А вот им – Игмартом, королевским псом. Едет себе, насвистывает похабень наемничью, беса ему в глотку…

       Э, погодите-ка… А ведь что-то не то с «веселым менестрелем», бесы его…

       Анегард стряхнул дремотную липкую одурь и взглянул на гвардейца по-настоящему внимательно. Звериная матерь и все ее дети! Кажется, вчерашняя тревога Анегарда нынче вся без остатка перетекла к Игмарту. Королевский пес пребывал в столь очевидном напряжении – тронь, соломой вспыхнет! Что случилось-то? Вокруг тишь да гладь…

       – Чуешь что? – не выдержал Анегард.

       – Сам не пойму, – неохотно ответил Марти. – Беспокойно.

       А, Звериная матерь! Все знают, любую посудомойку спроси: когда королевскому псу беспокойно – быть беде. У них чутье. Анегард злым шепотом послал к бесам вчерашний лес с его страхами и резким до боли усилием вбросил сознание туда, где можно слышать без звуков и говорить без слов, опираясь лишь на силу богини и ее благословение.

       Ни тени тревоги не было там. Благостная тишина, покой и умиротворение – по-осеннему сонное, предзимнее.

       – Зря паникуешь, – хрипло выдохнул Анегард. – Все тихо.

       – Сейчас все тихо, – поправил Марти. – Сейчас, здесь. А что будет за поворотом? Или завтра…

       – Неверное у вас чутье.

       Марти пожал плечами:

       – Какое есть, на том и спасибо.

       Помолчал. Спросил вдруг:

       – Слышал, как вчера на постоялом дворе мужики о волколаке трепались?

       – Нет.

       – А я вот слышал.

       В голосе королевского пса Анегард не отметил ни злорадства, ни поучающего «что ж ты, Лотар, ушами хлопаешь». А ведь прохлопал! Это его работа, не моя, напомнил себе Анегард, – слышать, видеть и разнюхивать. Не каждому дано.

       – Тут осенняя зачистка вовсю идет, – объяснил Марти. – Где-то близко совсем, на выселках, барон Грегор на волколачье логово набрел. А чем закончилось, не знаю, не дослушал.

       Зачистка, значит.

       Анегард тоскливо вздохнул, буркнул:

       – Погоди малость.

       Спрыгнул наземь, спустился по крутому глинистому откосу и долго плескал на лицо холодной водой. Возле берега, в тени, течения не было заметно, а вода казалась почти черной. Окунуться бы, да время дорого – королевский пес зря болтать не станет, надо этот лес с растревоженной нечистью как можно быстрей проскочить.

       Как ни торопились, как ни гнали коней, но вдоль речки отряд ехал почти до полудня. Перед поворотом в густой мрачный ельник, хоть и рано было для дневки, Анегард скомандовал привал. Пусть кони войдут в лес свежими, а люди – отдохнувшими.

       – За хворостом по двое, друг друга из виду не выпускать, – скомандовал Мано.

       – По нужде тоже, – дополнил Анегард десятника.

       Усталость по-прежнему мутила разум, но теперь к ней примешивалась злость – и заставляла держаться. Ведь сонная одурь очень даже может быть наведенной. Спать ночью станем. Долго и со вкусом, да. Анегард плеснул в лицо еще водички и, ухмыльнувшись, предложил Игмарту:

       – Спой, что ли, менестрель.

       По крайней мере, точно станет не до сна.

       Дважды просить не пришлось. Хвала богам, Марти не завел снова надоевших до скрежета зубовного «трактирщиковых дочек», а выдал что-то лихое, до крайности бодрое и, странно, незнакомое даже бывалому Мано. В слова Анегард не вслушивался, но реакцию своих стражников постарался незаметно отследить. Песня ребятам явно понравилась. Отлично; значит, слышать ее придется еще не раз, да и на певуна перестанут волком коситься. Как бы ни относился к королевскому псу сам барон Лотар, в отряде раздоры ни к чему.

       В лес вступили плотной группой. Теперь и Анегард чуял душную тревогу, а раз виной тому зачистка, отряду нужно держаться кучно. Да и коней, в случае чего, проще будет успокоить. Неправильная, слишком вязкая тишина давила на сердце. Все живое затаилось, пережидая расправу над нечистью. Как-то нынче дома дела, подумалось вдруг. Отцу не до зачисток, только на ноги поднялся. Наверное, Гарнику поручит заняться. Ничего, справится начальник стражи. Деревенских в загонщики соберет, небось поворчат, да не откажутся. Все понимают – расплодится нечисть, летом житья не даст.

       Волколак выскочил чуть ли не под копыта. Послушные воле Лотара кони, вместо того, чтобы в ужасе шарахнуться, встали как вкопанные; защелкали тетивы самострелов, рявкнул, поминая бесовы шашни, Мано. Мохнатая завывающая туша билась в пыли, утыканная стрелами, и никак не подыхала. Кони храпели, прижав уши, отступить бы, да нельзя, понесут… «стоять, стоять». Спрыгнул наземь королевский пес, быстрой тенью мелькнул мимо, вперед – туда, где корчился в дорожной пыли издыхающий монстр. Выскользнул из ножен меч. Слишком короткий, такую тварь бы двуручником или хоть бастардом! Зло выдохнул Мано, приказал свистящим шепотом:

       – Не стрелять!

       Испуганно ругнулся кто-то из парней, впилась в кривую ель заговоренная на нечисть стрела.

       Тварь билась, скребя когтями, оставляя в пропитанной кровью пыли глубокие борозды. Тварь подыхала, но врага заметила. И явно собралась прихватить его с собой.

       Игмарт помаячил перед оскаленной, ревущей, покрытой пеной мордой, подразнил, дождался мига, когда злобная тварь соберет последние силы для рывка, – и, резво скакнув вбок, махнул мечом. Слишком короткий клинок вошел в шею наискось; зверь дернулся, крутанулся. Марти отпрыгнул, а меч так и остался торчать в шее твари – видно, в позвонках застрял. Впрочем, жизни волколаку теперь оставалось ровно столько, сколько истекает кровь из разрубленной яремной жилы.

       – Придурок, – проворчал Мано. – А достал бы?

       Марти услышал. Выдавил кривую улыбочку, бросил:

       – Дуракам везет.

       – Вот уж точно.

       Черная кровь стекала в колею, подергивалась белесой пыльной пленкой. Последняя судорога агонии, последний след от когтей, и волколак затих. Игмарт подошел, уперся ногой, рванул меч. Обтер клинок о густую шерсть. Наклонился. Зачем-то полез шарить по твари руками.

       – Отойди, певун, а? – Мано скрипнул зубами. – Не ровен час, оборотится и встанет.

       – Не встанет, – Марти распрямился, подошел, пошатываясь, раскрыл ладонь. – Вот, глядите. На шее у него болтался. Перерожденец это, не волколак.

       На ладони королевского пса лежал простенький амулетик – из тех почти бесполезных поделок, что за гроши можно купить на любой ярмарке. Перерубленный шнурок сиял белизной – там, где его не пятнала кровь. Тварь совсем недавно была человеком.

       Дуракам везет.

       Алое марево боевого безумия рассеялось, оставив вместо себя бессилие и опустошенность. Руки подрагивали, когда Игмарт, словно во сне, вытаскивал из оборотня свой меч, шарил по трупу в поисках амулета, показывал находку Анегарду. Что-то говорил, и Лотар отвечал что-то. А в голове вертелось одно: дуракам везет.

       Ты сдурел, Марти. Против каждого паршивого оборотня – как в последний бой? Мало тебя Аскол учил? «Держи себя в руках, щенок! Боевое безумие – это когда насмерть, и одна цель – прихватить с собой на ту сторону врагов как можно больше. А для победы нужна ясная голова».

       Счастье еще, что Лотар не заметил. Или не понял: молодому барону о таком разве в байках слыхать доводилось. Зато десятник его…

       – Не косись, Мано. Я ж сказал – дуракам везет.

       – На, хлебни, – десятник сунул в руки фляжку, крепкая бражка огнем пробежала по жилам.

       – Спасибо.

       – Отпустило?

       – Еще как.

       Растечься бы сейчас лужицей – самое оно. В стремя со второго раза попал, куда годится? Спасибо, с седла не сверзился.

       – Про амулет как догадался?

       – Выблеснуло.

       – Перерожденец, ишь ты. Дела-а…

       Еще глоток, почти через силу – и без бражки в голове мутно. Ржание коней заставило досадливо поморщиться. Густой бас набатом ударил в уши: