Конечно, с момента принятия христианства в конце X века прошло около шести столетий[22]. Немалый срок. Однако по-настоящему христианство утвердилось к XVI веку только в городах и монастырях. Село же лишь приняло правила игры и социальный ритуал – демонстрировать свою принадлежность к христианам, чтобы проблем меньше[23].

Так вот, Устинка и Егорка, хоть и были крестьянами в прошлом, но много времени проводили с отцом Андрейки. И часто бывали в Туле. Что укрепило их поведенческие реакции. Однако языческое нутро никуда не делось. Просто им потребовалось какое-то время, чтобы осознать случившееся и соотнести со своей картиной мира.

В целом ничего такого. За тем исключением, что они могли начать при случае языком чесать и хвастаться, заявляя, что служат волхву или ведуну. Во всяком случае, именно так они Андрейку и восприняли. А его знания, частичную «потерю памяти» и странное поведение трактовали как «прикосновение бога». Как и потерю сознания. Само собой, Большой Бог вряд ли снизошёл до чуда. Слишком он занятой и важный. А вот малый, старый Бог… почему нет? Какой? Кто его знает? Мог и Велес, мог и Сварог, мог и ещё какой. Но это и не важно.

Понятное дело, что к отцу Афанасию или ещё кому из церковных деятелей они бы не побежали докладывать. Но так, ребятам своего ранга вполне бы могли ляпнуть. А те и дальше слухи пустить. Совершенно не нужные для Андрейки слухи.

Кроме уважения, которое оба холопа стали выказывать нашему герою, изменилось и выражение их лиц, их взгляд. Ведь у них в голове произошло серьёзная корректировка статуса. Да, они всё ещё были холопами. Но уже не нищего недоросля из числа служилых по отечеству, а натурального ведуна, что несравненно выше. Не говоря уже о том, что они теперь поверили в слова парня и его обещания.

Так или иначе, но утро началось удивительно бодро и позитивно.

Позавтракали.

Сняли ловушки, чтобы не губить попусту рыбу и зверя.

Собрали пожитки.

И отправились обратно в Тулу, имея при себе берестяной туесок с ярко-синей краской и ещё один – с содой. Тоже дорогой продукт, но продавать его Андрейка не планировал. Но и оставлять тут не хотел. Мало ли.

Гребли без всякой спешки. И даже остановились на реке Упе в паре часов хода от Тулы, чтобы переночевать спокойно и прибыть в город уже по утру, а не на ночь глядя. Да и рыбы немного на завтрак нужно было поймать вершей, поставленной в ночь.

И вот наконец утро и Тула.

Устинка остался у лодки – караулить. Там ведь находились все их пожитки, включая остатки продовольствия и инструмент. Оставь так – и уже через четверть часа будет пусто. Растащат и спасибо не скажут. Вот Устинка и остался там сидеть с топором на поясе, готовый в любой момент спихнуть лодку в воду и дать ходу.

Топор был тем самым, многострадальным, который и напильником мучали, и слабенькой кислотой. Однако своей функциональности он в целом не утратил.

Сам же Андрейка прихватил Егорку, туесок с краской и пошёл к замеченному им ранее купцу Агафону по прозвищу Малыш из-за своих необъятных размеров. Называли его так в шутку, разумеется, но ему такой юмор нравился.

– Доброго утречка, – поздоровался Андрейка, подходя к стройке.

– Чего тебе? – неприветливо пробасил купец, который с мрачным видом сидел чуть в стороне и пил прохладный белый квас, очень подходящий своей кислотой летнему зною.

– Дело к тебе есть.

– Денег не дам.

– Денег не дашь, так и товар не увидишь, – произнёс Андрейка, махнув рукой в сторону туесочка берестяного.

– Что у тебя там? – усмехнулся Малыш. – Грибы сушёные?

Андрей молча подошёл и показал, приоткрыв крышку.

Агафон несколько секунд молча смотрел на ярко-синий песок. Потом поднял свой взгляд на парня и махнул, дескать, следуй за мной. Встал. И удивительно подвижно для своих габаритов пошёл. Словно огромный такой медведь. Вроде большой, но отнюдь не неповоротливый.

– Это то, что я подумал? – тихо, почти шёпотом спросил Агафон, когда они вошли в амбар с обвалившейся крышей.

– Это краска. Батя сказывал, что зовётся ляпис-лазурь.

Купец прищурился, а его глаза сверкнули очень нехорошо.

Дело в том, что минерал, из которого делали ляпис-лазурь в те годы, стоил на вес золота. Однако при его измельчении обычно получали лишь серый порошок. Секретом изготавливать из этого камешка ярко-синюю краску владели лишь несколько арабских семей, из-за чего сама краска стоила ещё дороже. Ситуация усугублялась ещё сильнее из-за того, что из ста грамм минерала удавалось изготовить всего два-три грамма собственно краски, поэтому цена какого-то жалкого грамма краски из ляпис-лазури колебалась в районе полусотни грамм золотом. В пересчёте на серебро – порядка восьми рублей. Или даже больше.

Огромные деньги!

Вот почему подобная краска была доступна только очень состоятельным людям. Как и живопись с её использованием. Дороже неё был только императорский пурпур. Так что Агафон, увидевший, что́ паренёк ему принёс, даже как-то растерялся. В туеске было около двух десятых гривенки[24] этой краски. Немного. Но рублей на сто шестьдесят тянуло. А может быть, и больше.

По тем годам очень приличное состояние.

Деньжищи!

И этот отрок с ними вот так запросто ходит?

Дивно…

Причём, что интересно, этого объёма совершенно не хватило бы для росписи храма. Но вот для какой-нибудь иконы – вполне. Что позволяло продать туесок одной партией под конкретную задачу. Повышая ценность торгового предложения.

В общем, глаза Агафона очень нехорошо сверкнули, а в голове начали стучать мысли о том, чтобы убить задохлика и ограбить. Сто шестьдесят рублей, чай, на дороге не валяются. Особенно после того разорения, что учинили татары его имуществу.

– Это наследство отца, – не теряя самообладания, произнёс Андрейка, прекрасно всё поняв.

– Да ты что? – оскалился Агафон со сквозящим скепсисом.

– Да. И кто знает, что ещё он мне оставил. Не так ли?

Пауза.

Агафон пыхтел и напряжённо думал, сводя дебет с кредитом.

Отец Андрейки не считался богатым человеком. Да, у него было всё необходимое воинское снаряжение. Но с деньгами имелись постоянные проблемы. Хотя иной раз с боя брал хороший барыш, но всё спускал на гулянки. Так что, имея ТАКОЙ туесок он, без всякого сомнения, пустил бы его в дело. Мужчина он был простой и бесхитростный. Мудрить не стал бы. Как и клад закапывать.

Откуда парень его взял? Вопрос.

– А что он тебе ещё оставил? – наконец спросил Агафон чуть осипшим голосом.

– А это зависит от того, сговоримся мы али нет. Мне нужен человечек, что продавать наследство отцовское станет. И так, чтобы обо мне не говорили. Я в тебе не ошибся? Или тебе жадность ум застит?

– Брешешь.

Андрейка достал тельный крест и поцеловал его.

– Я ведь могу тебя убить. За меньшее, – кивнул он на туесок, – убивали.

– Но не убьёшь, – расплылся в улыбке Андрейка.

– Это почему?

– Меня человечек ждёт. И если я не вернусь, он отцу Афанасию сообщит, что я к тебе пошёл – наследство отцово закладывать, чтобы зиму продержаться. А за убийство слуг государевых сам понимаешь, что тебе сделают.

– Что за человечек? – тихо и как-то вяло поинтересовался Агафон. – Не тот ли холоп, которого ты оставил в лодке?

– Ты думаешь, я так глуп? – продолжал улыбаться Андрейка. – И да, я знаю, сколько это стоит. И если мы сейчас сговоримся, то время от времени я буду приносить тебе дорогой и очень интересный товар. А если нет – я уйду спокойно и пойду к другому купцу. А потом к следующему. Если не удастся сговориться – поеду к деду. С ним придётся делиться, но он точно поможет.

– К деду? К деду не надо, – засуетился Агафон. Причмокнул губами и, достав нож, осторожно, самым кончиком клинка зачерпнул краску. Поднял её. И просыпал обратно. – Добрая лазурь. Что ты за неё хочешь?