Если бы нападавшие были эльфами, у Арилье не возникло бы сомнений в том, что это какие-то вольные мстители, действующие на землях троллей по принципу «как вы с нами, так и мы с вами».

Но это были люди, а люди могут оказаться на чьей угодно стороне… Кому же они в действительности служат? И чего на самом деле добивались? Действительно ли они пытались убить обоих или же Арилье прав в своем предположении, и Енифар они собирались не убить, а захватить в плен? Возможно, кстати, что именно эта цель сделала их уязвимыми.

Но если это и так, то для чего им понадобилась Енифар?

— А вдруг она не придет? — Авденаго поставил на стол огромное блюдо с печеньем и литровую банку джема.

Моран загипнотизированно воззрился на сладости.

— Почему это она не придет? Ты рассказал ей про новый способ есть печенье? Кстати, намазывай, намазывай… Не теряй времени на пустые разговоры.

— Она меня недолюбливает, — пояснил Авденаго.

— Возможно, у нее имеются для этого кое-какие основания, — фыркнул Моран. — Но как тебе показалось, она была с тобой откровенна?

— Она женщина, а все женщины лгут, — заявил Авденаго.

— Сомнительное утверждение, однако допустим, допустим… Что именно она тебе сказала? Приведи разговор дословно.

Авденаго взял печенье и принялся намазывать его сперва маслом, а потом джемом. Таков был изобретенный Мораном способ приготовления пирожных. Он называл их «новыми пирожными».

«С одной стороны, делается очень быстро, а с другой — все-таки не совсем покупные, — объяснял он. — Мне тут пришло в голову, что люди, возможно, больше ценят то, что сделано своими руками, а не куплено за деньги… Я-то считал, что это только среди троллей так, но, возможно, человеческая раса тоже небезнадежна».

— Я позвонил, — терпеливо начал Авденаго, — сняла трубку мать. Я сперва принял ее за дочь, говорю: «Деянира?» Она: «Что?» Я говорю: «Ой, здрасьте, позовите, пожалуйста, Диану». Она: «А кто ее спрашивает?» Я: «Знакомый». Она: «Ах, знакомый?.. Это, наверное, Димочка?..» Я говорю: «Ну да, конечно, Димочка. Только я Васечка».

— Опасно так шутить с женщиной среднего возраста, — нервно вставил Джурич Моран. — У них весьма извращенное чувство юмора. Многие вполне остроумные шутки мужчин вызывают у них приступы необоснованной ярости.

— Нет, — сказал Авденаго, — эта тетка оказалась вполне нормальная. «А, — говорит, — Васечка… Ну, конечно. Простите, что перепутала». И как закричит: «Дианочка, тебя к телефону!»

— Любопытно, любопытно. — Моран пожевал губами, стянул печенье с блюда и быстро сунул за щеку. — Очень любопытно… А дальше что?

— Ну, дальше — топ-топ-топ, у нее, наверное, домашние тапки на каблуках, грохочут — ужас. Подошла. «Але», — говорит.

— Ага, содержательно. Вперед.

— Вы сперва печенье прожуйте, — посоветовал Авденаго.

— Не твое дело, чем я занимаюсь, пока веду допрос… Валяй, шелудивый раб, смердящее животное, продолжай свое повествование.

— Я ей: «Деянира, привет». Она меня сразу признала. «А, говорит, уголовный преступник. Ты все еще в розыске или уже звонишь из участка? А на тебя надели кандалы? А тебя уже били по почкам дубинками? А зуб тебе вышибли? А мозги вправили?..» Ну и еще по мелочи поиздевалась, а потом спрашивает: «И чего тебе надо, уродец?»

— Почему это она назвала тебя уродцем? — удивился Джурич Моран, окидывая своего раба с головы до ног критическим взором. — По-моему, ты вполне привлекательный мужчина. Для человека, конечно.

— Это она для красоты слога, — вздохнул Авденаго. — Я же вам нарочно слово в слово пересказываю, как просили.

— Ну, извини, извини. Тебе, наверное, не очень приятно вспоминать, как она тебя еще обзывала. Кстати, были какие-нибудь свежие выражения?

— Только «жопа», — угрюмо произнес Авденаго.

— Старо как мир, — наморщился Моран. — Не ожидал. Она все-таки креативная натура, мастерица. Хотела покорить Калимегдан. И вдруг — такая банальность. Я почти разочарован.

— Я ей говорю: «Я тебе из квартиры Морана звоню». Она: «Ага, так я тебе и поверила, звонарь дешевый. Я ведь с денискиного мобильника домой звонила, там номер остался. Хватит меня разыгрывать, не на дуру напали». Я слышу — она сейчас трубку повесит и больше ведь нарочно не подойдет.

— Это ты как догадался?

— У нее характер зловредный.

— Успел, значит, оценить?

— Успел… Мы с ней в Гоэбихоне даже подрались.

— Надеюсь, не в переносном смысле? — осведомился Моран. — А то здесь, как я уже слыхал, старое доброе «подрались» означает — «сильно поспорили»…

— Нет, она мне накостылять пыталась, потом я ей, — признался Авденаго.

— Ну, и какова она на ощупь? — полюбопытствовал Моран.

— Твердая, — сказал Авденаго. — Я об нее кулак ушиб.

— Таких палкой надо, — посоветовал Моран. — В следующий раз знай.

Авденаго кивнул и вернулся к изначальной теме разговора:

— В общем, я ей кричу: «Деянира, не будь дурой, не вешай трубку! Я правда от Морана звоню. Мы его нашли». Тут она мне сразу поверила. И говорит: «Ага, ври больше, гнилозубый».

— Гнилозубый, — прошептал Моран.

— Я ей говорю, — увлеченно продолжал Авденаго, — мол, зубы у троллей принято красить, и они от этого хоть и цвета жуткого, но вовсе не гниют, а только становятся крепче. И чтоб не выражалась попусту, если ничего не знает. Тут она зловеще так говорит: «Ну все, говорит, я вешаю трубку. Прощай, рыжее недоразумение». Я ей: «Приходи сегодня в семь вечера к нему на квартиру, будет угощение». А она: «Ага, ага, жди, как же, приду». И на том разговору конец.

— Уф! — с облегчением выдохнул Моран. — А ты еще боялся, что она не придет.

— А что, разве придет? — удивился Авденаго, однако нарушить повеление не посмел и продолжил изготовление «новых пирожных» под пристальным надзором Морана (с дивана).

— Она ведь положительно обещала. «Жди, приду». Это ее слова?

— Возможно, она произнесла их с иронией, — заметил Авденаго.

— Женщины насквозь лживы, и ирония у них такая же, — сказал Моран. — Учись, пока я тебя учу.

Авденаго промолчал, предпочитая оставаться при своем мнении. Он очень боялся, что именно его истолкование речей и побуждений Деяниры окажется истинным и что девушка и впрямь сочтет весь этот телефонный разговор пустым розыгрышем. Страшно даже представить себе, что будет с Мораном.

И еще более жутко подумать о том, как Моран, разъяренный и разобиженный, поступит с Авденаго…

«Убьет еще сдуру, — тоскливо топталась одна-единственная мысль в натруженных мозгах. — Обвинит, что не так с женщиной разговаривал, не то ей говорил, не нашел нужных слов… И как даст по голове! Это у него запросто. Попадет в висок, случайно, конечно, не от злости, — и все, привет, Авденаго, поминай как звали».

Моран высунул язык и слизнул крошку, прилипшую к скуле. Авденаго никак не мог привыкнуть к тому, какой длинный у Морана язык. И какой сильный. И какой фиолетовый…

Моран сказал:

— Фу, я обслюнявился. Подай салфетку.

Авденаго подал ему салфетку, радуясь тому, что миг расправы еще не наступил.

И тут в дверь позвонили.

Авденаго посмотрел на Морана. Тот сделал непроницаемое лицо и уставился в потолок. Тогда Авденаго обтер руки о штаны и отправился открывать.

Деянира влетела в комнату, на ходу сбрасывая сапоги и зимнюю куртку.

— Моран, голубчик, Моран!

Моран подскочил на диване и неловко обнял ее.

— Ну вот и ты, моя девочка!.. Цела, невредима!..

— Я нашла вас! — радостно объявила Деянира и поцеловала Морана в лоб. Точнее, она пыталась поцеловать его в лоб, но промахнулась и попала своим поцелуем по носу. А это уже означало чистой воды кокетство, и девушка густо покраснела.

Джурич Моран важно произнес:

— Ступай мыть руки, Деянира, а потом садись за стол. — Он мельком глянул на Авденаго: — А ты подай чашки. И согрей еще раз чайник. Не видишь — госпожа явилась с мороза. У нее, наверное, ручки озябли.