— А я отдаю тебе то, что обещала, — сказала она спойно.

Бледное лицо графини передернулось от бешенства, один из осколков слегка порезал ей губу. Кровоточащий рот сделал ее похожей на вампира. Показывая на Катрин пальцем и дрожа от злости, она кричала:

— Возьмите ее, посадите на цепь вместе ее приятеля и бейте, бейте, пока не сдохнет!

Катрин поняла, что пропала, что одно мгновение слепой ярости все испортило; не будет обещанного отмщения, рухнули планы королевы Иоланды. Она поняла, что не выйдет отсюда живой, но, странное дело, она не испытывала сожаления о том, что сделала.

За страдания Арно, за то, что ожидало ее, ей приходилось удовлетвориться этой маленькой струйкой крови и гневом графини, но, по крайней мере, молодой граф Мена не рискует больше очутиться даже на одну ночь в объятиях этого отвратительного создания.

Двое палачей уже держали Катрин за руки, когда камергер, направившийся к выходу, остановился перед мнимой цыганкой, осмелившейся ударить его жену. С любопытством, не лишенным удовольствия, он следил за их схваткой и даже наклонился, чтобы помочить свой палец в лужице жидкости на полу, и понюхал ее… Теперь он решил вмешаться:

— Минуточку, пожалуйста. Эта женщина была передана мне, и я полагаю, что сам и буду ею распоряжаться… Помните, моя дорогая? Я ведь дал вам ее на время.

Катрин едва сдержалась от вздоха облегчения, но дама обратила свой гнев против супруга и, сжав кулаки, пошла. на него.

— Эта грязная египтянка унизила, ударив меня, это ничтожество… И вы не хотите наказать ее?

— Я это сделаю в положенное время. А сейчас мы бросим ее за решетку. Я хотел бы прояснить некоторые вещи.

— Какие, например?

— Например… узнать, что было в этом флаконе, судьба которого так опечалила вас.

— Это вас не касается!

— Тем более это интересно. Эй, вы, посадите эту женщину за решетку. И запомните, никто не должен дотрагиваться до нее без моего приказа. Вы отвечаете за ее жизнь.

— Ах, какие предосторожности, — присвистнула с ненавистью графиня, — да простит меня Бог, эта девка вам крайне дорога!

— Богу нет дела до вас, моя дорогая, как и вам до него. Не хотела ли она вас уничтожить? Должны быть очень серьезные основания, чтобы объяснить ее ненависть к вам. Я вас слишком люблю, чтобы не выяснить эти причины… причем любыми средствами. Вы идете?

Насмешливо улыбнувшись, он предложил ей руку. Катрин подумала, что, вероятно, в эту минуту тучный камергер больше не боялся свою супругу. Он только что нашел оружие против нее и, кажется, хотел им воспользоваться.

Они направились к двери, эта странная пара, связанная крепкими узами алчности и ненавистью крепче, чем самой нежной любовью, эти зловещие призраки, вышедшие из кошмарных снов. И Катрин подумала, что самым страшным наказанием было бы запереть их вместе в маленькой комнате, где шакал и гиена пожирали бы друг друга целую вечность. Это свидание стало бы самым лучшим наказанием для них! Она не увидела, как они исчезли. Один из палачей опустил ей на плечо свою волосатую лапу, одетую в кожаную перчатку.

— Тебе сюда, моя красавица!

В это время его напарник отвязал неподвижное тело Феро, скользнувшее на пол с глухим стуком. Слезы жгли глаза Катрин. Этот человек любил ее, его преданное смерти тело, горячее и живое, было в ее объятиях, его бескровные, искусанные губы шептали слова любви и покрывали ее безумными поцелуями… И вот Феро превратился в окровавленное месиво, которое вскоре бросят в реку.

Представляя себе страдания Терейны, она всхлипнула и закусила губу. Человек, тянувший ее за собой, понял это по-своему.

— Плачь теперь, ты сама подписала себе смертный приговор, дура! Какая заноза попала тебе под ноготь, что ты связалась с этой ужасной бабой?

И поскольку Катрин не отвечала, он покачал своей большой головой, напрочь лишенной шеи и похожей на шар, поставленный прямо на плечи.

— Мне будет жалко мучить тебя, обидно избивать такую красивую девушку, как ты. Но вполне возможно, она заставит содрать с тебя три шкуры, за то, что ты е» сделала.

— Она меня может только убить, — презрительно ответила Катрин, — и ничего больше.

— Убийство убийству рознь. Я предпочел бы повесить тебя, но для нее этого будет, мало. Ладно… я постараюсь быть неловким, чтобы не растягивать надолго наказание.

Намерение человека было добрым, но то, о чем он говорил, было отвратительным, и Катрин плотно сжала губы, чтобы не задрожать.

— Спасибо, — прошептала она.

Из низкой комнаты палач и его пленница попали в коридор, куда выходили три двери, обитые железом. Одна из них была открыта. Человек подтолкнул Катрин, и она оказалась в узкой, сырой камере. Позеленевшая кружка и кучка гнилой соломы — вот и вся обстановка. И вдобавок к ней — пара ржавых браслетов, подвешенных за цепь к стене. Немного дневного света проникало в подвал через отдушину шириной в ладонь, расположенную так высоко, что нельзя было до нее дотянуться. Отдушина выходила во двор на уровне земли, и грязная вода капала из нее вниз.

— Вот ты и у себя. Давай руки.

Она покорно протянула руки. Тяжелые железные браслеты защелкнулись на нежных запястьях. Какое-то время палач не выпускал ее руки из своих.

— У тебя красивые руки, руки благородной дамы. Да, жаль, очень жаль. Иногда и мое ремесло бывает грустным.

— Зачем же вы им занимаетесь? Плоское лицо палача приняло наивно-удивленное выражение, улыбка обнажила желтые зубы.

— Мой отец занимался этим, его отец тоже. Это хорошее ремесло и может высоко поднять способного человека. Я, возможно, стану когда-нибудь присяжным палачом большого города. Существуют тонкости, за которые нас ценят. Ах! Если бы король вернулся в Париж! Как это было бы хорошо!

С нескрываемым ужасом Катрин обратила внимание на пятна еще свежей крови на одежде палача. Он это заметил и со смущенной улыбкой сказал:

— Ну, ладно. Не хочу тебя больше пугать, а то ты примешь меня за зверя. Постарайся заснуть, если тебе это удастся.

Побоявшись, что она его оскорбила, и не желая дела! из него врага, Катрин спросила:

— Как вас зовут?

— Очень любезно с твоей стороны. Меня об этом редко спрашивают. А зовут меня Эйселен Красный… да, Эйселен. Моя мать говорила, что это красивое имя…

— Она была права, — серьезно сказала Катрин. — Это красивое имя.

Глаза Катрин довольно быстро привыкли к темноте камеры. Какой бы маленькой ни была отдушина, но, по крайней мере, она давала возможность различить день от ночи и видеть окружающие предметы. Пленница поблагодарила Небо за то, что ее не бросили в один из каменных мешков, познанных ею в Руане, находящихся глубоко под землей, куда свет не проникает никогда.

Сидя на гнилой соломе, она отдалась во власть медленно текущего времени. Несмотря на тяжесть браслетов, ее закованные руки имели все же свободу движений, и вскоре она заметила, что, приложив усилия, может вытащить их. Руки у нее ведь такие узкие и миниатюрные. Но лучше было пока не пробовать: это можно сделать ценой болезненных усилий, а как всунуть их обратно?

Она была довольна, что ее не обыскали и кинжал остался при ней. Тяжелый, внушающий уверенность, он покоился под корсажем. Да будет благословен Господь, помешавший ей обнажить его только что! У нее вырвали бы оружие, и она больше его не увидела. Благодаря кинжалу Катрин надеялась избежать пыток, которые графиня ей уготовила. Быстрый удар — и все решено. Она не будет хрипеть и стонать на глазах у жестокого врага. Однако Катрин не могла избавиться от тревожного чувства, сжимавшего грудь: что же с ней будет? Приглушенный толстыми стенами шум замка почти не проникал в камеру, и все же ей казалось, что временами она слышит какую-то далекую, мрачную и раздирающую душу жалобу. Она догадалась, что это были причитания племени перед истерзанным телом их вождя. Она представила себе плач женщин, их распущенные, посыпанные пеплом волосы, руки, размазывающие слезы по лицу, монотонное пение страдающих людей, возможно, проклятия, обращенные к той, из-за которой погиб Феро.