В воздухе же почти постоянно болтались разведчики, бомбардировщики и истребители РККА. Сражение за господство в воздухе у поляков удалось выиграть. Так что теперь те если и летали, то по ночам, используя авиацию только для нужд связи. Воздушные бои или тем более бомбовые удары были для них почти полностью невозможны и недоступны. Напоминая по своей сути самоубийство.

Да, французы, англичане и американцы пытались перебросить в Польшу все новые самолеты. Но минные поля, выставленные Балтийским флотом, затрудняли эти задачи. По суше же поставки блокировала Германия и Чехословакия, не желавшие становиться «стороной конфликта» во всей этой истории. Слишком много финансовых интересов связали эти страны с Союзом. И слишком большие перспективы. Правительства же их в 1928 году еще не были полностью подконтрольными марионетками, как в начале XXI века. И старались действовать в интересах своего если не народа, то государства и крупного бизнеса.

Так что…

К 23 июня 1928 года в Польше имелось всего 19 исправных истребителей и 38 иных самолетов хоть как-то пригодных к исполнению боевых задач. И 72 пилота. Иными словами — военно-воздушных сил Польши больше не существовало. И РККА, сосредоточившие на этом направлении свыше 700 самолетов, полностью контролировали небо. Нанося при этом постоянные авиаудары как плановые, так и отрабатывая запросы «заказчиков». Что очень сильно облегчало работу БТГ, ставших в этой операции своеобразной наковальней.

1-ый корпус опрокинувший польскую армию к северу от Минска оказывал давление на юг. Поддержанный десятком легких батальонов и местными территориальными частями. А также железнодорожной артиллерией и указанной выше авиацией.

Он наступал неспешно.

Осторожно.

Просто давил.

С юга перешел в наступление 2-ой корпус. Дождавшись, пока специальный снайперский взвод ССО РККА окончательно не парализовал управление армии. Уничтожив не только ее командование, но и разгромив несколько штабов пожиже. Так что наступлению 2-ого корпус оказывали хоть и отчаянное, но совершенное неорганизованное сопротивление. Да и со снабжением этой армии имелись сложности. Кроме того, корпус тоже давил осторожно. Стремясь вынудить польские войска расстрелять как можно скорее боеприпасы во время огневого взаимодействия.

Штурмовики из самого Минска, кстати, не выходили. Толку от них в чистом поле было минимально. Но погоды все это не делало — 1-ая польская армия уже смешалась и пришла в полное замешательство. Сначала из-за отступления в ее расположение северной армии. А потом и из-за бардака на коммуникациях.

План работал.

Да, не тот, что был изначально.

Но это не так уж и важно. Главное — польские силы вторжения оказались в оперативном окружении, прижатые на юге к болотам. И судьба их была предрешена.

Да, там к западу, у Польши еще стояла резервная армия. Однако она ударно окапывалась, готовясь к тяжелой обороне и не стремилась вмешаться и деблокировать окруженные силы…

***

Фрунзе насвистывал какую-то незнакомую мелодию, вышагивая перед неровным строем заключенных. Местные ее бы ни в жизнь не опознали, так как фильм «Убить Билла» не смотрели.

Вид заключенных был печален.

В том числе и потому, что сотрудники НКВД не сильно миндальничали. Что сказалось на «товарном виде».

Перед ним были разные люди. Кто-то попытался заработать на войне. Чай на дворе шел НЭП, получивший второе дыхание, и часть не критических заказов выполняли сторонние подрядчики.

Чиновники, опять же, решившие погреть «маленькие потные лапки», тоже были здесь. Вон — нервно потряхивали толстыми щечками, по которыми время от времени стекали капельки пота.

Рядом с ними стояли бездельники, которые не проявили должной расторопности и хозяйственности. Ведь в военной обстановке преступлением было не только действие, но и бездействие, влекшее за собой беду и ослабление РККА или ее тылов. И Михаил Васильевич не собирался спускать ничего ни открытым врагам, ни системным бездельникам и паразитам, которые собирались как обычно отсидеться, тогда как по должностным обязанностям и самой сути их должностей от них требовалось иное.

Тут же находились партийцы, которые отличились в антисоветской риторике или поддержке националистов. Слишком яркой и опасной. Достаточно сочной для того, чтобы смущать умы простых людей.

Военные тоже имелись.

Тыловики всех мастей…

Война — это прекрасный способ «поднять бабла». На смертях, на горе, на обстоятельствах, если человек без совести. Война ведь, как известно, все спишет.

Не списала.

Фрунзе не дал.

Он знал об этой стороне вопроса и болезненно ее воспринимал. Так как там, в прошлой жизни, застал острую фазу военного конфликта между Россией и Украиной. И видел развал тыловой работы. Посему он загодя «накрутил хвосты» ожившей и, по сути, КГБ на эту тему. И, когда все началось, начал хватать «на жареном» разных деятелей. За дело. С поличным. Благо, что никто из них этого не ожидал.

Заодно очищая РККА и аппарат.

Осторожно очищая.

Потому что работать все равно кто-то должен. И значимого кадрового резерва у него не было. Так что «хватал за вымя» только совсем «попутавших берега». Но и этих набралось немало…

Михаил Васильевич шел вдоль этого «помятого» строя и старался заглянуть в глаза людям. Получалось плохо. Большинство из них смотрели себе под ноги или отводили взгляд. Остальные же смотрели на наркома с мольбой, стараясь вызвать к себе жалость. Как кот в сапогах из мультипликационной франшизы «Шрек».

Наконец он остановился и громко произнес:

— Суд приговорил вас всех к высшей мере социальной защиты. К расстрелу. Ибо ваши преступления в условиях войны были трактованы как измена Родины. Часть из осужденных уже исполнили. Тех, кто гадил Советской власти из убеждения. С такими разговор прост. Вор должен сидеть в тюрьме. Враг должен лежать в могиле.

Помолчал.

Наблюдая за реакцией.

— Посовещавшись с товарищами мы решили дать вам шанс. Из тех вас, кто согласится, будут сформированы штрафные роты. Которые бросят на самые тяжелые участки, где вы сможете искупить свою вину кровью. Если там вы покажете, что достойны, то вам аннулируют судимость и дадут начать жизнь заново. Простым, рядовым гражданином. Если нет — то хотя бы умрете достойно, а не как бешенные собаки, в овраге.

Он снова сделал паузу. Помолчав.

Тишина.

Люди переглядывались, но помалкивали.

— Вопросы есть?

— А что будет с теми, кто откажется идти в штрафные роты?

— Их расстреляют. Вон там, — он указал на ближайший овраг.

Снова помолчали.

Осужденные почти все повернули голову в сторону оврага и внимательно в него всматривались. Там рядом стоял бульдозер. Чтобы его присыпать землей. И вольготно расположились бойцы с ручными пулеметами. Судя по всему, аккуратная пуля в затылок не была предусмотрена. Просто поставят на край и дадут очередь. Кто не умер сразу — сдохнет присыпанный землей. Тем более, что гусеничный бульдозер уж точно ее прикатает, чтобы плотнее грунт был и меньше дождем все вымывало. Поняли это не все, но многие. Пусть и отчасти. Но идею осознали поголовно — вон как побледнели.

— Кто хочет искупить свою вину кровью — шаг вперед! — по командному гаркнул Фрунзе.

Люди в этой мрачной тишине вздрогнули от слишком хлесткой фразы. Почти выкрика. Но, поборов мимолетное замешательство, шагнули. Все. С разной степенью уверенностью. Но все. Поголовно.

Нарком криво усмехнулся.

И не прощаясь ушел. А за личный состав будущих штрафных рот взялись «специально обученные люди». Им предстояло утрясти штаты будущих смертников. В том же, что они пригодятся, Фрунзе не сомневался. По данным разведки оборона резервной польской армии выглядела довольно крепкой. И там вот эти «ребята» были бы очень нужны. Хотя бы для отвлечения внимания…

Сам же Михаил Васильевич отправился домой.

К жене.