— Нашли куда мусор бросать! Что я вам, компостный ящик, что ли?

Письмо лешака было короткое и строгое:

И всё. И на другой стороне ни слова не написано. Теперь вот гадай, как Акулин сундучок с платьем к Спиридону попал и как его забрать?..

Рано утром, ещё Хавронья Сидоровна сердито хрюкала на всю улицу, ожидая завтрака, а сорока уже носилась над огородом и стрекотала:

— Ах, что я знаю! Ах, какая тайна! Страшная тайна!

Это была та самая сорока, которая прошлой осенью уронила возле Игната семечко.

— Знаю, знаю и никому не скажу, — хвасталась она, пролетая над Игнатом.

Часовой Игнат и виду не подавал, что ему интересно.

— Тайна, тайна! — стрекотала сорока, увидев Акулю.

Акуля и раньше редко показывалась людям, а теперь, когда износилось платье, и вовсе стеснялась.

В это утро она сначала посидела возле маленькой тыковки. Тыковка эта была ещё с мячик величиной, и Акуля пригнула вокруг неё траву, чтобы ветерок тыкву обдувал и солнышко грело. Потом погоняла коровок на картофельной грядке. Когда же притомилась, принялась рыхлить вокруг свёклы землю, а то совсем засохла земелька. Свёкла, как всегда, принялась расспрашивать, какими у неё были бабушка и прабабушка. Очень свёкла любила, чтобы все её хвалили, и бабушку её хвалили, и прабабушку тоже.

А тут в конце огорода на черёмухе воробьи со скворцами поругались. Не любили воробьи скворцов, за то что хвастаются: «У нас в тёплых странах мошек всяких — завались!.. Тепло у нас в тёплых странах и слоны есть!..» Выдумывают они всё, наверное.

— Где же эти тёплые страны? — допытывался самый отчаянный воробей, которого Ика называла «нагленьким». — Где они? Я чи-час же туда слетаю и всех ваших мошек склюю!

Прочирикав это, воробей даже нос задрал — вот, мол, вам, хвастунам!

— Там, — горланили скворцы и показывали на рощу за огородом.

— Так это же роща! — отвечал папа воробей.

— А дальше за рощей?

— Дальше другая улица…

— Вот за другой улицей далеко-далеко и есть наши тёплые страны.

— Чи-чиво вы болтаете! Туда, за улицу, никто не летает, — чирикал воробей.

— Мы летаем! Мы летаем! — загалдели скворцы. — Если хочешь, полетим с нами. Осенью. Только ты испугаешься и не полетишь.

Спор этот дошёл бы до драки, но тут затрещали ветки, и что-то чёрное и лохматое свалилось с самой вершины черёмухи прямо на крикунов. Это был кот. Он хотел скворцов наказать, чтобы не хвастались. Скворцы от испуга улетели в рощу, воробьи кинулись через огород на свой чердак. А Нестор Иванович забрался в траву, зализывать ушибленные бока.

Папа воробей, когда пришёл в себя, спрашивал у куриц:

— Соседки, вы за огород, потом за рощу, потом за другую улицу летали?

— Куд-куда? — удивились курицы. — Туда никто не летает. Что мы там забыли?..

— А я чи-чиво им говорил! — гордо чирикнул папа воробей.

— Да уж ты у меня умный, будто целый год в школе проучился, — похвалила его воробьиха.

Опять пролетела над Акулей сорока, прострекотала:

— Уж и не знаю, Акуля, открыть тебе тайну или подождать?

Потом не выдержала, опустилась неподалёку, прошлась туда-сюда и заявила:

— Правильно ты, подруга, решила! Иди!..

— Куда же идти мне? — удивилась бабушка полудница.

— К лешаку иди! У него сундучок. У него… А утащил твой сундучок ти-ти-ти… — Сорока закашлялась и кое-как закончила: — …шка.

Какой такой «шка» забрал её сундучок, полудница так и не поняла.

Вообще-то, друзья, если вы знаете какую-нибудь тайну, никогда не рассказывайте её сороке. Она тут же сообщит ваш секрет всем встречным и поперечным.

Кто зимой утащил у Акули её сундучок с платьем, сорока узнала вчера вечером и до утра мучилась, потому что кому ночью про это расскажешь? Некому.

— Ну говори, говори, кто унёс мой сундучок? — спросила Акуля, когда сорока прокашлялась.

— Я же сказала, — обиделась сорока. — Тишка его украл. Замахала крыльями сорока и полетела в рощу, выкрикивая:

— Заяц Тишка — воришка!..

Так в тот день не наговорилась свёкла с Акулей. Бабушка полудница после разговора с сорокой ушла, раздумывая: а почему бы ей и правда не сходить в гости к Спиридону? Он и письмо прислал. Правда, до Спиридона путь не близок, но дойти можно. А с кем? Одной страшновато. Даже вороны и те к реке парой летают.

Подумала, поразмышляла Акуля и решила позвать с собой Барбоску. За деревней пёс уже бывал. Если коза какая-нибудь или телёнок на них нападут — Барбоска отгонит.

— Гав! — сказал Барбоска. — Я согласен. Побежали скорей, пока хозяин меня на цепь не посадил! — И кинулся Барбоска к калитке.

— Что ты! Что ты! — остановила его полудница. — Надо собраться, всё обдумать.

— О чём тут думать? Побежали — и всё! Ох и люблю я по лугам носиться!

— Барбоска, — погладила пса Акуля. — А как мы Спиридона найдём?

— Вот ещё, — не мог успокоиться Барбоска. — По следам найдём! Туда же мальчишки рыбачить ходили. Они ещё лешака твоего испугались. Я возле скамейки деда Юрия их след возьму, и припустим мы по нему, Акуля! Ты только не отставай!

Очень уж хотелось Барбоске отправиться в путь-дорогу. Но тут полудница сказала:

— А кто деда Юрия без тебя охранять будет?

Барбоска даже присел: и правда, кто? И вообще, оставлять хозяина одного никак нельзя. Если он, Барбоска, утром не поскулит, хозяин забудет, что вставать надо, завтрак готовить. А не приготовит еду — и сам голодный останется, и курицы, а главное — он, верный пёс. Задумался Барбоска. К счастью, подбежал к нему и Акуле петух Костя.

— Куд-куда, ребята, собрались? — спрашивает. Рассказали всё петуху.

Хорошего товарища сразу видно. Другой стал бы раздумывать, что-нибудь советовать, а петух Костя сказал коротко и ясно:

— Идите. А дядю Юру мы с курицами постережём.

Отправиться в путь решили завтра в полдень, когда самая короткая тень и самая жара. Ни в огородах, ни на улицах людей не будет. Все по домам разойдутся. Так что до переулка Акуля и Барбоска добегут, и никто их не заметит. А там, за переулком, раздолье — луга и травы. Спрятаться всегда можно.

На другой день Акуля встала пораньше, чтобы со всеми в огороде проститься. Поговорила с кабачками, которые в последние дни только и знали, что росли. «Пора, пора хозяевам их снимать, а то перерастут», — подумала она.

На огуречной грядке после дождя появилось столько огурчиков, что, если их считать, у Акули пальцев на руках и ногах не хватит. А считать она умела только на пальцах. В школу полудниц не принимают.

Чеснок, узнав, что Акуля куда-то уходит, рассердился.

— И ты, Акуля! — восклицал он. — А я думал, что ты настоящий друг!..

И с тыквой, и со свёклой простилась бабушка полудница, и, конечно, с пугалом.

— Посматривай тут, Игнат. Ты теперь в огороде самый главный!

— Буду стараться, — ответил Игнат. — Нас же теперь двое: я и мой подсолнушек. Видишь, Акуля, какой он вымахал! Высокий, весь в меня!

Пока Акуля с Игнатом прощались, подлетела сорока, опустилась на дорожку и затараторила:

— Как дело-то было? А вот как… Тишка, заяц, почему твой сундучок утащил? Сам, что ли, захотел? Нет! Очень уж лешак его упрашивал. Зимой ещё всё случилось. Лешак в тот день спас Тишку от верной гибели…

Сороке на одном месте не сиделось. Она взлетела на яблоньку и оттуда застрекотала:

— В него, в Тишку, уже охотник из ружья прицелился! А ружьё большое, пропал бы Тишка! Тут Спиридон как загукает: «Гу-гу-гу! О-го-го!» Охотник перепугался, пальнул из ружья не в Тишку, а в кочку и побежал со всех ног к своей маме. За это заяц и согласился сундучок Спиридону притащить.