Обязательным являлось, вплоть до русско-японской войны 1904-05 гг., наличие на больших кораблях мин заграждения, предназначавшихся для “самоограждения кораблей при незащищенных якорных стоянках”. На “Дмитрии Донском” и “Владимире Мономахе” первоначально предполагалось иметь 30 боевых гальваноударных мин и 50 учебных мин, которые можно было ставить со шлюпок или с помощью стрел с борта корабля. Вес заряда пироксилина в боевой мине составлял 30 кг.

На “Дмитрии Донском” устанавливались и первые в отечественном флоте образцы противоторпедных сетей.

Экипаж крейсеров состоял из 22–24 офицеров и 490–495 нижних чинов.

Крейсер “Владимир Мономах” являлся единственным кораблем Балтийского флота, который нес на себе два паровых катера, вооруженный самодвижущимися минами (торпедами). Кроме того, на борту было еще два катера для метательных и шестовых мин, а торпедно-минное вооружение крейсера включало три подводных торпедных аппарата для торпед длиной 5,8 м калибром 380 мм, 30 гальваноударных мин для постановки со шлюпок или стрелами с корабля. На крейсере установили самые мощные для того времени “электрические фонари” (прожекторы).

Летом 1883 г. “Владимир Мономах”, оторвав от достроечных работ в Кронштадте, отправили конвоировать императорскую яхту “Держава” с направлявшимся в Копенгаген императором Александром III и его семейством. В один из моментов этого плавания недогруженный до проектного водоизмещения крейсер развил скорость почти в 18 узлов, и картину, зафиксировавшую победный сигнал “Владимира Мономаха” об этой неожиданной скорости, Балтийский завод подарил Кораблестроительному отделению МТК.

Но полных испытаний корабля провести не удалось, так как осенью 1884 г. намечалась срочная отправка “Владимира Мономаха” на Дальний Восток. Тем самым Балтийский завод лишился необходимых опытных данных, на основании которых мог бы дорабатывать и совершенствовать изготовляемые им машины и механизмы. Напоминая об этом. М.И.

Казн убеждал МТК в необходимости хотя бы “Дмитрий Донской”, подвергнуть всевозможным испытаниям, без чего, как он считал, “корабль нельзя признать законченным или готовым к сознательному плаванию”. Немало проблем было у “Владимира Мономаха”: образовывался огромной высоты бурун перед форштевнем при испытании на 15-узловой скорости, беспокоила безмерно высокая температура воздуха в кочегарках, сильная вибрация в корме… А какого типа диаметра и шага установить гребные винты? Каким должен быть режим экономической скорости? Ответов на эти вопросы к осени 1884 г. не было…

Когда летом 1883 г. крейсер “Владимир Мономах” совершал свое первое пробное и представительское плавание в Копенгаген, “Дмитрий Донской”, строившийся, как говорилось ранее, “при совершенно других условиях”, все еще находился на стапеле Нового Адмиралтейства, в ста саженях от дворца Главного начальника флота великого князя Алексея Александровича — брата Александра III. Великий князь непосредственно в строительство флота не вмешивался, но для осуществления назревшей и неотложной идеи обновления флота 1882 г. назначил управляющим Морским министерством вице-адмирала И. А. Шестакова, который неожиданно для себя получил практически неограниченную власть после 6- летней отставки.

Как писал позднее П.С. Бурачек, И.А. Шестаков исповедывал принцип “Я-сам” и, действительно, сам стал перекраивать предыдущие задания на проектирование кораблей, и сам изменял проекты даже на стадии завершения стапельного периода постройки корабля, что и случилось с “Дмитрием Донским” — с ним произошло совершенно неожиданное для главного строителя Н.Е. Кутейникова существенное изменение проекта готового к спуску корабля. Талантливый и незаурядный человек, И.А. Шестаков, вместе с тем, неоднократно подчеркивал свое неприятие “наклонности к изобретательству без пользы”, что созвучно знаменитому изречению “всесоюзного старосты” М.И. Калинина, произнесенному в 1935 г.: “Надо изобретать не то, что хочется, а то, что требует наше строительство”.

Справедливо порицая в своем дневнике предыдущего Главного начальника флота великого князя Константина Николаевича за “презрение к человечеству”, которое он проявил “истинно восточным возвышением” Краббе, И.А. Шестаков тоже не считался с мнением своих корабельных инженеров, вынужденных следовать в проектах кораблей его прихотям. Внимательно изучив документы, оставшиеся от его предшественников, И.А. Шестаков обнаружил одно из забытых предложений адмирала А.Б. Асланбегова и, осматривая работы на “Дмит рии Донском”, предложил главному строителю корабельному инженеру Н.Е. Кутейникову “обратить палубную батарею из четырнадцати 6-дюймовых дальнобойных пушек в закрытую, а два 8-дюймовых дальнобойных орудия поднять на верхнюю палубу, образованную на продолжении полубака и полуюта”.

Предварительные расчеты, выполненные Н.Е. Кутейниковым, подтвердили возможность осуществления замыслов вице-адмирала И.А. Шестакова при сравнительно небольшой перегрузке крейсера по сравнению с проектным водоизмещением. МТК 13 февраля 1882 г. подтвердил целесообразность обращения фрегата “Дмитрий Донской” в “закрыто-батарейный” — посчитали, что положительным в новом решении было обеспечение защиты прежней палубной артиллерии от поражения обломками рангоута, повышение эффективности стрельбы 203-мм орудий за счет подъема над горизонтом воды, существенное улучшение условий размещения экипажа — кубрики и каюты становились просторнее и получали естественное освещение через бортовые иллюминаторы. Стоимость дополнительных работ оценивалась в 3 % от сметной стоимости корабля без брони (1842 тыс. руб.).

Все предписанные работы в связи с изменением проекта были выполнены на “Дмитрии Донском” еще в стапельный период строительства. Справились и с полной переделкой кормы, где в связи с ликвидацией колодца для подъема винта и удлинением ахтерштевня, удалось сконструировать и поставить особый румпель для “параллелограммного движения”. Успешно была решена и сложная задача плотного склепывания медного форштевня с концевым листом коробчатого горизонтального киля. На “Владимире Мономахе” штурвал, как это было принято на парусных кораблях, установили в корме, а машинный телеграф на переднем мостике. На “Дмитрии Донском” штурвал был установлен на переднем мостике вместе с паровым рулевым приводом. Этот комплект системы Фарко, ранее заказанный в Англии для броненосного фрегата “Генерал-адмирал”, в его обводах не помещался и, по распоряжению И.А. Шестакова, был установлен на “Дмитрии Донском”. Но в просьбе командира “Владимира Мономаха” П.П. Тыртова установить такой же штурвал И.А. Шестаков отказал, разрешив только заказать в Англии второй машинный телеграф для установки на полуюте “Владимира Мономаха”.

Спуск “Дмитрия Донского” на воду состоялся 10 августа 1883 г. В корпусе корабля было 1370 т стали, 256 т железа, 74 т медного сплава (это в основном форштевень и ахтерштевень).

Теперь предстояли достроечные работы. Требовалось установить котлы, машины, валопроводы, навесить броню, поставить рангоут и орудия, отделать все корабельные помещения, расположить в них необходимые вспомогательные механизмы и оборудование. Ответственность за все эти работы и решение постоянно возникающих проблем, часто ранее непредвиденных, лежала на главном строителе штабс-капитане корпуса корабельных инженеров Н.Е. Кутейникове, которого впоследствии А.Н. Крылов назвал “самым образованным корабельным инженером в нашем флоте”. Строитель корабля нес ответственность за темпы и качество работ, за контрагентские поставки. Он должен был выполнять все кораблестроительные расчеты, представлять в МТК важнейшие рабочие чертежи, вести переписку и собственную бухгалтерскую отчетность. Помощником у него был только один инженер и вспомогательный штат чертежников, канцеляристов, кладовщиков — всего 10–15 человек, иногда сокращавшихся до 4 человек.

Кронштадтская достройка “Дмитрия Донского” продолжалась два года. С мая 1885 г. на крейсере началась приемка и испытания технических средств, испытания артиллерийского вооружения, минного оружия и соответственные переделки и исправления. На все это накладывалась подготовка к визиту на