Таинственная болезнь царя началась ранней весной 1584 года. Иноземные медики демонстрировали свое искусство, говоря о некоем гниении внутри. Тело Ивана покрылось волдырями и ранами; от больного исходил «мерзостный дух». Тогда как по монастырям раздавались милостыни, а священникам приказывалось молиться за здоровье царя, у постели Ивана суетились знахарки, привезенные «из далекого севера; какие-то волхвы предрекли ему, как говорят, день смерти. Иван то падал духом, молился, приказывал кормить нищих и пленных, выпускал из темниц заключенных, то опять порывался к прежней необузданности. Ему чудилось колдовство. Собираясь умирать, он вдруг с уверенностью говорил, что будет жив. Вонь от него становилась невыносимее».
В день смерти царь отправился в баню и мылся с большим удовольствием под пение сенных девушек. После купания сел на постели, накинул сверх белья широкий халат. Велев подать шахматы, он, однако, уже не смог расставить фигуры, а вскоре захрипел и упал. «Поднялся крик; кто бежал за водкой, кто за розовой водой, кто за врачами и духовенством. Явились врачи со своими снадобьями, начали растирать его. Показался митрополит и наскоро совершил обряд пострижения в монахи, нарекая умирающего Ионою. Но царь уже был бездыханен. Ударили в колокол на исход души. Народ заволновался, толпа бросилась в Кремль, но Борис Годунов приказал затворить ворота».
Заведенная Иваном Грозным практика приглашения иностранных врачей продолжалась при Борисе Годунове. Его царствование ознаменовалось невиданным ранее сближением России и Западной Европы. Царь приглашал на службу чужеземцев, освобождая их от налогов и предоставляя все условия для безбедного проживания. Получив отказ патриарха в создании университета, государь оказывал ученым честь не меньшую, чем русским боярам.
Согласно одной из царских грамот, каждый приезжий доктор медицины получал усадьбу в Москве и 40 крепостных крестьян. Помимо ежегодного жалованья в 200 рублей и ежемесячной доплаты в 14 рублей, ему выдавалось провизии в количестве, достаточном для прокорма самого врача, его семейства и дворовых людей. Отпускаемые каждой осенью 16 возов с дровами, 4 бочки меда и пива дополнялись ежедневной кружкой водки, такой же мерой уксуса и ломтем свиного сала. Кроме того, доктор угощал домочадцев остатками царского обеда, забирая еды, сколько мог унести на одном блюде. Государь жаловал ему по пять скакунов из своей конюшни, упряжную лошадь для саней, клячу-водовоза и лошадь для супруги, дабы она не пропускала церковные службы. На кормление животных выдавались сено и солома. В случае удачного лечения доктор получал награду бархатом, шелком или соболями.
В отличие от предшественников Пётр I заботился о том, чтобы в России работали русские медики, хотя не отказывался от услуг иностранцев. Долгие годы одним из соратников царя, его доверенными лицом и надежным посланником с тайными дипломатическими депешами был Пётр Васильевич Постников (1676–1716 годы). Окончив Славяно-греко-латинскую академию, будущий лейб-медик императора два года учился в Падуанском университете. По возвращении в Россию защитил докторскую диссертацию на тему «Признаки, указывающие на возникновение лихорадок». Серьезная работа молодого ученого удостоилась высокой похвалы, а сам виновник торжества обрел «дохтурский градус», то есть степень доктора медицины и философии.
После нескольких лет стажировки во Франции, Италии, Бельгии и Германии прекрасно владевший иностранными языками Постников часто сопровождал царя в зарубежных поездках. Дипломатическая служба отнимала много времени, но бывала полезной, если касалась науки или образования. В качестве представителя Великого посольства Посников жил во Франции, «знакомясь с тамошним поведением», посетил Англию в целях изучения организации учебы в Оксфордском университете.
В России ученый занимался любимой физиологией, называя ее наукой, призванной «живых собак мертвить, а мертвых живить». Постников первым из русских врачей удостоился службы в Аптекарском приказе, первым начал производить физиологические опыты, но не стал первым и единственным лейб-медиком царя.
Государевым здоровьем в течение долгого времени занималась династия Блюментростов. Наиболее выдающийся представитель медицинского клана, Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост (1692–1755 годы) лечил 4 правителей — Петра Великого, Екатерину I, Петра II и Анну Иоанновну. Сын выходца из Германии, он родился в Москве и еще в детстве проявил немалые способности к наукам. В возрасте 22 лет Лаврентий занял место лейб-медика царской семьи, позже заведовал столичной библиотекой и Кунсткамерой. Возможно, с подачи Блюментроста возникла идея основания Петербургской академии наук, потому как именно он составил проект организации будущего центра российской науки. С 1725 по 1733 год доктор возглавлял академию, приглашая в столицу лучших европейских ученых, лично заботился об их размещении и содержании, дабы «дом академический на домашние потребы не отвлекался…» Успеху в деле образования во многом способствовали личные качества Блюментроста, его исключительный ум, дипломатичность, образованность, близкое знакомство с выдающимися личностями того времени.
«Полны заблуждений те науки, которые не проходят ни через одно из пяти чувств», — утверждал Леонардо да Винчи. В отношениях придворных медиков чувств обнаруживалось гораздо больше пяти, что, безусловно, не пошло на пользу молодой российской науке.
Углом на Госпитальную площадь в Москве, на левом берегу Яузы, выходит Военный сухопутный гошпиталь, построенный в 1802 году. Корпуса этого заведения, где в настоящее время располагается Главный военный госпиталь имени Н. Н. Бурденко, отличались воистину дворцовым великолепием. Основное здание украшали колоннады, фронтон, изящные статуи. Прежде на месте каменного госпиталя стоял простой деревянный дом, уничтоженный пожаром в 1735 году. Сохранилась лишь барочная каменная церковь Воскресения Христова и мост через Яузу, названный Госпитальным.
Николас ван Бидлоо
Ранняя постройка описана в дневниках голландского путешественника Корнелия де Брюина: «Это деревянное здание возведено на берегу Яузы на северо-восток в Немецкой слободе. Больница разделена на две части, из коих в одной стоит семь постелей, по середине — девять, а на световой стороне — десять. Анатомический покой находится между этими двумя отделениями». Главным врачом больницы был уроженец Амстердама, профессор Николас ван Бидлоо (1670–1735 годы). Окончив Лейденский университет, он стажировался у Г. Бурхааве, пока не получил предложение стать лейб-медиком Петра I. В 1702 году Бидлоо подписал договор на 6 лет, но остался в России навсегда, назвавшись Николаем Ламбертовичем.
Император высоко ценил его знания и опыт, чего нельзя сказать о москвичах. Горожане переиначили фамилию доктора на русский манер «Быдло» и лечиться у него избегали. «Грешил он по ночам трупоразодранием, людей резал и научно кусками по банкам раскладывал, за то его боялись и не жаловали». К Блюментростам в Москве относились иначе: «…они на Руси уже век жили; коли кто из Блюментростов рецепт прописал, так его из рода в род, от деда к внуку передавали как святыню. И такой славе Бидлоо сильно завидовал». Давний конфликт прославленных медиков достиг апогея уже после смерти Петра I, во время болезни его внука Петра II (1715–1730 годы).
Юный император заразился оспой, по русскому обыкновению «не убоявшись заразы». Однажды на охоте он положил в гроб умершей от оспы крестьянской девушки свой шарф. Однако передумал и подал отцу покойной серебряный рубль, а шарф… забрал назад, тотчас набросив на шею. Через несколько дней царь почувствовал удушье, жар, головную боль; его била дрожь и мучила боль в крестце. Последний симптом оказался решающим в диагностике Блюментроста, подозревавшего оспу. В свою очередь, Бидлоо не видел в данной болезни ничего опасного, выписывая травяные снадобья, от которых царя рвало желчью.
