– Абракадабра! – фыркнул Юргенс. – Юридический нонсенс! Знание или незнание обвиняемым тех или иных фактов никак не влияет на сами факты.

– Напротив, сэр, – резко возразил Сименгаард. – Знание или незнание само по себе является фактом, относящимся к существу дела.

– Это абсурд, капитан! – впервые подала голос Леметр. Ее темные глаза вспыхнули. – Вы пытаетесь обвинить офицера, действовавшего в рамках закона, всего лишь на том основании, что другой офицер утаил он него важную информацию. Именно капитану Харрингтон долг предписывал после ранения адмирала Сарнова передать командование следующему по старшинству офицеру. Тот факт, что это не было сделано, позволяет предъявить обвинение ей, но никак не лорду Юнгу!

– И кому же, по-вашему, она должна была передать командование, коммодор? – спросила Кьюзак. – Следующим по старшинству после адмирала Сарнова был капитан Рубинштейн, но согласно его собственным показаниям, данным под присягой, средства связи на вверенном ему корабле были повреждены настолько серьезно, что об управлении боем с борта этого судна не могло быть и речи.

– Значит, ей следовало передать командование капитану Тринху, – отрезала Леметр. – Средства связи «Нетерпимого» не были повреждены, а по старшинству он следующий после Рубинштейна.

– «Нетерпимый» находился под непрерывным обстрелом, как и все оперативное соединение, – холодно возразила Кьюзак. – Боевая обстановка была близка к критической, малейший сбой в управлении мог привести к катастрофе, а дама Хонор не знала и не могла знать, в какой мере владеет ситуацией капитан Тринх. Отказавшись подвергнуть риску управляемость соединения в опасный момент, она проявила исключительное здравомыслие. Кроме того, именно в результате ее действий противник попал под удар сил поддержки адмирала Данислава и у сорока трех вражеских кораблей не осталось другого выхода, кроме как сдаться. А вот действия капитана Юнга позволяют составить ясное представление о том, как поступил бы на ее месте он.

Кьюзак презрительно скривила губу, а Леметр и Юргенс покраснели. На бледном, веснушчатом лице Юргенса румянец проступил заметнее, чем на смуглых щеках Леметр, но кожа коммодора стала заметно темнее, чем обычно.

– Даже если капитан Харрингтон являет собой воплощение всех воинских добродетелей – а лично мне подобное утверждение представляется крайне спорным, – факт заключается в том, что она самонадеянно и дерзко приняла на себя командование, чем превысила свои полномочия, – произнесла Леметр, выплевывая каждое слово с яростной отчетливостью. – Лорд Юнг с юридической – с юридической! – точки зрения не обязан был признавать ее командиром, тем паче что имел перед ней преимущество по старшинству. Что же касается тактических подробностей, то они не имеют отношения к закону.

– Понятно… – Несколько мгновений Кьюзак бесстрастно смотрела на коммодора, а потом едва заметно улыбнулась. – А позвольте узнать, коммодор Леметр, когда вам случалось в последний раз осуществлять тактическое управление в боевой обстановке?

На сей раз смуглое лицо Леметр побелело. Она открыла рот, намереваясь ответить, но Белая Гавань постучал по столу костяшками пальцев, призывая спорщиков вернуться к существу дела.

– Позвольте указать вам, леди и джентльмены, что действия леди Харрингтон получили одобрение на самом высоком уровне. Она не была и не будет обвинена в каком бы то ни было правонарушении.

Его низкий глубокий голос звучал сурово, да и выражение лица было подстать тону. Леметр стиснула зубы и отвела взгляд. Юргенс иронически хмыкнул. Соня Хэмпхилл не проронила ни звука, лицо ее походило на маску.

– В силу вышеизложенного суд имеет несомненное право рассмотреть влияние, которое ее действия могли оказать на действия лорда Юнга. Поскольку подобный набор обстоятельств судебной практике не известен, нашему трибуналу предстоит создать прецедент. Краткое разъяснение Главного военного прокурора делает ясным то, что понимание офицером ситуации может явиться основой для правовой оценки его поступков. Как правило, данный принцип широко используется не обвинением, а защитой, однако это не значит, что такой подход может применяться только в одном направлении. Применять ли его – и если применять, то как, – решать нам. С этой – и только с этой! – точки зрения действия леди Харрингтон и понимание их лордом Юнга могут быть предметом рассмотрения данного суда.

– Следует ли понимать это как приказ, сэр? – процедил сквозь зубы Юргенс.

– Это указание председателя суда, – холодно ответил граф Белой Гавани. – В случае несогласия вы имеете полное право заявить протест и записать особое мнение. Более того, – он обнажил зубы в невеселой усмешке, – вы можете выйти из состава суда.

Юргенс бросил на графа злобный взгляд, но промолчал. Выждав момент, Александер откинулся в кресле.

– Не продолжить ли обсуждение по существу? – спросил он.

Кьюзак резко кивнула, прося слова.

– По моему мнению, – начала она, – существенным является, во-первых, тот факт, что флагман не сменился, и следовательно, в соответствии с информацией, которой располагал в тот момент Юнг, дама Хонор имела право отдавать ему приказы; во-вторых, тот факт, что он вывел свою эскадру из боя в критической ситуации, не получив на то ни приказа, ни разрешения от кого бы то ни было; и в-третьих, тот факт, что, получив от флагмана приказ вернуться в строй, он не подчинился даже после того, как это сделали все корабли его эскадры. Я полагаю, что здесь все ясно. Он струсил, впал в панику, бежал с поля боя и продолжал бегство, когда все его подчиненные опомнились.

– Вы, кажется, хотите сказать, что каждый пункт обвинения непререкаемо точен? – сказал Юргенс с нескрываемой, едва ли приличествующей контр-адмиралу при обращении к полному адмиралу язвительностью.

Кьюзак уставилась на него, как на мерзкое насекомое.

– Вы исключительно точно уловили суть сказанного мною, адмирал Юргенс, – холодно произнесла она. – Но если вы предпочитаете более простые формулировки, могу сказать, что если какое-либо действие и подпадает под определение «бегство с поля боя перед лицом врага, вызванное личной трусостью», то это поступок Павла Юнга. Этого вам достаточно, адмирал?

Юргенс побагровел и привстал, однако Александер прокашлялся.

– Леди и джентльмены, прошу обойтись без личных выпадов. Совещательная комната военного трибунала не место для перебранки. Мы можем позволить себе некоторое отступление от формальностей и свободный обмен мнениями вне зависимости от ранга, но лишь при соблюдении элементарных норм учтивости. Прошу вас, не заставляйте меня повторять это предупреждение.

Медленно и неохотно Юргенс погрузился в свое кресло – и в мрачное молчание. Выждав еще момент, Белая Гавань продолжил:

– Хочет ли кто-либо из присутствующих предложить дополнительные вопросы для обсуждения?

Никто не ответил, и он едва заметно пожал плечами.

– В таком случае, леди и джентльмены, приступим к голосованию по каждому пункту обвинения. Прошу заполнить лежащие перед вами бюллетени.

Заскрипели перья, зашуршала бумага, и через некоторое время заполненные бланки были переданы председательствующему. Собрав их в стопку, граф вскрыл один за другим. Сердце его упало. Результат оказался именно таким, какого он ожидал и опасался.

– Оглашаю итоги голосования: виновен по всем пунктам – три голоса; невиновен по всем пунктам – три голоса.

Граф Белой Гавани поднял глаза и с едва заметной усмешкой сказал:

– Боюсь, леди и джентльмены, нам придется ненадолго здесь задержаться.