— Эх Баба Ходора, Баба Ходора уже который раз ты меня обламываешь. Я уж грешным делом подумал, что амулетик этот ману накапливает.

— Чего, чего накапливает? Какую такую манну.

— Не манну, а ману. Манна — каша библейская, а мана это магическая энергия, ну вроде силы твоей. Накапливается в амулетах из мифрила, или из чешуек магического дракона, а если нет ни того ни другого, то сойдут и драгоценные камни: алмазы там всякие, изумруды и даже горный хрусталь, ну это уж от крайней бедности.

— Опять скоморошничаешь. Все ерничаешь, а дело-то серьезное. Скоро этот Луиджи в себя придет и чтоб его под контроль взять надо будет наговор прежний снять, да так чтобы он в своем уме остался. Бальцони хоть ведун и слабый, но наговор есть наговор и так просто его не снять.

— Ну здесь мы с тятей тебе не помощники. Хотя, если нужно для дела, можно их немножко помордовать. Тятя, вон, это запросто оформит. Сможешь ведь? — обратился я к деду. Тот ухмыльнулся и промолчал, но было видно, что за ним не заржавеет.

— Уймись уже, и так помордовал знатно. — Недовольно сказала знахарка.

— Хватит балаболить. Иностранец вон в себя приходит. Давай Савватеевна успокой его, вишь как рвется, болезный. Сломает себе что-нибудь, отвечай потом. — Остановил дед наши препирательства.

Баба Ходора подскочила к приходящему в себя иностранцу и принялась заново шаманить вокруг него. Минут через двадцать она отпустила голову страдальца из своих магнетических ладошек, вытерла со своего лба обильно выступивший пот и устало присела на лавку.

— Все! Развязывайте и этого, теперь не дернется.

Мы с дедом развязали этого Фальконе и пока тот разминал затекшие руки, я отошел к столу и взял, на всякий случай, револьвер «крыски», но иностранцы вели себя смирно, не ругались и вообще выглядели заторможено.

— Что они такие кволые? — спросил я знахарку. Та только отмахнулась:

— А ничего страшного. Через денек другой оклемаются. — Потом подошла к ямщику с крыской и заставила их отмереть.

— Ну что Савватеевна будем впаривать артефакт? — Обратился я к Бабе Ходоре. Та непонимающе на меня уставилась. — Торговаться будем за «ларчик Парацельса» или подождем?

— А чего ждать-то? Торгуйся, а я переводить буду.

— Договорились! Тятя выйди на улицу глянь на их сани, может они там ружьишко какое забыли. — Проговорил я, поигрывая револьвером, за которым, четверка ошаманенных заворожено следила.

Дед вопросительно глянул на знахарку и после ее кивка вышел во двор. Минуты через три он вернулся, неся в руках какое-то короткоствольное ружье.

— Не хило вооружились гады. — Я взял у деда ружье и, показав его Пизаконе, спросил, прикалываясь:

— «Лупара»?

Луиджи кривовато ухмыльнулся, а второй что-то довольно долго объяснял.

— Что он лопочет? — спросил я у Бабы Ходоры.

— Говорит, что это не «лупара», винчестер какой-то.

— Винчестер? — А ведь, правда — винчестер, вон и скоба для перезарядки. Главный индеец всех времен и народов, Гойко Митич, из такого лихо палил. Я взялся за скобу хотел передернуть, но во время остановился. Если он заряжен, то бабахну по не знанию в хате. Тогда Баба Ходора точно меня в жабу превратит. Но не отказал себе в удовольствии симитировать перезарядку и по прицеливаться в иностранцев. Отложил игрушку и, снова взяв револьвер, сказал:

— Сгодится и винчестер. …. Так вы трое. — указал я на ямщика с «крыской» и Серджио. — На выход.

Те растерянно переводили взгляд с револьвера в моих руках на деда потом на знахарку и снова на револьвер.

— Чего стоим? Во двор топайте. И ждите там. Не вздумайте никого звать или уходить со двора. Хуже будет. Нам тут с сеньором Фальконе поговорить надо приватно. Софрон Тимофеевич придайте этим тормозам скорости. — Дед с недоумением посмотрел на меня. — Да выпни ты этих придурков на улицу.

Дед ухмыльнулся и двинулся к страдальцам. До двоих наконец-то дошло и, опасливо косясь на деда, они порскнули из хаты. Итальянец из избы не пошел и вновь забубнил что-то по итальянски.

— Чего это он опять? — спросил я у Бабы Ходоры.

— Говорит, что не может оставить сеньора Фальконе одного, особенно с этим сумасшедшим малолетним «лаццерони», которого мы, почему то слушаемся. — Подпустила шпильку ехидная бабулька.

Ишь ты, «лаццерони» значит. Кто окончил советскую среднюю школу, да еще при этом прочитал убойный роман «Как закалялась сталь», тот слово «лаццерони» знает. Прикид мой ему не понравился. Мы тут с Архипкой к камуфляжу привыкаем, все из себя такие крутые, а эти гомосеки забугорные рот кривят. Но, посмотрев второго итальянца, обижаться по поводу одежды передумал.

По тому, как дернулись усики у сеньора Фальконе во время тирады верного Серджио, я предположил, что не все так просто в этом тандеме проходимцев. Похоже этот Серджио не столько охранник, сколько наблюдатель и контролер за действиями главного охотника за артефактами.

— А черт с ним, пусть остается. — После недолгого раздумья решил я и обратился к Фальконе:

— Ну что ж сеньор Фальконе, или как там твое настоящее имя? А впрочем, к делу это не относится и ваше настоящие имена нас совершенно не интересует. Интересует же нас совсем другие вещи.

Во первых: почему вы решили, что подданная императора Российского должна отдать вам, семейную реликвию, которую вы почему-то называете «ларец Парацельса», хотя она никаким ларцом не является? — дернувшегося отвечать итальянца я взмахом руки остановил и продолжил:

— Во вторых: вещица эта уникальная, можно сказать единственная в своем роде и потому бесценная, или если уважаемая Феодора Савватеевна захочет ее все таки продать, то уж совершенно не за жалкие две тысячи рублей которые мы у вас изъяли. — Я снова жестом остановил пытавшегося что-то сказать итальянца:

— И в третьих: если вы вдруг захотите надавить на нас морально, ну тоесть загнуть нам, что нибудь про Господа бога нашего или святости Святого Престола, то можете на эту ерунду слюней не тратить. В отличии от вас мы люди достаточно образованные и историю папства немного знаем и поверьте, лично у меня эта история, хороших чувств не вызывает, скорее даже наоборот.

— И в четвертых: благодарите своего католического бога за то, что он свел вас с очень благородной и сострадательной женщиной, иначе вы бы уже кормили раков в местной речке. Савватеевна переведи.

— Не надо переводить. Я понимаю по русски. Говорю плохо. Мы находимся здесь с разрешения ваших властей. Вы не имеете никакого права нас убивать, это незаконно.

— Не законно говоришь. А ты погляди вон в то окошко. Поглядел? И что там видишь?

— Ничего не вижу — лес один да снег.

— То не лес. Тайга это. Ты в Сибири, дядя! А здесь закон — тайга, медведь — хозяин. Ты же не припрешься на Сицилию требовать у местных мафиозо чего либо. Ну а Сибирь для тебя, та же Сицилия, только гораздо хуже, уж очень большая и очень холодная, да и мы не бандиты, скорее даже наоборот. Это вы для нас бандиты, варнаки по нашему, только европейские потому и цацкаемся с вами, своих уже бы давно под землю спровадили. Вон у деда моего спроси сколько варнаков он прибил. — Дед подыграл мне сказав:

— Дак кто ж их считает варнаков этих. Не будут пакостить и мы их не тронем.

— Вот видишь, глас народа — глас божий. Вы нас не трогаете и мы к вам со всей душой.

— Что вы хотите? — осознав бесполезность прений, спросил охотник за артефактами.

— Мы? Мы вообще-то ничего не хотим, это вам, от нас что-то нужно. А если вы насчет пресловутого «ларца», то я уже вам сказал, что тех денег, что есть у вас с собой совершенно недостаточно, чтобы выкупить эту вещицу, тем более, что уважаемая Феодора Савватеевна продавать ее или, упаси бог дарить, совершенно не хотела, но настойчивость и бесцеремонность Ватикана ей надоели. Вы же не первые проходимцы, кто по заданию «Святого Престола» преследует её и её родственников, с целью завладеть «ларцом». Поэтому она готова продать вещицу за вполне небольшую сумму в десять тысяч серебряных рубликов. А посему, хватаете свои денежки, ну за исключением золотых монет, которые я у вас забираю, как компенсацию морального ущерба, нанесенного вами этой благородной женщине, и катитесь назад в «Вечный город». А уж там пусть решают ваши работодатели. Короче! Десять тысяч на «бочку» и «ларец» ваш, хоть в сундук его прячьте, хоть на божничку ставьте.