меня на передающий радиоцентр. Там круто: полный зал аппаратуры, всё гудит, огоньки переливаются. Приставили к старому радиотехнику, Владим Евгеньичу. Такой прикольный дед — то ли на пенсии, то ли скоро. Подвел меня к старому, как сам, передатчику размером с большой шкаф и кричит в ухо — шумно там:

— Скажи, мне, Кирилл Антонович, а какой курс ты закончил?

— Третий.

— Третий. Стало быть, ТОР[4] проходили? Или теперь его не учат?

— Проходили, а как же. А вы откуда знаете?

— Так я в вашем вузе учился. Только давно очень. Тебя еще и в проекте не было.

Вот это здорово. Получается, мы с ним однокашники!

— Ну, коль теоретические основы ты знаешь, приступим к практике. Скажи мне вот что, только как на духу: ты девкам сиськи крутил?

Я прям опешил. Сиськи-то тут с какого боку? Но отвечаю, чтоб за лоха не принял:

— Крутил, а то как же!

— Вот главные верньеры настройки. Руки на них клади. Удобно?

Штурвальчики эти из черного эбонита сделаны, точно под ладонь. При небольшом воображении и впрямь — будто за маленькие груди держишься. Расположены на подходящей высоте. И теплые. Ага, говорю, удобно.

— Теперь крути. Чуть вправо, чуть влево. Да не так резко. Аппаратура — она ласку любит. Как женщина. Смотри на вот эти приборы. Стрелки должны подняться и встать в зеленые сектора. Когда сиськи крутишь, — он подмигнул, — тоже одна стрелка поднимается. Крути, не тушуйся. Сразу не получится. Почувствовать надо.

Я же говорю — прикольный дед. Но насчет стрелки он хватил, конечно. Моя-то стрелка и без кручения здорово встает. Как ее на место положить — вот проблема.

Ясен пень, современное оборудование никаких штурвальчиков не имеет. Но Владим Евгеньич считал, что знакомиться с практической радиотехникой лучше со старья. Потому что физические процессы в том старье все на виду, голенькие, не задрапированные цифровым управлением. Простые процессы там. И грубые. Сермяжные, как он говорил, процессы.

Тот передатчик, еще, небось, сам Аксель Берг[5] вручную склепал. А то и Александр Степаныч Попов. Там через окошечко электронные лампы светятся, две штуки. Здоровые, вроде тех банок, в которых бабушка огурцы солит.

Так и началась моя практика. Владим Евгеньич оказался докой в деле, вообще нормальным мужиком, без занудства, и с юмором у него было о'кей. Столько историй рассказывал, баек разных, все больше про командировки с халявным спиртом, радиотехников да телемастеров. Животики надорвешь. Говорит, мальчишкой время помнит, когда еще телевидения не было. Настоящий живой динозавр. Но поучиться у него есть чему. Потому что в радиотехнике теория с практикой не всегда хорошо стыкуется, особенно в области антенных систем.