Шкипер поставил кораблик на курс, поглядел на небо и неожиданно улыбнулся.

Так и пошлепали.

Создатель щедрой рукой сыпанул в здешнее море тысячи островов и островков, и потому Балтика тут странная — в километре-двух всегда виден берег. И кроме нас на воде хватало народу, видимо, рыбаки добирали последнее перед скорым ледоставом. Или не рыбаки, кто их знает.

Волна и ветер, к счастью, били не в лоб, и добрались мы к вечеру, хоть и позднему. Двухэтажные домики Мариехамна уже спали, но Матти достучался в один из них и сдал меня в гостиничку, наказав быть готовым еще до рассвета.

Прямо с утра меня нашел флегматичный швед и сообщил, что через полчаса отходим. Эрик выглядел почти точной копией Матти, разве что поверх вязаной шапочки носил зюйдвестку и курил прямую трубку. Да и кораблик его, на мой взгляд, калька с финского, только покрашен иначе.

Как и все на Балтике, Эрик хорошо знал немецкий и первым делом похвалил мою экипировку — кожанку, штаны из прочной парусины, свитер и сапоги

— До берега тридцать миль, до Стокгольма втрое дальше, нам чуть ближе. Немцы здесь бывают, но мы нейтральная страна — могут партию для досмотра спустить, но это редко. Вы журналист, карточка с собой есть?

Я кивнул.

— Хорошо. Я уже возил нескольких. Если без происшествий, к вечеру дойдем.

Стоило выйти из гавани на настоящую, широкую Балтику, как ветер сразу разгладил в струнку кормовой флаг — желтый крест на тугом синем поле.

Темная вода роняла пену с гребней, но даже низкая сизая туча, как и налетевший шквал с косыми струями пугали меня меньше, чем качка. В обложном дожде сразу пропал берег, серая мгла закрыла все, что дальше носа, и злая волна взялась за нас всерьез.

Здравствуй, морская болезнь, здравствуй, брезентовое ведро.

Сидел бы дома, так нет же, пересобачились товарищ Тулин и товарищ Гарденин, а товарищ Андронов не смог разрулить. И возжелали они третейского суда от высшего авторитета, который исправно блевал за борт, проклиная себя за то, что забыл анисовое масло и парочку лимонов.

Мы пристали в Окерсберге, не доходя до Стокгольма. Эрик меня как багаж передал встречающим, и крестьянская бричка повезла мое тело на берег озера.

— Здравствуйте, Сосед, — встретил меня Андронов, — давайте в лодку.

И быстро добавил, увидев, как я позеленел:

— Тут недалеко, вон до того островка, саженей сто, не больше.

Вот будь Исай один — сбежал бы, но терять лицо перед двумя гребцами из числа ребят Савинкова некомильфо. Да просто невозможно! А мне ведь еще обратно через Балтику…

— Островок принадлежит знакомому фермеру, он там траву косит и рыбу ловит. Есть небольшая избушка. Вот мы и выбрали место, чтобы никого рядом. Лодка уйдет, и вернется, как мы сигнал поднимем.

Ага, белый дым из трубы. А вообще… остров, озеро, косари, Ульянов — это что же, у нас пре-релиз “Ленина в Разливе”? Интересно, кого из присутствующих будут потом из истории вымарывать…

Чернов и Старик сидели по углам, надувшись, как мыши на крупу. Оба сразу кинулись ко мне, наперебой выкладывая свои обиды, даже толком не поздороваться не дали.

— Стоп-стоп-стоп, по порядку, — вскинул я ладони. — Кинем жребий, кому выпадет орел — тот говорит первым.

Ну и началось. Коммунальная квартира, ей-богу.

Причем все обиды мелочные, яйца выеденного не стоят, но накопилось. В первый вечер все не дослушал, с утра было начали по новой, но я снова вытащил всех наружу пилить и рубить дрова. А потом готовить еду. И только затем, умаяв спорщиков, выслушал окончание.

Бытовуха. Натуральная грызня от безделья. И это моя вина — очевидно же, что заперев кучу амбициозных людей в фаланстере, неизбежно получим вот такие вот склоки. На ровном месте, в общем-то — революционная лодка разбилась о быт, а эмигрантская колония — на эсеров, эсдеков, анархистов и независимых. И сцепились.

Проблемы вывоза мусора перетекали в социализацию земли. Из социализации земли следовала очередность на кухне. Из очередности на кухне — мирная политика… эт сетера, эт сетера.

Перед обедом снова вышли поколоть дрова, затем возились с готовкой. И чем больше мы уставали, тем ниже падал накал спора.

— Я вам неоднократно писал, что…

— Вы же знаете наш принцип: не разбирать жалобы без личного присутствия обеих сторон. И вообще — взрослые, солидные люди, по сорок лет уже, и не могут наладить общежитие! Как же вы страной намерены управлять, а?

Лидеры переглянулись.

— Да какой страной, движение в упадке!

— Война неизбежно обострит противоречия. Движение поднимается, и мы должны быть готовы. Я предвижу большие потрясения через год-два. Поэтому давайте так. Мне кажется, что все эти споры — от излишка свободного времени. Чем у вас люди заняты?

— Читают, на лекции ходят…

— И все?

— Статьи пишут.

— Мало. Исай, записывай. Первое. При общежитии создать мастерские. Посоветуйтесь со шведами, какие лучше, столярку, малярку или что еще. Все должны отрабатывать в них, скажем, часов десять в неделю минимум. Кто захочет больше — не возбраняется. Второе. Все поголовно участвуют в уборке, готовке и так далее — вот как мы сейчас. Установите очередность, проверки. Третье. Совместные занятия. Сейчас снег выпадет, вот чтобы к весне все умели ходить на лыжах. Футбол, санки — что угодно, лишь бы на воздухе и вместе. Хоть в снежки играйте.

— Не захотят.

— Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Предлагаю такой вариант. Я пришлю вам человека на должность коменданта, но с условием — в части распорядка слушаться его безоговорочно. Кто не будет — выселим. Если годится, можем проголосовать — нас здесь четверо членов Исполкома.

На том и порешили. А я подкинул им еще несколько фишек — запрет на лекции, если на ней не присутствуют другие фракции в числе не менее половины слушателей. Чтобы не по углам фракционным сидели, а идеями делились. Рукописные журналы тут вполне в ходу, так пусть еще и стенгазеты делают, чтобы на всеобщее обозрение… И только на спортивно-производственно-бытовые темы, никакой теории и политики!

И главное — теневой кабинет.

— Вы имеете в виду правительство России? Министр транспорта, министр внутренних дел, министр иностранных дел и так далее?

— Да. Подумайте, кто какое направление возьмет, устройте такую штабную игру. Вырабатывайте законы, порядок рассмотрения проектов и так далее, пригодится. Ну и смотрите, кто к такому делу лучше приспособлен.

Озадачил и уехал в Стокгольм.

Мне кроме революции еще и с бюстгальтером разобраться надо. А то некая Мэри Джейкоб утверждает, что я слямзил ее патент, и желает судиться. И сдается мне, торчат за ней ушки Томаса нашего Альвы Эдисона.

Три дня не вылезал с телеграфа. В Америке бельишком моего изобретения занимался проверенный партнер Кинг Жилетт, вот с ним и его адвокатами переписывался. И пришли мы к тому же решению, что и с розеткой — упирать на то, что мои патенты комплекснее. Стандартизация размеров, регулируемые лямки, застежка спереди для кормящих, вкладки для объема — к этому мисс Джейкоб даже близко не подошла. Как и к двум ма-аленьким деталькам, которые позволяли расстегивать все это великолепие одной рукой — если мужчины будущего не поставят мне за это памятник, ей-богу, обижусь.

Вечером сидел с кодовыми телеграммами от Вельяминова. Кружными путями, через ирландцев, через завсклад, через товаровед пришла информация о секретных договорах союзников. Италии наобещали территорий вдоль Адриатики, и аппенинское королевство через месяц влезает в войну на стороне Антанты. И англичане согласились гарантировать проливы России, но очень-очень тайно и не полностью — только Босфор.

А еще Никита направил мне попутчика в Россию. Он прибыл на следующий день, свободно проехав Германию и Данию со швейцарским паспортом. Хотя какой из Нестора Михненко швейцарец…

Эрик принял нас на борт, пожал руки и сразу посоветовал мне лечь в каюте на нижнюю койку.

— Чего это он? — тихонько поинтересовался Нестор.