Поэтому первыми проблему революционного возникновения феодализма поставили не советские, а французские историки.
Первым применил термин «революция» к возникновению феодализма Марк Блок (1886-1944), выделивший два периода в развитии феодального общества: IХ-Х и XI-XIII веков. Переход от первого ко второму был назван им в книге «Феодальное общество» (т. 1 – 1939; т. 2 – 1940) «экономической революцией» [342]. Слово «экономическая» означает скорее «торговая»; не будучи марксистом, М. Блок видел суть этой революции в появлении торговли на дальние расстояния, а также в оформлении вассальных отношений внутри класса феодалов, т. е. исключительно в надстроечных изменениях.
Гораздо глубже решение, данное уже в послевоенные годы группой французских медиевистов, первым из которых был Жорж Дюби (1919-1996) [343]. С его точки зрения, основа феодализма – сеньория (феод). С распадом единой каролингской империи сеньория становится независимой. Это начало феодализма. «Под сеньорией как основой феодализма он понимает не столько совокупность земельных прав (что характерно для школы М. Блока), сколько комплекс военно-политических и судебно-административных прав сеньора, узурпированных у королей. Под такими сеньорами Дюби подразумевает… собственников из числа владельцев рыцарских замков, высвободившихся из-под власти королей и графов. Переходу королевских прерогатив в руки новых сеньоров Дюби придает огромное социологическое значение. В нем Дюби видит отражение коренной перестройки всей общественной структуры, перестройки, равной по своему смыслу “феодальной революции“. Такое определение оправдывается, по его мысли, тем, что именно в ходе этой перестройки возникает феодальный способ производства» [344]. У Ж. Дюби речь идет о Франции. Аналогичные выводы были сделаны П. Тубером об Италии, П. Бонасси – об Испании, а Р. Фоссье – о Западной Европе в целом.
Фактическим доказательством качественных перемен служит так называемое «инкастельменто» (термин, введенный П. Тубером, по-итальянски дословно означает «озамкование»): массовое строительство замков в период, когда набеги варваров уже окончены, и не в естественных укрытиях, а «на ровном месте» – замков, служащих сеньорам для подчинения крестьян, а не для отражения внешних врагов. Тогда же вдвое увеличивается численность знати, появляется рыцарство с его особой психологией, противопоставляющее себя и народу, и королям.
Наступает феодальная раздробленность, которую историки этого направления считают прогрессивным явлением. Новая сеньория организует труд крестьян, что делает возможным экономический подъем XI-XIII веков. Усиление эксплуатации, конечно, вызывает протест крестьянских масс; бегство крестьян в города в условиях отсутствия государственного сыска беглых помогает подъему городов, а большие массы недовольных поглощает территориальная экспансия – крестовые походы, продолжающиеся, замечу, все время существования феодального способа производства в Западной Европе и доказавшие его преимущество перед политарным. Восток двести лет не мог сбросить в море горстку живших в непривычном климате европейцев.
Можно сделать вывод – феодальная революция в X-XI веках имела место. При этом, если Ж. Дюби считал причиной революционного возникновения феодализма внешние причины – набеги норманнов, венгров и арабов VIII-X веков, то Р. Фоссье считает, что феодализм закономерно вытекает из внутренней логики развития Европы.
Насколько закономерно? В этом вопросе, к сожалению, Р. Фоссье оказался не на высоте. С его точки зрения, имел место разрыв и только разрыв с каролингской экономикой, когда в единой империи (не отличающейся от поздней Римской) были знать и рядовые свободные, коллективно эксплуатирующие рабов, а поместья не играли никакой роли. Последнее неверно фактически; но в данном случае более интересен чисто философский аспект проблемы: преемственность и разрыв.
С точки зрения сторонников феодальной революции одно исключает другое. Либо преемственность, либо разрыв. Если преемственность есть, то революции нет. Это бесспорно метафизический взгляд, философские истоки которого хорошо видны: на Ж. Дюби оказал большое влияние крупнейший философ так называемого «западного марксизма» Луи Альтюссер (1918-1990), бывший, в свою очередь, учеником основоположника неорационализма Гастона Башляра (1882-1962). Не отрицая заслуг последнего перед методологией науки, следует отметить характерную для него метафизическую абсолютизацию «эпистемологического разрыва», скачка, прерывающего постепенность [345].
Как же отреагировали советские историки на новые идеи французских коллег? В 1984 году в журнале «Вопросы истории» появилась очень обстоятельная статья Ю. Л. Бессмертного (1923-2000), познакомившая отечественного читателя с концепцией феодальной революции. В этом плане статья принесла большую пользу. Но конечный вывод автора таков: «Складывание самовластья шателенов… представляло собой не первое возникновение феодальной структуры, а лишь перестройку этой структуры, зародившейся гораздо раньше и приобретшей в X-XI веках новую, более зрелую форму» [346]. И в заключение: «Значение этой грани… состоит не в революционном рождении феодализма, а в перерастании ранней его формы в зрелую» [347].
Может показаться, что спор идет исключительно по вопросам терминологии и хронологии: Ж. Дюби относит революционное рождение феодализма к X-XI векам; Ю. Л. Бессмертный – к более раннему времени и не использует термин «революция». На мой взгляд, расхождение глубже. Феодальная революция, когда бы она ни произошла – это приход к власти класса феодалов. Ю. Л. Бессмертный должен был либо доказать, что класс феодалов к власти не пришел, либо указать, когда это произошло. Он не сделал ни того, ни другого.
Отказ от термина «революция» ведет к отказу от поиска тех признаков, которые составляют понятие «революция», в первую очередь – революционной силы, которой в данном случае является класс феодалов. Не буду повторять сказанное на эту тему С. И. Ковалёвым.
Налицо слегка замаскированная абсолютизация другой крайности – непрерывности, игнорирующая сам факт появления нового. Как известно, из двух метафизических крайностей одна все-таки ближе к истине; здесь гораздо ближе Р. Фоссье и другие французские историки, хотя они, в свою очередь, абсолютизировали преемственность Рима и империи Каролингов.
В дальнейшем концепция феодальной революции подверглась критике и на Западе (Д. Бартелеми) [348]. Однако критика эта, справедливая в частностях, не дала иной (нереволюционной) версии возникновения феодального способа производства. Поэтому концепция феодальной революции по-прежнему имеет сторонников, хотя зачастую трактуется как исключительно политическая революция (Т. Биссон), заключающаяся в узурпации рыцарями права осуществлять вооруженное насилие [349].
Развитие феодального общества включает важный момент – освобождение городов из-под власти сеньоров. Иногда мирным, но чаще немирным путем европейские города в XI-XII веках (в Италии – с IX века) добивались независимости.
Степень ее была различной. Высшим уровнем являлось достижение политического суверенитета – статуса коммуны (Италия, Прованс, затем Северная Франция, вольные и имперские города Германии, Фландрия). Другие города добились лишь внутреннего самоуправления под верховной властью сеньора (Англия, государства Пиренейского полуострова, города на землях домена французского короля и немецких князей): «За городами обеспечивается лишь известная сумма гражданских прав; политической свободы (суверенитета. – Г. 3.) не существует» [350]. Однако и в том, и в другом случае возник новый, невиданный прежде тип города.
