— Мой муж беспокоится за твою шкуру больше, чем она того стоит, как мне кажется. Честное слово, он ведет себя как самец в сезон любви.

— Если он беспокоится за мою шкуру, — холодно сказала Катрин, — это вовсе не от того, что он сумел ею попользоваться. Вашим вызовом к себе, высокородная дама, вы спасли мне…

— Спасли? Что еще за слово? На что еще может надеяться такая девка, как ты, как не на благосклонность именитого сеньора? Ты забываешь, что я его жена?

— Я ваша служанка. Ваши распоряжения, данные мне, позволяют предполагать, что я могу его забыть.

Гнев дамы пошел на убыль, охлажденный тоном собеседницы. В гневе она обычно пыталась пустить кровь первому встречному, но женщина, стоявшая перед ней, не выражала страха, и она вспомнила, что нуждается в ее услугах. Нетерпеливым голосом графиня спросила:

— Ты принесла то, о чем я тебя просила? Катрин утвердительно кивнула головой, но скрестила руки на груди, словно защищая то, что спрятала в корсаже.

— Напиток у меня, но я хочу вам кое-что сказать… Рука дамы потянулась к ней, а в глазах под тяжелыми темными веками запрыгали жадные огоньки.

— Говори быстро… и давай! Я тороплюсь!

— Вчера вы обещали мне за напиток деньги. Я отказалась и сейчас отказываюсь от золота, но у меня есть просьба.

Губы графини растянулись в улыбке, но в глазах появилось беспокойство.

— Ты уже сказала, что хочешь быть моей служанкой. Давай!

— Да, я это сказала и повторяю еще раз, но сегодня утром все изменилось. Наш предводитель попал в тюрьму. Ему грозит смерть. Мне нужна его жизнь.

— Какое мне дело до жизни дикаря? Дай мне флакон, если не хочешь, чтобы мои дамы забрали его у тебя силой.

Катрин медленно достала из-под нагрудника глиняный флакон и зажала его в руке. Ее. глаза горели ненавистью, но губы улыбались.

— Вот он! Но если кто-нибудь подойдет ко мне, я брошу его на пол, и он разобьется. У нас нет золотых или серебряных флаконов… только глиняные, а глина-хрупкая. У ваших дам не будет времени забрать его у меня. Я разобью его… так же, как разобью в том случае, если Феро не вернется в табор!

На перекошенном лице графини отразилась внутренняя борьба меж злобой и похотью. Последняя победила.

— Подожди минутку. Я узнаю, что можно сделать. Даже не прибрав волосы, она набросила на голову зеленую шелковую шаль и вышла. Оставшись одна, Катрин прилегла на подушки, набросанные у камина. Атмосфера в этой комнате душила и пугала. Эти резкие, тяжелые запахи, казалось, выделяла ядовитая хозяйка. Нервные пальцы Катрин ощупывали под тканью одежды кинжал, ласкали контуры резного ястреба на рукоятке, как бы прося у него поддержки. Твердая рука Арно так часто сжимала эту рукоятку, что должна была оставить на ней немного своей силы.

Мысль о супруге наполняла глаза горячими слезами… Что осталось от этого сильного тела, от этого красивого лица? Какие опустошения принесла им проказа? Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о прокаженных, которых она уже встречала на своем пути: отвратительные, серые останки, не имевшие больше ничего человеческого. Время от времени они приходили на могилы святых молиться о невозможном излечении… Но нужно было ждать, снова ждать! Уставшая Катрин обхватила голову руками, пытаясь стереть скорбные видения, расслаблявшие ее волю. Перед глазами предстала другая фигура — светловолосого мужчины, голубые глаза которого смотрели на нее с такой нежностью, юноши, на чьей руке был повязан черный с серебром шарф. Он был красивым, уверенным и нежным. И все же Катрин оттолкнула видение, словно Пьер де Брезе пытался силой овладеть ее сердцем и изгнать оттуда образ Арно.

Возвратившаяся мадам де Ла Тремуйль вырвала ее из мира грез. Графиня пристально посмотрела на сидевшую женщину, потом улыбнулась, но в этой улыбке Катрин распознала жестокость и приготовилась защищаться.

— Пойдем, ты будешь удовлетворена.

Как и в прошлую ночь, она последовала за дамой, но на этот раз направляясь в другое место. Они вышли во двор, пересекли его, обогнули донжон и приблизились к тюремной башне.

По дороге Катрин увидела Тристана Эрмита в группе конюхов, игравших в шашки на большом камне. Он отвернулся, завидя ее, а потом проследил за ней глазами. Его взгляд, как обычно, был безразличен и неподвижен, но молодая женщина поняла: он спрашивал, что она собиралась делать в подобной компании.

Низкая дверь под обшарпанной аркой, куда входили, согнувшись, находилась в основании башни. Переступив через порог, Катрин почувствовала, как холодом охватило плечи. Солнце и тепло не проникали в этот мир страданий. В глубине низкой комнаты несколько стражников играли в карты при свете дымящегося светильника. Низкая дверь вела из нее в подвал…

Графиня резко щелкнула пальцами, и один из стражников, взяв факел, зажег его от светильника и стал спускаться по лестнице впереди женщин. На все эти детали Катрин не обращала никакого внимания. Страшный шум бил ее по ушам, холодил кровь в жилах. Это было эхо человеческих стонов, которые, как ни странно, становились более отчетливыми, но менее громкими по мере того, как они спускались вниз. Когда женщины достигли первой площадки, стоны превратились в хрип. Катрин, затаив дыхание, с ужасом смотрела на дверь, выходящую на площадку. Сделанная из кованого железа и снабженная огромными задвижками, она испускала зловещий красноватый свет, выбивавшийся сквозь зарешеченное окошко. Именно оттуда неслись стоны и регулярные удары, ритм которых совпадал с хрипами.

Солдат с факелом молча отворил дверь. Катрин не смогла удержаться от крика. Перед ней два мучителя, одетые в кожу, с бритыми и потными от усилий головами, сменяя друг друга, били плетьми человека, привязанного за запястья рук к столбу. Катрин не сразу заметила Ла Тремуйля, сидевшего в грубом кресле и смотревшего, подперев свой тройной подбородок руками, на едва стонавшую жертву. Обмякшие ноги пытаемого больше не выдерживали тяжести тела, и оно повисло на привязанных руках. Голова с длинными черными волосами, беспомощно болталась, спина превратилась в ужасное месиво, по которому били с отвратительным звуком плети. Пол был залит кровью…

Раздавленная ужасом, Катрин отступила к стене, но и там не избежала брызг крови, попавшей ей на лицо. Катрин хотела посмотреть, в глаза графине, но Ла Тремуйль не смотрела на нее. Ее трепещущие ноздри, вытаращенные глаза явно свидетельствовали о наслаждении, а к горлу Катрин подступала тошнота. Человек больше не стонал. Палачи перестали бить, и, прежде чем один из них грубым движением отбросил волосы с лица своей жертвы, молодая женщина узнала в нем Феро…

Неожиданная картина всплыла у нее перед глазами. На месте цыгана она увидела Арно, также привязанного к колонне, стонущего и обливающегося кровью под плетьми палача. Рядом с ним стояла эта гнусная женщина и облизывала губы тонким языком. Этому наказанию Арно подвергся в подвалах Сэлли и был спасен Ксантраем…

Видение было таким реальным, что новая волна ненависти поднялась в душе Катрин. Ослепленная яростью и не в силах больше сдерживать себя, она стала искать в корсаже кинжал Арно. Ее дрожащая рука натолкнулась на флакон с зельем и остановилась. В этот момент мрачный голос одного из палачей объявил:

— Человек мертв, монсеньор.

Ла Тремуйль устало вздохнул и с большим трудом выволок свое тучное тело из кресла.

— Он оказался слабее, чем я предполагал. Бросьте его в реку.

— Нет, не надо, — вмешалась его жена, — я обещала этой девке, что его вернут цыганам. Пусть отдадут ей тело… а потом выгонят!

Ее блуждающий взгляд обнаружил Катрин, прислонившуюся спиной к стене, бледную и крепко сжавшую губы.

— Вот видишь, — сказала дама с опасной нежностью, — я делаю все, что ты хочешь.

Потемневшие от ярости глаза Катрин встретили наглый, оскорбительный взгляд. Увидев на лице молодой женщины ненависть и презрение, графиня сделала шаг назад. Рука Катрин, по-прежнему сжимающая глинявый флакон, медленно поднялась. Пальцы надавили на его с неожиданной силой и хрупкий сосуд треснул в ее руке. Резким движением она бросила осколки в лицо своего врага.