– Леди Харрингтон, пэры признали твои права. Тебе дозволяется занять место в Конклаве.
Землевладельцы встали. Поднявшись по широким каменным ступеням на второй ярус, Хонор остановилась перед троном Протектора, у подножия которого лежали две бархатные подушки. Посадив на одну Нимица, она преклонила колени на другой. Проделать это в длинной, до пола, юбке было не так-то просто, и Хонор не сомневалась, что при попытке выполнить замысловатый здешний реверанс ее попросту ждет конфуз. Кто-то вздохнул, кто-то переступил с ноги на ногу – по обычаю даме не подобало преклонять колени, – однако и здесь обошлось без протестов. Хранитель Врат, пройдя мимо нее, вручил Протектору Державный Меч. Тот взял оружие за клинок и эфесом вперед протянул Хонор. Сжав пальцы на рукояти, она подняла голову, и ободряющий взгляд Мэйхью помог ей справиться с нервной дрожью.
– Хонор Стефания Харрингтон, – негромко произнес он, – готова ли ты в присутствии Конклава Землевладельцев присягнуть на верность Протектору и народу Грейсона пред ликом Господа Бога и Его Святой Церкви?
– Да, Ваша Светлость, но с двумя оговорками, – ответила она.
Мэйхью снова кивнул. Разумеется, он знал, что она скажет, ибо вся процедура была согласована заранее – после довольно жарких споров.
– Древний обычай дает землевладельцу право оговорить свою службу особыми условиями. Однако в силу того же обычая Конклав может отвергнуть присягу, сочтя эти условия неприемлемыми… Признаешь ли ты это?
– Да, Ваша Светлость.
– Тогда назови первое условие.
– Как ведомо Вашей Светлости, я являюсь подданной Звездного Королевства Мантикора, пэром названного Королевства и офицером Королевского Флота. Это налагает на меня обязательства, которыми нельзя пренебречь, не уронив чести. Я не могу отречься от народа, среди которого рождена, и от королевы, которой принесла клятву верности. Таким образом, я вправе присягнуть Грейсону лишь в том случае, если новая присяга не отменит ранее принятые мною обязательства и не вступит с ними в противоречие.
– Милорды, – обратился Протектор к Конклаву, – данная оговорка представляется мне заслуживающей уважения. Однако право вынести окончательное решение принадлежит вам. Находит ли кто-либо из присутствующих высказанное этой дамой условие несовместимым с саном и обязанностями землевладельца Грейсона?
Ответом было молчание.
– Назови второе условие, – повелел Мэйхью, выдержав паузу.
– Ваша Светлость, я не принадлежу к Церкви освобожденного человечества, – произнесла Хонор. – Воспринимая ее учение с глубоким уважением (она не кривила душой, поскольку за исключением несколько устаревшего подхода к вопросу о взаимоотношении полов догматы этой религии не вызывали у нее неприятия), я все же не исповедую вашу веру.
При всей кажущейся простоте вопроса заявление графини Харрингтон затрагивало серьезную тему. Трагический опыт научил Церковь сторониться политики, однако Грейсон во многом оставался теократическим миром. Закон о веротерпимости был принят и действовал здесь всего столетие; до сих пор на планете не было землевладельца не принадлежащего к господствующей Церкви.
Протектор перевел взгляд на сидевшего по правую от него руку седовласого мужчину, чье простое, черное с белым воротничком одеяние священника резко выделяло его среди облаченных в пышные наряды землевладельцев-мирян. То был духовный глава Церкви освобожденного человечества преподобный Джулиус Хэнкс.
– Преподобный отец, – обратился к нему Мэйхью, – данное условие касается Святой Церкви и соответственно относится к компетенции не мирских, но духовных властей.
Хэнкс возложил руку на голову коленопреклоненной Хонор, которая не почувствовала в этом жесте ни малейшего высокомерия. Она не принадлежала к его пастве, но глубина веры этого человека внушала уважение.
– Леди Харрингтон, ты говоришь, что не исповедуешь нашу религию, однако к Богу можно прийти разными путями.
Послышались вздохи – кому-то эта мысль показалась чуть ли не еретической, – но протестовать вслух никто не посмел.
– Веруешь ли ты в Господа, дитя?
– Да.
– Обязуешься ли ты, будучи землевладельцем, оберегать и защищать право твоих людей чтить Всевышнего так, как призывают к тому их сердца?
– Обязуюсь.
– Будешь ли ты почитать и оберегать святость нашей Веры, как стала бы почитать и оберегать свою собственную?
– Да.
Кивнув, Хэнкс обернулся к Мэйхью.
– Ваша Светлость, эта дама не пребывает в лоне нашей Святой Церкви, что она и возгласила перед всеми нами, не покривив душой и не унизившись до обмана. Однако добронравие и благочестие ее сверх всякой меры доказаны были деяниями, совершенными ею в защиту не только Церкви, но и всего нашего мира, и ранами, полученными в бою за тех, кому она в ту пору не была обязана службой. А потому я заявляю Вашей Светлости и всему Конклаву, что оная особа благословлена Вседержителем как поборница Его дела, вершащая Его волю, вне зависимости от того, к какой Церкви она принадлежит.
И снова воцарилось молчание, на сей раз более долгое и глубокое. Хэнкс обвел взглядом зал, всех собравшихся, и лишь после этого опустился на свое место.
– Хонор Стефания Харрингтон, – возвестил Мэйхью. – Твои условия выслушаны светскими и духовными лордами Грейсона и сочтены приемлемыми. Поклянешься ли ты теперь пред всеми нами, что это единственные условия, ограничивающие твое служение?
– Я клянусь в этом, Ваша Светлость.
– В таком случае я призываю тебя перед лицом равных тебе принести присягу, – сказал Протектор, и Хонор вновь взялась за рукоять меча. – Хонор Стефания Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, клянешься ли ты, со всеми оговоренными ранее условиями, хранить верность Протектору и народу Грейсона?
– Клянусь.
– Клянешься ли ты служить Протектору и народу Грейсона верой и правдой?
– Клянусь.
– Клянешься ли пред Богом и высоким Конклавом чтить, блюсти и защищать Конституцию Грейсона и печься о своих подданных, как о родных детях? Клянешься ли заботиться о них в дни мира, возглавлять их в дни войны и управлять ими справедливо и мудро, если будет на то милость Господня?
– Клянусь.
– Твоя клятва принята, Хонор Стефания Харрингтон. Как Протектор Грейсона я объявляю, что отвечу верностью на верность, покровительством на доблесть, справедливостью на честность и возмездием на вероломство, и да поможет мне Господь.
Правая рука Протектора скользнула вниз, на миг накрыв обе ее руки. Потом он вернул Державный Меч Хранителю Врат, и преподобный Хэнкс, соединив ладони, протянул ему нечто, поблескивающее золотом. Мэйхью с почтением принял у него массивную золотую цепь со знаком власти землевладельца. Хонор склонила голову, Протектор повесил цепь ей на шею, и на ее груди, чуть пониже Звезды Грейсона, заблистал Ключ.
Встав с трона, Протектор взял ее за руку.
– Поднимись, землевладелица Харрингтон! – повелел он, и Хонор повиновалась, едва не наступив при этом на край платья. Потом по жесту Мэйхью она повернулась лицом к Конклаву, и зал наполнился громом приветственных восклицаний.
Раскрасневшись, с высоко поднятой головой, Хонор внимала этим возгласам. Она понимала, что не все собравшиеся относятся к случившемуся одинаково, однако важно было то, что, приняв в свои ряды женщину, они поднялись над въевшимися в их плоть и кровь тысячелетними предрассудками. И пусть многие пошли на это лишь под давлением обстоятельств и уступая настойчивому нажиму своего верховного правителя, однако этот исторический, столь многое менявший в их жизни шаг, был сделан. И ей для этого не пришлось покривить душой ни в едином слове присяги.
Привстав на подушке, Нимиц потерся головой о ее бедро. Хонор непроизвольно наклонилась, чтобы снова взять кота на руки, и этот естественный жест вызвал в зале шумное одобрение. Аплодисменты заставили кота приосаниться, а когда Хонор с улыбкой подняла его повыше, на всеобщее обозрение, превратились в овацию.
Затем снова воцарилась тишина: приблизившийся Хранитель Врат коснулся ее локтя, а когда она повернулась к нему, с поклоном поднес ей на ладонях Державный Меч. Принять меч, держа на руках кота, было мудрено, однако Нимиц удивил ее тем, что мигом уловил суть затруднения и перебрался на плечо. Поскольку церемониальное платье не имело стеганого наплечника, кот устроился, не выпуская когтей (из-за чего, однако, ему пришлось держаться передней лапой за макушку Хонор). Возможно, это не вполне соответствовало торжественности момента, зато руки леди Харрингтон оказались свободными, и она смогла принять меч.