Прощаюсь с этими милыми ребятами и еду далее на север от Хобарта, чтобы с утра попасть в зоопарк Гудвилл близ небольшого городка Грантон.

Останавливаюсь ночевать, съехав метров на сто с тёмной дороги на просёлок.

Утром, проснувшись, замечаю, что я в центре газона в небольшом парке, окружённом цепочкой коттеджей. В первый момент мне неловко, что я оказался посреди посёлка, но затем обнаруживаю в этом большое удобство: во время сборов я снова захлопнул машину с ключами внутри и идти за помощью недалеко. Молодой хозяин ближайшего коттеджа охотно соглашается помочь. У здешних машин запоры устроены так, что подобное часто случается, и местные жители хорошо знают, как вскрывать машину с оставленными внутри ключами. Он вооружается проволочной вешалкой и начинает энергично терзать резиновые прокладки ветрового стекла. К счастью, до того как мой помощник успевает вырвать ветровое стекло, второй вешалкой открываю дверь, подняв запорную кнопку через щель в окне. Поблагодарив молодого человека за его вешалки и активную помощь, отправляюсь в путь.

Приезжаю в зоопарк Гудвилл, о котором знаю заранее, что именно в нём содержатся сумчатые дьяволы. В самом Хобарте зоопарка нет, а этот зверинец представляет собой жалкое зрелище: несколько гектаров территории на холме заняты клетками и вольерами, на многих клетках надписей нет, около половины обитателей составляют куры и утки. Дело в том, что этот зоопарк частный и хозяева содержат здесь же своё домашнее хозяйство. Во многих клетках случайно собранный «букет» из различных видов птиц; ни киосков, ни мест для отдыха. Неудивительно, что многие посетители, побродив между клетками, уезжают уже минут через двадцать. Вскоре я становлюсь единственным посетителем. И это в субботу! Даже хозяина нет, и по зоопарку лениво прохаживаются его дочери лет пятнадцати — семнадцати.

Меня интересует тасманийский дьявол. В природе этот редкий вид хищного сумчатого удавалось видеть только мельком ночью во время поездки по острову, когда эти животные перебегали дорогу в свете фар. Там и разглядеть-то их трудно, а сфотографировать и вовсе невозможно. Зато здесь в двух шагах от меня восемь дьяволов! Они сбились в кучу и спят, громко храпя и испуская резкий запах, как в нечищеном свинарнике. Прошу дочерей хозяина сделать что-нибудь с дьяволами, чтобы они проснулись. Ведь я приехал за многие сотни и тысячи километров, чтобы увидеть этих редких животных.

Сначала девочки отказываются будить дьяволов. Они говорят, что сюда приезжают многие люди, не только из Хобарта, но даже из Мельбурна и Канберры, и нельзя будить бедных животных ради каждого посетителя. Тогда я объясняю им, что приехал гораздо дальше — из Москвы. С восторженным удивлением оглядев меня с ног до головы, они, весело визжа, бегут в маленький домик и приносят баранью голову. Для гостя из Москвы они готовы разбудить даже самих дьяволов.

Как только баранью голову кидают в клетку, три самых крупных дьявола вскакивают и начинают с неукротимой энергией рвать и грызть добычу. Челюсти у них очень крепкие, слышен громкий хруст бараньих костей. Все трое тянут каждый к себе, издавая громкое сопение, но не огрызаются друг на друга и не кусаются. Передними ногами они упираются в землю, на задние приседают.

Хвост у дьяволов короткий и толстый, с тупым концом и с очень редкими волосами. Зубы малодифференцированны и скорее похожи на зубы землероек, чем хищников. Все поведение зверей — быстрые и торопливые движения, жадность, какая-то прямолинейность поступков — никак не сравнить с осмысленным и осторожным поведением настоящих хищных млекопитающих. Скорее оно напоминает более примитивное поведение насекомоядных зверей.

Пока три больших дьявола возятся с головой, остальные, более мелкие, лежат в углу и спросонья посматривают на них. Интересно, они сыты или уступают старшим? Вот один из тех, что помельче, тоже подошёл и всё-таки урвал себе кусок. Никто из больших его при этом не тронул.

В конце трапезы дьяволы подбегают к миске с водой и жадно, по-собачьи, пьют. После этого один из них присел на задние лапы и стал по очереди вылизывать передние, испачканные в крови. Это уж совсем по-кошачьи, только лапу он держит не как кошка, а прямо, почти не сгибая.

Девочки открывают дверь в клетку, дают мне войти внутрь, чтобы снять дьяволов. Сначала снимаю от самого входа, затем придвигаюсь ближе и делаю ещё несколько кадров.

Не могу удержаться — трогаю одного дьявола за хвост, а другого даже хлопаю по лбу, когда он пытается выйти в открытую дверь. Дьявол широко разевает белую пасть и сердито шипит на меня. Девочки в ужасе, просят меня не трогать дьяволов, боясь, что те укусят. Но я прошу их не пугаться. Зато теперь могу сказать своим друзьям, что держал за хвост самого дьявола и даже гладил его!

Подъезжает на машине семья — молодой мужчина с женой и тремя детьми. Они сразу окликают девочек: — У вас есть лев?

— Извините, но льва у нас нет, — отвечают девочки. Вся семья искренне разочарована.

— А что же у вас интересного можно посмотреть? — спрашивают они.

— Да вот, разве что дьявола, — говорят девочки извиняющимся тоном. Очевидно, для местных жителей тасманийский дьявол почти то же, что для москвичей — заяц в клетке.

У вольера с дьяволами перекидываюсь несколькими фразами с подошедшим мужчиной. Оказывается, по национальности он турок, зовут его Ахмет Мемиш.

— Вы содержите кафе или магазин? — спрашиваю я его.

— В отличие от большинства моих соотечественников я не торговец, а врач-психиатр государственного госпиталя в городке Нью-Норфолк, — весело смеётся Ахмет.

Жена его англичанка и работает там же. Узнав, откуда я, Ахмет просит меня заехать на ленч. Поскольку Нью-Норфолк по пути, я не отказываюсь. Заодно интересно осмотреть довольно редкое здесь учреждение — государственный госпиталь.

Мы приезжаем в городок госпиталя. Здесь есть корпуса для тихих больных — без запоров, корпуса для опасных — с запорами снаружи и коттеджи для сотрудников — с запорами изнутри. Весь госпиталь содержится на государственные средства, включая и квартиру Ахмета.

О нашей стране Ахмет имеет очень смутное представление. Он спрашивает меня, есть ли у нас госпитали, подобные тому, в котором мы сейчас находимся. Я говорю, что, конечно, госпитали есть, и рассказываю ему вкратце о государственной системе медицинского обслуживания. Мой собеседник очень осторожно, как бы боясь случайно обидеть, спрашивает:

— Ну а как у вас поступают с детьми, совсем не способными к труду?

Я ему отвечаю, что их помещают тоже в специальные госпитали. Тогда Ахмет восклицает:

— Ну, извините, я потому вас так спросил, что в одной из тасманийских газет недавно прочёл, будто у вас в стране таких детей просто умерщвляют!

Меня такая дикая ложь настолько поражает, что с моих уст невольно срывается очень крепкое выражение в адрес журналистов, которые пишут такие гадости. Моя искренняя реакция лучше всяких объяснений убеждает Ахмета, что подобного нет и быть не может.

Вскоре на чашку кофе приходит профессор, заведующий госпиталем, и ещё один врач — оба англичане. Они снова расспрашивают меня о медицинском обслуживании в СССР, о наших обычаях и образе жизни.

Один из врачей госпиталя собирается в ближайшее время поехать в Москву и Ленинград в служебную командировку.

Я рассказываю ему о двух женщинах-психиатрах, друзьях моей матери, которая тоже врач по профессии. Обе они доктора наук. Они читают лекции, руководят подготовкой диссертаций, одна из них заведует отделением в психиатрической лечебнице.

Мои собеседники очень удивлены тем, что женщины-психиатры занимают такие важные, ключевые посты в советской психиатрии.

Прощаясь с Ахметом и его семьёй, я дарю его дочке набор слайдов с видами Москвы. Она в ответ просит передать маленький сувенир моей дочери.

Ахмет подходит к машине и обращает внимание на правое переднее колесо: оно полностью стёрто, без рисунка на протекторе. Может быть, поэтому меня и занесло позавчера на мокрой дороге? Ахмет напоминает, что за такое стёртое колесо меня могут оштрафовать на двадцать долларов. Остаётся только выразить удивление, как же выпустили эту машину в такой дальний рейс, ведь перед отъездом она проходила техосмотр. Но в такой дали от университетского гаража эти претензии имеют сугубо теоретический характер.