В таком положении находились дела, когда назревал малороссийский вопрос. Из-за Малороссии Россия с 1654 г, втянулась в войну с Польшей. Несмотря на удачу войны, недостаток средств у правительства и плохое экономическое положение народа скоро дали себя знать. Правительству приходилось прибегать к экстренным сборам (в 1662 и 1663 гг. собиралась «пятая» деньга, как бывало при Михаиле Федоровиче), но и их не хватало, и правительство пробовало сокращать свои расходы. Однако, видя, что все такие попытки далеко не удовлетворяют желаемой цели, оно попробовало извернуться из затруднительного положения, произвольно увеличивая ценность ходившей монеты. В то время своих золотых у нас еще не было, а в обращении были голландские и немецкие червонцы, причем голландский червонец имел ценность одного рубля, а серебряный ефимок (талер) ходил от 42 до 50 коп., и, перечеканивая его в русскую серебряную монету, правительство из ефимка чеканило 21 алтын и 2 деньги, т. е. около 64 коп., и таким образом на каждом ефимке выгадывало 15-20 коп. (по словам Котошихина).
В этом, конечно, заключалась уже значительная выгода казне. Но ее хотели еще увеличить и стали ефимкам придавать ценность рубля; с этой целью клеймили их; клейменный ефимок везде принимался за рубль, неклейменные же ефимки ходили по обычной цене 42-50 коп. Такая мера правительства неминуемо повела к подделкам клейма на ефимках, а это последнее обстоятельство вызвало, в свою очередь, вздорожание припасов вместе с недоверием к новой монете. Тогда в 1656 г. боярин Ртищев предложил проект, состоявший в том, чтобы пустить в оборот, так сказать, металлические ассигнации, – чеканить медные деньги одинаковой формы и величины с серебряными и выпускать их по одной цене с ними. Это шло довольно удачно до 1659 г., за 100 серебряных коп. давали 104 медных. Затем серебро стало исчезать из обращения, и дело пошло хуже, так что в 1662 г. за 100 серебряных давали 300-900 медных, а в 1663 г. за 100 серебряных не брали и 1500 медных. Одним словом, здесь произошла история, аналогичная той, которая 80 лет спустя случилась с Джоном Ло во Франции. Почему же смелый проект Ртищева, который мог бы оказать большую помощь московскому правительству, так скоро привел его к кризису?
Беда заключалась не в самом проекте, смелом, но выполнимом, а в неумении воспользоваться им и в громадных злоупотреблениях. Во-первых, само правительство слишком щедро выпускало медные деньги и уже тем содействовало их обесцениванию. По словам Мейерберга, в пять лет выпущено было 20 млн. рублей – громадная для того времени сумма. Во-вторых, успеху дела помешали огромные злоупотребления. Тесть царя, Милославский, без стеснения чеканил медные деньги и, говорят, начеканил их до 100 тыс. Лица, заведовавшие чеканкой монеты, из своей меди делали деньги себе и даже позволяли, за взятки, делать это посторонним людям. Наказания мало помогли делу, потому что главные виновники и попустители (вроде Милославского) оставались целы. Рядом с этими злоупотреблениями должностных лиц развилась и тайная подделка монеты в народе, хотя подделывателей жестоко казнили. Мейерберг говорит, что, когда он был в Москве, до 400 человек сидело в тюрьме за подделку монеты (1661 г.); а по свидетельству Котошихина, всего «за те деньги» были «казнены в те годы смертной казнью больше 7000 человек». Сослано было еще больше, но зло не прекращалось; даже, говорят, из-за границы везли фальшивые деньги.
Таковы были причины, обусловившие неудачу московской финансовой операции. Прежде всего открытое недоверие к медным деньгам появилось в новоприсоединенной Малороссии, где от московских войск, получавших жалованье медными деньгами, вовсе не стали брать их. И на Руси проявилось то же самое: кредиторы, например, требовали от должников уплаты долга серебром и не хотели брать меди. Появилась с обесценением медных денег страшная дороговизна, так что многие умирали с голода, как говорит Котошихин, а в то же время подати увеличивались платежом «пятой деньги» на польскую войну. При таких обстоятельствах в Москве и других местах заметно стало волнение. Приписывая вину своего тяжелого положения нелюбимым боярам и обвиняя их в измене и в дружбе с поляками, в июле 1662 г. народ, знавший о злоупотреблениях при чеканке монеты, поднял открытый бунт в Москве против бояр и толпой пошел к царю в Коломенское просить управы на бояр. «Тишайший царь» Алексей Михайлович лаской успел было успокоить толпу, но ничтожные случайные обстоятельства раздули волнения снова, и тогда бунтовщики были усмирены военной силой.
Видя неудачный исход своего предприятия, и без мятежных протестов правительство решило в 1663 г. отменить медные деньги, стало выдавать войску жалованье серебром и запретило частным лицам не только производить расчеты на медные деньги, но даже и держать их у себя; представлялось на выбор: или самим сливать медные деньги, или в известный срок представить в казну и получить за каждый рубль медный только десять денег серебряных, т. е. 1/20 часть первоначального курса. Эта неудачно окончившаяся операция тяжело отозвалась на благосостоянии народа, очень и очень многих приведя к полному разорению.
Все волнения середины XVII в., имевшие в основе своей экономическую неудовлетворенность населения, питали чувство протеста в массах, способствовали их брожению и подготовили исподволь то громадное движение, которым завершилась общественная жизнь времени царя Алексея. Мы говорим о бунте Стеньки Разина. Бунт этот был чрезвычайно силен и серьезен и, кроме того, значительно отличался от предыдущих волнений. Те имели характер местный, между тем как бунт Разина имеет уже характер общегосударственной смуты. Он явился результатом не только неудовлетворительности экономического положения, как то было в прежних беспорядках, но и результатом недовольства всем общественным строем. Прежние волнения, как мы знаем, не имели определенных программ, они просто направлялись против лиц и их административных злоупотреблений, между тем как разинцы, хотя и не имели ясно сознанной программы, но шли против «боярства» не только как администрации, но и как верхнего общественного слоя; государственному строю они противопоставляли казачий. Точно так же и люди, участвовавшие в восстании, были не прежней среды: здесь уже не было, как раньше, на первом плане городское тяглое население. Движение началось в казачестве, затем передалось крестьянству и, только отчасти, городским людям – посадским и низшим служилым людям.
В объяснение причин этого крупного движения мы имеем два мнения, прекрасно дополняющих друг друга. Это мнения Соловьева и Костомарова (позднее появился очерк проф. Фирсова).
Во время Алексея Михайловича, говорит Соловьев, не только не прекратился выход в казаки известной части народонаселения, но, напротив, число беглых крестьян и холопей, искавших этим путем улучшить свое положение, еще увеличилось вследствие тяжелого экономического положения народа. С присоединением Малороссии беглецы направились было туда, но московское правительство, не желая признавать Украину казацкой страной, требовало оттуда выдачи бежавших. Таким образом вольной «сиротскою дорогою» оставалась только дорога на Дон, откуда не было выдачи. Народа на Дону поэтому все прибывало, а средства пропитания сокращались; в половине XVII в. выходы из Дона и Днепра, т. е. в Азовское и Черное моря, были закрыты Польшей и татарами: воевать казакам и «зипунов доставать» стало негде. Впрочем, оставались еще Волга и Каспийское море, но устье Волги находится в руках Московского государства, там стоит Астрахань. Однако казачество потянулось к Волге; но сначала образуются мелкие разбойничьи шайки, приблизительно с 1659 г. Скоро у этих шаек находится способный вождь, и движение, начавшееся в малых размерах, все расширяется, и из мелких разбойничьих отрядов образуется огромная шайка, которая прорывается в Каспийское море и там добывает себе «богатые зипуны». Но возвращение из Каспийского моря на Дон было возможно только хитростью: надо было мнимой покорностью достать себе пропуск домой, обязавшись вторично не ходить на море. Этот пропуск дан, но казаки понимают, что другой раз похода на Каспий им безнаказанно не сделать: после их первой проделки дорога с Волги в море закрыта для них крепко. Лишась таким образом последнего выхода, голытьба казацкая опрокидывается тогда внутрь государства и поднимает с собой низшие слои населения против высших. «Таков смысл явления, известного в нашей истории под именем бунта Стеньки Разина», – заключает Соловьев (см.: Ист. Росс., т. XI, гл. I). Надо, однако, заметить, что его объяснения касаются только казачества и не выясняют тех причин, по которым казачье движение передавалось и земским людям.
