Эти мелкие осколки были просто бедой. Особенно в условиях нехватки медикаментов и перевязочного материала. Из-за чего войска буквально сковывало по рукам и ногам многочисленные раненные. Которые умирали на руках в огромных количествах из-за заражения крови и прочих пакостей в силу невозможности оказывать им своевременную и толковую помощь.

Бах. Бах. Бах.

Вроде почти все живы. Но воевать не могли. И уже через неделю все эти люди начинали таять. Один за другим умирая довольно мучительным образом. Что дополнительно подрывало и без того невысокий боевой дух…

Они пытались отходить.

Им требовались дороги, чтобы пройти. Все-таки вон сколько людей, да еще и при импровизированных обозах. Но все дороги были перекрыты. И оказываясь на открытых местностях подвергались авианалетам. Далеко не самые современные бипланы Советов, бывшие модернизацией самого крупносерийного самолета Мировой войны, действовали организованно. Так что на организованные колонны польской пехоты раз за разом сбрасывали осколочные бомбы именно тогда, когда это следовало делать.

Достаточно мощные бомбы. Сопоставимые по действию со 152-мм осколочно-фугасным снарядом мортиры или даже чуть помощнее. Но взрываясь в стороне от колонны, каждая такая бомба плодила невероятное количество раненных. Так. По чуть-чуть. Но в условиях истощения и антисанитарии…

Потом они пытались прорываться. Но без тяжелого вооружения, которое им пришлось бросить при отходе, это оказалось невозможно.

Генерал пытался вывести хотя бы боеспособных ребят, пробиваясь через узкие речушки в стороне от дорог. Но их замечала авиация и на той стороне их уже ждали подвижные соединения РККА. Или из БТГ, или малые сводные группы, созданные вокруг бронеавтомобилей.

Раз за разом.

Попытка за попыткой.

И все — пустое.

Ночью пытались прорваться. И даже проскочили реку. Но на следующий день несколько бойцов из группы вернулись. Все, что от нее осталось. Оказалось, что дальше нарвались на разъезд патрульный. И… В общем — грустно все вышло.

Генерал сидел. Смотрел на огонь. И не знал, что делать. От его дивизии осталось едва ли батальон…

Где-то сверху прожужжал самолет. Но никто даже не дернулся — уже привыкли, что на дымок в лесу они обычно не реагируют. И бомбы не сбрасывают. Так как это могут быть и местные.

Спустя полчаса прожужжал новый самолет. Опять над ними, что вызвало определенное напряжение. И не зря. Сквозь ветки и листья деревьев посыпались листовки. Агитационные.

Один из бойцов поднял ее.

Повертел в руках. Она была на польском и предлагала сдаваться. Выходя к войскам с поднятыми руками. Для тех, кто сдаст иностранного наемника или офицера — большие бонусы.

Прочитал он это в слух, так как на него смотрели все.

— Курва… — тихо процедил генерал и сплюнул на землю.

Мгновение.

И получил удар прикладом в затылок.

— Ты что творишь! — всполошились окружающие.

— Чем больше сдадим, тем лучше, — пожав плечами произнес детина явно сельского разлива. Во всяком случае на рабочего или служащего он совершенно не походил.

— Да как ты смеешь?! — вскочил один из обер-офицеров.

Но ему тут же прилетело прикладом по ногам. Отчего он упал и получил добавку. Это уже другой солдат-крестьянин постарался.

— И то верно. Что хорошего мы от них видели? Что царь кровь пил, что эти паразиты…

Спустя пару секунд завязалась большая драка. Немногочисленные офицеры пытались отбиться. Кто-то даже выстрелил куда-то пару раз, успев выхватить пистолет. Но, в целом, их всех скрутили. И подкрепившись очень жиденьким варевом, служивые пошли сдаваться.

Как воевать дальше они не представляли. Винтовки были только у каждого второго или третьего. Патронов — по пять-десять на винтовку. Пару пулеметов они все еще тащили с собой, станковых, но к ним не имелось ни лент, ни боеприпасов. Так что… любая дальнейшая война представлялась им обычным самоубийством. И ради чего? Они ведь прекрасно понимали, что это они вторглись в СССР, который так или иначе воспринимали Россией. Да и вообще… глупо все как-то вышло…

И у многих костров в лесах западнее Минска происходили подобные сценки. У многих, но не у всех. Некоторые персонажи прекрасно понимали, что им лучше в руки к красным не попадать…

Атаман Краснов держал в руках скомканную листовку и всматривался вдаль. Туда, где шла извилистой змеей река с берегами, поросшими деревьями да кустарником. Абы где ее не форсируешь.

Начнешь прорубать-прорываться — шум поднимешь. Да и долго.

Поэтому он изучал в бинокль небольшой разлив с водопоем для коров. Удобный для быстрого перехода на противоположный берег. И далее — по полю — в лес. Во всяком случае для его конной группы это не представлялось сложной преградой.

В теории.

На практике он знал — мало кто эти рубежи сумел безопасно форсировать. По какой-то неведомой причине — большинство сталкивались с патрулями. Как? Атаман не понимал. Откуда они узнавали о патрулях? Так кто мог вырваться и отойти рассказывал. А те отряды, из которых никто не вернулся… о них и думать не хотели. Ведь тут одно из двух: или прорвались, или их уничтожили полностью.

Но как?

Не ясно…

В небе не было тихо и кристально чисто. Недавно пролетел очередной разведчик, но на них он внимания не обратил, во всяком случае им так показалось. На виду разъездов тоже не наблюдалось. А дальше? Ну откуда у Советов столько сил? Атаман не понимал…

Рядом с ним стояли Булак-Балахович, Семенов, Шкуро и прочие лидеры Белого движения, испачканные сильнее всего. С началом подготовке к этой войне они подняли своих старых товарищей и решили попытать счастье. В надежде, что им получиться спровоцировать своего рода реконкисту. И освободить Россию от красных. Но что-то пошло не так…

РККА с которым они сражались буквально несколько лет назад и то, что было сейчас — оказалось несопоставимо. Тут и вооружение, и организация. Там, в далеком 1918 или 1920 годах именно Белые отличались в лучшую сторону по этим качествам. И красные были почти всегда вынуждены сосредотачивать для победы многократно превосходящие силы. Иной раз в десять раз или того больше.

Сейчас же все обратилось зеркально.

Они иной раз добивались успеха. И брали в плен, с тем, чтобы после допроса убить, некоторое количество красноармейцев и красных командиров. Из войск постоянной готовности. И им бросалась в глаза их снаряжение и вооружение.

Там, сидя в Париже, они смеялись над «карабинами из водопроводных труб». Здесь, столкнувшись с ними, стало как-то не смешно. И теперь кто мог в этом сводном отряде был вооружен именно ими. Слишком большое преимущество они давали.

С пулеметами вышла та же петрушка.

Да и с остальным.

Что Краснов, что Булак-Балахович, что Семенов, что Шкуро, что иные за эти дни боевых действий оказались загнаны в мрачную депрессию. И мечтали лишь обо одном — поскорее убраться отсюда куда подальше. Слишком уж неприятным противником оказались части постоянной готовности РККА. И перспективы. Их перспективы.

Новый фронт? Реконкиста?

Все это теперь выглядело лишь глупой иллюзией. Тем более, что их верные соратники в основной своей массе пали…

— Чисто.

— Вроде чисто.

— Пошли?

— Пошли. А то самолет прилетит снова.

И отряд сотни в три всадников устремился из леса к речке.

— Заря. Заря. Я Жаба 12. Как слышно? — почти сразу начал проговаривать наблюдатель, расположившийся в хорошо замаскированном «секрете». А их расставили вдоль всей линии контроля в два-три эшелона на ключевых местах, мимо которых не пройти. Благо, что их было не так много.

— Я Заря. Слышу тебя.

— Вижу группу. Конница. Две-три сотни. Идет к переправе.

— Понял. Принял. Конница. Две-три сотни. Конец связи.

И бойцы в «секрете», стараясь лишний раз не двигаться, продолжили изучать в бинокль прорывающуюся конницу. Остальное их мало интересовало. Ближе к ночи их должны будут сменить ребята во время разъездов. Аккуратно. Чтобы у наблюдателей вопросов не возникло. Дюжина приехала, дюжина уехала…