— Не стоит беспокоиться. Я хочу переговорить с Биллом Уилкинсоном.

— Ну смотри. — Он неуклюже поднялся на ноги. — Не хочешь рассказать мне, что все-таки стряслось?

— Я мог бы кое-что присочинить, но это займет много времени. — Я вытащил бумажник. — Сколько с меня за пиво?

— Нисколько! — Он сделал величественный жест рукой, отчего чуть не потерял равновесие. — Ты мой гость. Я не могу взять с тебя денег. Сдается мне, ты принесешь удачу.

— Пока мне это не удавалось, мистер Рейнольдс.

Он объяснил мне, как пройти в «Уголок», и я двинулся в путь по ночным улицам. Дети разбежались по домам, прохожих попадалось мало — в основном мужчины. В своих накидках и высоких конусообразных шляпах они смахивали на заговорщиков. Однако когда я сказал очередной стайке: «Buenas noches»[18], вдогонку услышал хоровое: «Buenas noches».

«Уголок» был уже закрыт. Руководствуясь интуицией и боем городских часов, отбивающих четверти, я вернулся на главную площадь. Там не было ни души, не считая человека за решеткой местной тюрьмы, состоящей из одной камеры-клетки.

Под взглядом его индейских глаз я обошел площадь. Уже описав было полный круг, я обнаружил на доме вывеску, написанную по-английски: «Изделия местных художественных промыслов. Салон Анны Касл». Ставни были закрыты, но из-под них выбивался свет и доносились какие-то размеренные звуки.

Когда я постучал в ставень, звуки прекратились. По камням зацокали каблучки, и тяжелая дверь со скрипом отворилась. На меня смотрела миниатюрная женщина. — Что вам угодно? Уже поздно.

— Я понимаю, мисс Касл. Но я улетаю завтра утром, а поскольку вы не спите, я решил...

— Я знаю, кто вы такой. — В ее голосе была укоризна. — В вашем городке новости узнают мгновенно. — А вы как думали! Поверьте мне, вы зря тратите время. Берк Дэмис уже давно уехал. Я действительно какое-то время сдавала ему студию. Но мне нечего вам рассказать о нем.

— Странно. Вы меня никогда не видели, но все обо мне знаете.

— Ничего странного. Официант из «Кантино» мой знакомый. Я научила ткать его сестру.

— Мило с вашей стороны.

— Это естественная часть моей жизни и моей работы. А вы вот нечто инородное. И если вы уберете с порога вашу ножищу, я смогу вернуться к ткацкому станку.

Я не шелохнулся:

— Работаете допоздна?

— Я работаю все время.

— Я тоже, когда расследую дело. Вот мы нашли что-то общее. Мы в чем-то схожи.

— Даже не знаю, в чем именно.

— Нас обоих волнует судьба Берка Дэмиса.

— Волнует! Меня? — В ее голосе зазвенел металл. — Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я тоже, мисс Касл. Может, вы мне все расскажете?

— Ничего я вам не скажу.

— Вы любите Берка Дэмиса?

— Конечно, нет, — возразила она с таким пылом, что все сразу стало понятно. — Это самое нелепое утверждение... вопрос, который мне когда-либо задавали.

— У меня много таких нелепых вопросов. Может, разрешите войти в дом и задать их вам?

— Почему это?

— А потому, что вы серьезная женщина, а вокруг творятся серьезные вещи. Я прилетел из Лос-Анджелеса не шутки шутить.

— Что же произошло?

— Среди прочего Берк Дэмис сбежал с молодой особой, которая из-за него потеряла голову.

Анна долго молчала, потом сказала:

— Я знаю Гарриет Блекуэлл и согласна с вашей оценкой. Она эмоционально неуравновешенна и действительно потеряла из-за него голову. Тут я ничем не могу помочь и не желаю.

— Даже если ее жизнь в опасности?

— Из-за Берка? Какая ерунда.

— Это не ерунда. Я об этом много думал.

Она чуть приблизилась ко мне. Я заметил блеск в ее глазах и почувствовал ее аромат, свежий, чистый, без следов парфюмерии.

— Вы действительно приехали из Штатов, чтобы расспросить меня о Берке?

— Да.

— Он что-то сделал Гарриет?

— Не знаю. Они исчезли вдвоем.

— И вы заподозрили неладное?

— Я охотно поделюсь с вами соображениями, если и вы мне кое-что расскажете. Похоже, мы одинаково смотрим на вещи.

— Нет, вы просто приписываете мне свои слова.

— Если вы будете откровенны, я не стану этого делать.

— Пожалуй, придется так и поступить, — сказала она мне и своей собственной совести. — Входите, мистер Арчер! — Она уже знала, как меня зовут.

Я проследовал за ней в комнату в задней части магазина. В углу стоял ткацкий станок, а на нем рос кусок затейливой ткани. На стенах и на мебели были ткани похожей фактуры и великолепной расцветки.

Анна Касл тоже была по-своему великолепна. На ней была пестрая мексиканская юбка, вышитая кофточка, а в ушах — огромные золотые кольца, больше похожие на обручи. Короткая стрижка подчеркивала ее миниатюрность и своеобразие. Глаза карие, очень неглупые — и гораздо более приятные, нежели голос, которым она со мной говорила.

Мы сели на диван, и она сказала:

— Вы собирались рассказать мне, что сделал Берк.

— По психологическим соображениям я бы сперва послушал вас.

— Вы боитесь, что, выслушав вас, я вообще откажусь говорить?

— Что-то в этом роде.

— Речь идет о чем-то ужасном?

— Может быть. Пока я не знаю.

— Убийство? — Она походила на ребенка, который нарочно упоминает вслух о том, чего боится больше всего, — о мертвеце, гуляющем по чердаку, о скелете в шкафу, — желая, чтобы его утешили, сказав, что всего этого не существует.

— Не исключено. А почему вы допускаете такую возможность?

— Вы же сами сказали, что Гарриет Блекуэлл в опасности.

— И все?

— Конечно. — Скелет напугал ее. Она прикрыла свое паническое бегство протестом. — Вы явно ошибаетесь. Они так любят друг друга. Да и Берк не способен на насилие.

— Вы хорошо его знали, мисс Касл?

Она заколебалась:

— Вы уже спрашивали, не была ли я в него влюблена.

— Извините за глупый вопрос.

— Мне все равно. Но неужели это так заметно? Или Чанси Рейнольдс нафантазировал?

— Он только сказал, что вы часто бывали вместе, пока на сцене не появилась Гарриет Блекуэлл.

— Да. С тех пор я пытаюсь выкинуть его из головы. Без особого успеха. — Она поглядела на станок в углу. — Зато я хорошо поработала.

— Может, вы расскажете все с самого начала?

— Если вы настаиваете. Хотя непонятно, чем это может вам помочь.

— Как вы познакомились?

— Самым обычным образом. Как-то он зашел ко мне в магазин — на следующий день посте приезда. Ему не нравилась его комната в отеле из-за плохого освещения. Он искал место, где мог бы работать. Он сказал, что долго был лишен возможности заниматься живописью, и теперь горел желанием скорей начать. У меня есть студия, которой я не пользовалась, и я согласилась сдать ему ее на месяц.

— Он сам попросил на месяц?

— На месяц-другой. Мы не уточняли.

— А сюда он приехал месяца два назад, так?

— Ровно два месяца. Когда я думаю, что произошло за это время... — В ее глазах отразились все эти перемены. — Так или иначе в тот самый день мне пришлось срочно уехать в Гвадалахару. У одной из моих учениц разыгрался ревмокардит, потребовалась срочная медицинская помощь. Берк поехал со мной, и меня удивило, как бережно он обращался с девочкой. Это одна из моих лучших учениц. Мы отвезли ее в больницу и зашли в ресторанчик. Там и разговорились.

Он рассказывал мне о своих творческих замыслах. Он работает в абстрактной манере, пытается с ее помощью лучше понять и точнее выразить жизнь. Он говорил, что большинство американцев подсознательно переживают трагедию, не подозревая, что страдают, не понимая причин страдания. Он убежден, что дело в сексуальной жизни... — Она внезапно покраснела. — Для художника он очень красноречив.

— Я этого не заметил, — сказал я. — А кто платил?

Она покраснела еще сильней.

— Вы успели его неплохо узнать. Ну, я платила. У него не было денег. Потом мы зашли в магазин для художников, и он взял там красок на четыреста песо — тоже за мой счет. Он не просил, я сама предложила... в долг.