Тех, кто дожил до преклонных лет, было очень и очень мало. И для того чтобы это понять на надписи, что вслед за портретами уходили под 7-метровый потолок, смотреть было не обязательно. Хватало взгляда на портретную проекцию.

Те, что живы, просто движущееся изображение с дергающимися плавниками. А те, что осыпались прахом на дно, отображаются иначе. Так, что вся их жизнь прокручивается в ускоренном варианте: появление на свет из икринки, младенчество, юность, взросление, старость и смерть… И большинство из них ушло на этапах юность и взросление. Жутко, но более чем информативно.

Но удивило меня не это. От Вад Гаяши вниз шло три ответвления, а от Ган Гаяши девять.

— Девять?!

— Галь, что тебя так удивило?

— У Глицинии девять детей!

— Да… — вздохнул Себастьян. — Ты, наверное, еще не знаешь, но у Нардо семья тоже большая.

— Насколько большая? — спросила я, оглядывая вполне себе милое потомство рыба императорских кровей. Все-таки хорошо, что он на демонессе женился, хоть какое-то разбавление кровей. Иначе были бы все детки такими же безобразищами аморальными, как и папаня. Подняла глаза выше и остановилась напротив портрета одного из умерших рыб.

— Тринадцать.

— Ни хре…!

— Галя! — взвыло, сопровождающее меня трио.

— Все, молчу-молчу.

Я-то молчу, а столько всего сказать хотелось… Например, что смотрю я сейчас на брата Гана — рыба бело-рыжего окраса, почившую на этапе взросления и точно знаю, что видела его живым и невредимым. Я обернулась к граф-рыбу и указала на портрет второго брата. Кстати, почившего самостоятельно в преклонном возрасте. — Это кто?

— Лерт, старший брат императора. Умер.

— А это что за кошмар? — я указала на Императорское монстрюжище и задумчиво протянула, — безобразище.

— Восьмидесятый император Гарвиро Ган Гаяши, до сих пор ожидающий вас в зале! — вспыхнул граф-рыб.

— Аааа, я-то думаю, что за морда знакомая… — и указываю на третьего брата живого рыба, которого здесь похоронить решили.

— А это?

— Ублюдок! — выплюнул Стук.

— Понятненько. Он вам денег должен, что ли? — жабры у Стука вновь часто-часто захлопали от перенапряжения.

— Это Фило, внебрачный сын прошлого императора Вад Гаяши. — Пояснил Себастьян, стоящий за моей спиной. — Погиб во время смены течений.

— Его расшибло в лепешку?

— Расщепило, как говорят очевидцы, — улыбнулся граф-рыб, и его ловцы слаженно закивали соглашаясь. А в моей голове уже звучит голос зелена: «С тех пор мир закрыт и правит Ган».

«Какая чудненькая история, — восхитилась я мысленно. — Случаем, не так ли нас с Донато хотели казнить?»

«Галя, скорее уж так убить хотели вас, тебя и Себастьяна, — авторитетно сообщил Вестерион. — Вас с амуром было решено медузам скормить»

— Зашибись! — отрешенно промямлила я, навечно запомнив, как появился из икринки, подрос, возмужал и скончался красивый и улыбчивый бело-рыжий рыб Фило. Точно помню, что Олимпия для него придумала более нежное имя Филио.

— Ведите нас к Ган Гаяши, наступило время поговорить.

И все-таки я была уверена, что вначале поговорю с Императорским монстрюжищем и лишь затем с Темнейшим, но нас привели в круглую белую залу. Она, как старинные библиотеки, ломится от талмудов и свертков с рукописями и картами. И поверх ниш с манускриптами опоясывается костяными ребрами, которые опускаются вниз от хребта под потолком и обвивают плоский черный камень метров размером 5х7 метров. С поверхности камня на нас смотрит выгравированный зло прищурившийся Люциус в демоническом образе на Хэллоуин. В общем, художник сего постамента явно был с чувством юмора, так что рожки у Темнейшего переплелись, формируя умильное сердечко над его лысой головой. А голова не просто лысая, она, так сказать, с проплешиной наверху и парой сотен кудряшек на затылке. Сидит сие создание на троне из костей в весьма привлекательной позе — грудь колесом, ножки накрест под сиденьем трона. Ну и ручки с маникюром поставлены на манер «ах, я вся такая непредсказуемая!»: одна на выпяченной груди, вторая на подлокотнике. Плюс костюм из неизвестного материала с рюшами, чешуей и жабрами.

— Ему бы еще мушку над губой… — прошептала я, еле сдерживая хохот.

«Зачем мушку? — не понял зелен, обратившись мысленно, — это же антисанитария?»

— Ага, и как ты против ползучих чури ничего не имел?

Изображение мигнуло, и все мы оказались перед рогатой мордой. У меня язык не поворачивался назвать этого гада иначе — морда рогатая, и все тут! Сидит злой, с крепко сжатыми челюстями и двигающимися желваками, чувствуется, еле сдерживается, чтоб не вспыхнуть.

— Галя, ты?!

— Нет, не я!

— Подойди ближе. — Скомандовал Люц, но кто я, чтобы его слушаться. Трио сзади меня тяжело вздохнуло.

«Галь, ты почему стоишь? Иди».

Я же почти вслух произнесла:

— Не хочу с ним связываться! Чтоб у них связь оборвалась!

И вуа-ля, рыбы задергались, их плавники и жабры затрепыхались, камень чуть-чуть накренило и… и звук пропал. А взгляд у рогатого стал очень нехороший и очень пристальный, и я ответила таким же взглядом. Он сидел в своем тайном кабинете, стены которого заставлены книгами, в знакомом кресле с пустым бокалом в руке.

Никогда особой мстительностью не страдала, а тут, прям как во сне, появилось немыслимое желание, чтобы на его рогатую голову книги слегка, но основательно постучали. И сейчас здесь, в Гарвиро, ощущение было такое, словно я всесильный джин и эту наглую рожу сейчас заставлю молить о прощении.

— А чтоб книга упала рогатому на голову. — Прошептала я зло.

Книга, а точнее, огромный талмуд упал, но в Гарвиро и почему-то на граф-рыба. С воплем рыб взвился вверх, столкнулся о ребристый потолок и рухнул на своих ловцов. В принципе, не плохой вариант — он меня тоже обидел, но я добивалась другого результата:

— Пусть книга упадет на голову очень рогатого.

И вновь взвыл Стук, повторно соприкоснувшийся с тайными учениями. Как книга расшвыряла крабов и зарядила по его хребту, оставалось только лишь догадываться.

— На того, кто с рогами!

Очередной вопль подлетевшего под потолок граф-рыба стал подтверждением, что мои желания сегодня исполняются иначе. Трио сзади меня удивленно молчало, Стук мычал, а крабы застыли, не зная, как хозяина прикрыть от чужого письменно поведанного опыта.

— Да на идиота с настоящими рогами, растущими из головы! — четко произнесла я.

Бровь Люциуса, наблюдающего за сумасшедшей пляской Стука, стала еще более вздернутой. Видимо, связь уже наладили и меня таки расслышали. Ничего, и не из таких ситуаций выкручивалась, и повторила:

— С настоящими рогами!

В ответ тишина, и там, у Люца, и тут очень тихо. Оборачиваюсь к стенающему и запыхавшемуся, высокопоставленному чиновнику Океании с гадкой улыбкой:

— Первый граф-рыб, вам что, жена изменяет?

— Ты…! — вопль стремительно подплывшего ко мне Стука оборвался, стоило ему лишь взглянуть на черный камень сзади меня и ощутить крепкую руку зелена на своем загривке.

— Вы свободны. — Произнес Себастьян. Плавным движением руки он заставил граф-рыба со всем взводом ловцов ретироваться за дверь. Далее повторилась история с удалением планкноидов из стен. Белая зала погрузилась во мрак. Двери изнутри залы переговоров мои спутники чем-то подперли, и Себастьян привычным движением вызвал полчище желтых огоньков.

— Приветствуем, Светлейший из Темнейших! Ни лавы Вам, ни льда. — Поздоровалась примерная троица. В наступившей темноте, голос Темного повелителя зазвучал зловеще:

— Вы опоздали.

— Немного задержались, — поправила я.

— На час.

— А я девица с Земли, мне можно опаздывать, у нас кое-где эта вольность даже прописана, как атрибут женского этикета. — То, что я не поздоровалась с Темнейшим, в отличие от благородных спутников, следует так же приписать к моим паршивым знаниям этикета. — А что, есть какие-то претензии?

Люциус отложил бокал и отодвинул в сторону зависший в воздухе кувшин с кровью: