В десять температура поднялась до девяноста двух градусов по Фаренгейту. Торговцы в выходивших на площадь лавочках распахнули свои двери навстречу знойному влажному воздуху, справиться с которым внутри их заведений вентиляторам было явно не под силу. Сейчас они ожидали указаний из Мемфиса, Джексона и Чикаго относительно списка тех товаров, которые, начиная со следующей недели, можно продавать по специальным ценам.

Нуз позвонил Джин Гиллеспи, клерку окружного суда, и уведомил ее, что она отвечает за подготовку присяжных. Джин должна была выслать сто пятьдесят повесток кандидатам в члены жюри присяжных. Защита потребовала расширить список тех, из кого будут отобраны двенадцать заседателей, и Нуз согласился. Джин и двое ее подчиненных всю субботу провели листая списки избирателей и выписывая наугад имена. Следуя инструкциям Нуза, они сразу выбраковывали тех, кому было уже за семьдесят. Имя вместе с адресом писалось на специальную карточку. Карточек получилось ровно одна тысяча. Они были положены в картонную коробку, из которой два судейских чиновника по очереди, не глядя, вытаскивали карточки. Один чиновник был белым, другой – черным. Извлеченная из коробки карточка аккуратно укладывалась на столе. Когда количество карточек на столе достигло ста пятидесяти, коробку с оставшимися унесли, а машинистка села печатать длинный список имен кандидатов в члены жюри присяжных для судебного процесса «Штат против Хейли». Все делалось в точном соответствии с инструкциями достойного Омара Нуза, хорошо знавшего, что он говорит. Если жюри вдруг окажется полностью белым, если обвиняемого признают виновным и осудят на смертную казнь, то в апелляции, которую подаст защита, будет дотошно разобран каждый шаг процедуры выборов присяжных. Такое уже случалось раньше и приносило Нузу одни неприятности. Ничего, больше это не повторится.

После того как был составлен общий список, занялись выписыванием персональных повесток. Они пролежали в сейфе в кабинете Джин до понедельника, когда за ними приехал шериф Оззи Уоллс. Налив ему чашку кофе, Джин знакомила шерифа с инструкциями Нуза.

– Судья сказал, чтобы повестки разнесли сегодня между четырьмя пополудни и двенадцатью ночи.

– Хорошо.

– Члены жюри должны явиться сюда без опозданий в девять утра следующего понедельника.

– О'кей.

– В повестках не указано ни название дела, ни его суть, и сообщать об этом что-либо членам жюри не допускается.

– Думаю, им самим об этом все известно.

– Очень может быть, но так настаивает Нуз. Разнося повестки, ваши люди должны держать язык за зубами. Имена и фамилии будущих присяжных являются конфиденциальной информацией и не подлежат огласке по крайней мере до среды. Не спрашивайте почему – так приказал Нуз.

Оззи взвесил в руке пачку повесток:

– И сколько же их здесь?

– Сто пятьдесят.

– Сто пятьдесят! Для чего так много?

– Дело-то какое большое. Нуз приказал.

– Все мои люди окажутся занятыми этим.

– Мне очень жаль.

– Ну да ладно. Если это то, чего хочет его честь...

Оззи вышел, а через несколько мгновений на его месте уже стоял Джейк и заигрывал с молоденькими секретаршами, улыбаясь Джин Гиллеспи. Пройдя следом за ней в кабинет, Джейк прикрыл за собой дверь. Джин уселась за свой стол и погрозила Джейку пальцем.

– Я знаю, для чего ты здесь, – сурово проговорила она. – Но ты этого не получишь.

– Дай мне список. Джин.

– Я не могу, Джейк. Неужели ты хочешь, чтобы у меня были неприятности?

– Дай мне список, Джин.

– До среды – нет. Так приказал Нуз.

– Почему до среды?

– Не знаю, но Омар настаивал на этом.

– У тебя не будет никаких неприятностей, потому что никто ни о чем не узнает. Тебе же известно, как я умею хранить тайны. – Теперь Джейк не улыбался. – Джин, дай мне этот чертов список.

– Джейк, я не могу.

– Он нужен мне, нужен прямо сейчас. Я не могу терпеть до среды. Меня ждет работа.

– Это будет нечестно по отношению к Бакли, – слабым голосом проговорила Джин.

– К дьяволу Бакли! По-твоему, он играет честно? Да он же змея, и ты ненавидишь его так же, как и я.

– Может, даже больше.

– Дай мне список, Джин.

– Джейк, мы всегда были друзьями. Из всех моих знакомых юристов ты – самый близкий мне человек. Когда мой сын попал в беду, я ведь обратилась к тебе, так ведь? Я верю тебе и хочу, чтобы ты выиграл это дело. Но нарушить приказ судьи я не могу.

– Кто помог тебе на последних выборах – я или Бакли?

– Джейк, прошу тебя...

– Кто не дал твоему сыну сесть за решетку – я или Бакли?

– Пожалуйста...

– Кто пытался засадить его в тюрьму – я или Бакли?

– Это нечестно, Джейк.

– Кто поддержал твоего мужа, когда все в церкви, каждый человек встал и потребовал, чтобы он вышел вон, поскольку записи в бухгалтерских книгах не сходились?

– Дело здесь не в преданности тебе, Джейк. Я очень люблю и тебя, и Карлу, и Ханну, но я просто не могу сделать этого.

Хлопнув дверью, Джейк стремительно вышел из ее кабинета.

Сидя за столом, Джин вытирала слезы.

В десять утра к Джейку вошел Гарри Рекс и бросил ему на стол копию списка с именами и фамилиями потенциальных присяжных.

– Не задавай мне вопросов, – сказал Гарри. Напротив каждого имени были сделаны пометки: «не знаю», «бывший клиент, ненавидит черных» или «работает на обувной фабрике, может оказаться сочувствующим».

Джейк медленно вчитывался в каждую строчку, пытаясь представить лицо человека, вспомнить что-нибудь характерное. В списке не было ничего, кроме имен. Ни адреса, ни возраста, ни рода занятий. Только имена, одни имена. Его школьная учительница из Кэрауэя. Одна из подруг матери по клубу садоводов. Бывший клиент, попавшийся с поличным на воровстве в магазине, как вспомнилось Джейку. А это имя он слышал в церкви. Вот завсегдатай кафе. Состоятельный фермер. Большинство имен принадлежало белым, хотя, конечно, в списке значились и такие, как Уилли Мэй Джоунз, Лерой Вашингтон, Рузвельт Такер, Бесси Лу Бин, бывшие явно чернокожими. Однако в целом список выглядел ужасающе бледным. Знакомых имен Джейк насчитал от силы тридцать.

– Ну что? – поинтересовался Гарри Рекс.

– Трудно сказать. Белых – большинство, но этого и следовало ожидать. Где ты его взял?

– Не спрашивай. Я отметил тебе двадцать шесть имен – это все, что я мог сделать. Другие мне незнакомы.

– Ты настоящий друг, Гарри.

– Я волшебник. А к суду ты уже готов?

– Нет пока. Зато у меня появилось секретное оружие.

– Какое?

– Увидишь ее чуть позднее.

– Ее?

– Да. В среду вечером ты чем-нибудь занят?

– Не думаю. А в чем дело?

– Отлично. Встретимся здесь. Подойдет Люсьен, может, еще один-два человека. Я хочу попросить вас уделить мне часа два времени и поговорить о жюри. Кто нам нужен? Попробуем слепить собирательный образ идеального присяжного и начнем плясать от него дальше. Обсудим каждое имя, посмотрим, кто нам совершенно неизвестен.

– Ну что ж, это обещает быть неплохим развлечением. Приду. Как ты себе представляешь идеального присяжного?

– Не знаю еще. Думаю, что убийство из мести как-то больше глянется людям попроще. Оружие, насилие, защита женщин – деревенщине это наверняка придется по вкусу. Но мой подзащитный – черный, и они готовы будут поджарить его на медленном огне – еще бы, ведь он уложил двоих таких же, как они сами.

– Согласен. Я бы еще держался подальше от женщин. Они ничуть не станут сочувствовать насильнику, но жизнь человеческую они все же ценят выше. Взять в руки «М-16» и отстрелить кому-то голову – такого женщины просто не поймут. Это понимаем мы с тобой, потому что мы отцы. Нам с этим все ясно, это по-нашему. Насилие и кровь нас не волнуют. Мы восхищаемся твоим подзащитным. Нужно подыскать людей, разделяющих наше мнение. Скорее всего это будут молодые отцы, получившие некоторое образование.

– Интересно. А Люсьен говорит, что предпочел бы иметь дело с женщинами, поскольку они более чувствительны.