Она смотрела на белые и розовые рубцы, рассекавшие его плечи, спину, грудь. Интересно, почему детей так завораживают эти отметины на человеческом теле? Откуда такое желание — непременно показать одноклассникам шрам от вырезанного аппендицита? И почему рейтинги у тех, у кого такой шрам есть, несоизмеримо выше, чем у ребят, лишенных подобной благодати? Бормотание «а мне гланды удалили, только не видно» звучит в данной ситуации весьма жалко, если не сказать смехотворно.

Может быть, все дело в инициации, решила Деянира. Шрам — бесспорное свидетельство перенесенной некогда боли. Очень большой боли. И раз ты ее выдержал и все еще жив и даже способен радоваться жизни, — значит, ты очень сильный человек, и все должны тебе завидовать.

Кожа Евтихия вдруг покрылась мелкими капельками пота. Сразу вся, от шеи и до пояса, мгновенно. Деянира задержала дыхание и приложила ладони к влажному животу Евтихия. Живот дернулся, втянулся, потом расслабился и прильнул к рукам девушки.

— Не надувай брюхо, — сказала Деянира. — Ой, у тебя пузо, оказывается, какое!..

— Это все твоя стряпня, — ответил Евтихий.

— А чем это тебе не угодила моя стряпня?

— Она вся в животе.

— Фу, я не хочу об этом думать! Как она там переваривается! Меня сейчас стошнит!

— Тогда отойди от меня подальше. Я не хочу, чтобы ты запачкала мои чудесные новые штаны.

— Это не твои штаны. У тебя вообще нет ничего своего.

— Нет, штаны мои, ты украла их для меня у своего хозяина, Деянира. Ты воровка.

— Сам ты вор! — взвизгнула она и покрепче надавила на его живот.

Евтихий ухнул и подался назад.

— Что, обожрался? — завопила она. — Набил чрево? Не вздумай рыгать! Ненавижу рыгателей!

С этими словами она потянулась к нему и с хохотом дернула завязки на его поясе. Евтихий охнул, схватился за штаны, но было поздно: они упали.

Деянира обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.

— Обжора, — прошептала она. — Неряха. На тебе даже штаны не держатся… В жизни не видывала такого проглота.

Тиокан смотрел на Деяниру неодобрительно. Евтихий мялся у нее за спиной: он начал побаиваться этого маленького могущественного человечка еще до того, как увидел его. Деянира пыталась успокоить Евтихия рассказами о том, какой Тиокан предусмотрительный, мудрый, строгий, и тем самым запугала своего спутника еще пуще. Евтихий всегда страшился мудрых, строгих и предусмотрительных.

Сама Деянира выглядела еще более строгой и сухой, чем обычно. Она не боялась произносить слова «любовник» и того похлеще и, наверное, не покраснела бы и от солдатских выражений, — в ее мире, в мире Екатерининского канала, все это почти ничего не значило; но одно дело — говорить, а другое — делать.

В душе она тряслась от ужаса: вдруг Тиокан догадается о том, что произошло вчера ночью! Поэтому-то она затянула шнурки корсажа туже обычного, а ее головной убор придавал ей сходство с жертвой катастрофы, только что побывавшей в руках умелых санитаров, которые наложили ей по меньшей мере десять повязок.

Бесцветные глаза на бледном личике Деяниры смотрели неподвижно, она даже не моргала, кажется, а когда заговорила, то ее бескровные губы едва двигались:

— Господин Тиокан, приветствую вас.

— Кто это с тобой? — недовольно осведомился Тиокан и закопошился в своем огромном кресле. — Я не ошибаюсь, и ты действительно привела в дом гильдий постороннего? Кто этот бродяга? Я вижу его впервые!

— Это мой друг, господин Тиокан.

— ДРУГ? — Тиокан повысил голос. — Друг, ты сказала? По-моему, ты лишилась остатков своего бабьего разума, Деянира! Какие у тебя могут быть друзья?

Ни один мускул не дрогнул на лице Деяниры. По части умения сохранять бесстрастие она могла бы дать фору любому из индейских вождей.

— Прошу прощения, господин Тиокан, я употребила неправильное слово. Разумеется, никаких личных друзей у меня нет и быть не может. Ошибочно употребленный термин «друг» означал «делового партнера, которому на данном этапе разумно доверять».

— Разумно ли? — прищурился Тиокан. — Сбить с толку женщину ничего не стоит. Ты проверяла его?

— Да, — сказала Деянира. — У него нет шкурного интереса в том, чтобы испортить мне дело.

— Очень хорошо, — кивнул Тиокан и наконец расслабился. Но на Евтихия он по-прежнему не смотрел, что являлось у маленького человечка выражением неприязни. — Очень хорошо, Деянира. По крайней мере, рассуждаешь ты разумно. Рассуждаешь, я сказал. Я не сказал, что ты и действуешь разумно.

— Возможно, выслушав меня до конца, вы перемените свое мнение и о моих поступках, — хладнокровно заявила Деянира.

— Слушаю тебя. — Тиокан положил локти на стол и уставил на девушку немигающий взгляд.

Деянира сказала:

— Этот человек, Евтихий, нужен мне для осуществления одного замысла. Я хочу, чтобы он присутствовал при разговоре.

— Зачем?

— Чтобы получить наиболее полные инструкции.

— Хорошо, — процедил Тиокан. — Я уж боялся, что ты хочешь оставить его для того, чтобы он узнал об этом деле побольше.

— Нет, — заверила Деянира. — Только наставления и инструкции.

— Начинай, — приказал Тиокан.

— Что вам известно о семье Гампилов? — спросила Деянира.

Тиокан нахмурился:

— Ты пришла задавать вопросы?

— Ответ на мой вопрос чрезвычайно важен! — Деянира стиснула руки на поясе. — Прошу вас, ответьте. Что вам известно о семье Гампилов?

— Наиболее почтенное семейство в городе, — сказал Тиокан. — Проклятье, Деянира, рассказывая тебе общеизвестное, я чувствую себя глупо, а этого быть не должно.

— Весь город остался в дураках, но только вы и я знаем об этом, — сказала Деянира. — Пожалуйста, продолжайте, господин Тиокан. Кто такие Гампилы?

— Их процветание началось в те времена, когда река Маргэн еще не сменила русла и протекала под самыми стенами Гоэбихона. Об этом написано в книге Уставов. — Хранитель уставов постучал пальцами по столу, подразумевая драгоценный фолиант, заключавший в себе историю города и ремесленных родов и все важные уложения о ремеслах, гильдиях, материалах, сделках, заказчиках — и вообще обо всем, что касалось регламентации жизни мастеров и подмастерьев. — Во время страшного пиратского набега, разорившего множество гоэбихонских семейств, Гампилы проявили невероятное мужество. Еще несколько раз им везло, они получали выгодные заказы… Ну и так далее. Сейчас они богаты, могущественны, многочисленны.

— Второй вопрос: кто такие Таваци? — не унималась Деянира.

— Таваци? Не припоминаю… Хотя… — Тиокан наморщил лоб. — Да, был один Таваци, подмастерье, которого я дисквалифицировал за бездарность и систематическое пьянство… Обычно мастера не просят избавить их от подмастерьев, но этот оказался просто невыносимой обузой. Тут ничье терпение бы не выдержало.

— А другие Таваци?

— Других не знаю. Очевидно, они никак не связаны с гильдиями. Если эти твои Таваци вообще существуют… А теперь объясни, почему ты задала мне такие идиотские вопросы.

— В последнее время происходит нечто странное, — заговорила Деянира.

— Поживи подольше, курица, и ты поймешь, что странное происходит постоянно, а не только в последнее время, — фыркнул Тиокан. — Начало неубедительное. Попробуй еще раз.

— Мои воспоминания не соответствуют действительности, — сказала Деянира.

— Девичьи грезы никогда не соответствовали действительности.

Деянира неопределенно фыркнула, и Тиокан тотчас отреагировал — следует признать, явив при этом немалую проницательность:

— Если под «сбывшимися девичьими грезами» ты подразумеваешь громилу, который мнется за твоей спиной, — то поздравляю. — И Тиокан растянул губы в ехидной улыбочке. — Ты нашла наиболее совершенное воплощение своей куриной мечты: нечто рослое, широкоплечее, тупое, слепо влюбленное и готовое ради тебя на все.

Деянира и бровью не повела:

— Вы как всегда смотрите в корень и вскрываете самую сущность явлений, господин Тиокан. Поэтому-то я и утверждаю, что Евтихий нам необходим. Он именно готов, и именно на все, и именно ради меня. Осталось только поставить перед ним задачу. И эту задачу, мой господин, должны поставить перед ним вы. Поэтому, умоляю, выслушайте меня до конца, чтобы руководить нами без ошибок, владея всеми фактами.