— Не смей больше никогда, никогда поступать со мной таким образом. Ты можешь не желать быть моей женой, но ты ею являешься. И за неимением лучшего я по крайней мере требую от тебя уважения, — произнес он, медленно и тщательно выбирая слова. Затем, не дожидаясь ответа, завел машину.

Они вернулись на виллу, не сказав больше друг другу ни слова. Как только они приехали, София накрыла к обеду, который прошел в напряженной тишине.

Хэлин уже жалела, что она вообще открыла рот в этом дурацком магазине. Он просто дразнил ее, она это знала, и после всех последних дней, когда большую часть времени в их отношениях царила беззаботная непринужденность старых друзей, он поневоле должен был думать, что его поддразнивание не вызовет у нее протеста. Теперь между ними снова вырос ледяной барьер. Она убеждала себя, что так будет лучше, но в глубине души сожалела, что испортила намечавшиеся новые отношения.

Карло покинул столовую со словами:

— Я выпью кофе в кабинете. Мне надо поработать. — И резко бросив «спокойной ночи», закрыл за собой дверь.

Уже наверху, в их спальне, Хэлин распаковала коробку, лежавшую на кровати и грустно улыбнулась, обнаружив там вместе с другим бельем красную грацию. Выбрав самую скромную ночную рубашку, она положила все остальное в ящик комода, сбросила одежду и быстро приняла душ. Потом накинула пенистые белые кружева и юркнула в постель.

Если ей были нужны еще какие-то доказательства любовной интриги между Катериной и Карло, то он предоставил их этой ночью. Ей показалось, что она пролежала в постели долгие часы, прежде чем в холле послышались его тяжелые шаги. Она напряглась то ли от страха, то ли от предвкушения, сама не знала от чего, но, оказалось, беспокоиться нужды не было. Она услышала, как Карло, не включая света, прошел в ванную комнату, затем зашумел душ, потом, наконец, наступила тишина. Тяжесть его тела примяла матрас. Ее нервы напряглись, она ждала прикосновения его руки. Она ощущала жар его такого близкого тела, ее обволакивал его свежий мужской запах, и прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что он повернулся к ней спиной и уже крепко спал.

Часом позже она все еще пыталась убедить себя, что ей не спится из-за сегодняшней послеполуденной сиесты и что бессонница не имеет абсолютно никакого отношения к мужу.

Телефон звякнул, когда Хэлин положила трубку. Звонил Карло, объяснил, что у него не будет времени вернуться на виллу до вечеринки у Катерины и сказал, чтобы Томассо привез ее к нему в Палермо.

Вздохнув, Хэлин села в кровати. Она уже приняла душ, облачилась в крохотный кружевной бюстгальтер и трусики и намеревалась заняться макияжем, когда позвонил Карло. Звук его голоса произвел на нее странное возбуждающее действие — это чувство она испытывала в последнее время все чаще и чаще.

Хэлин редко просыпалась, когда он по утрам вставал с постели, а если и просыпалась, то после своего поражения в тот понедельник притворялась, что спит. Она плохо себе представляла, как он проводит время в Палермо и встречалась с ним лишь вечером за обеденным столом. Ни тогда, ни в случаях, когда он возвращался значительно позднее, Карло ничего не объяснял, и она ни о чем не спрашивала. Они вели себя, как два незнакомых человека, их единственным местом встречи была постель, которую они делили. То, что произошло ночью в понедельник, больше не повторялось. Как бы поздно Карло ни возвращался, спала ли она или нет, он всегда приходил к ней…

Хэлин охватила дрожь при мысли, что она беспомощно сдалась на милость Карло. То, как Карло занимался любовью, неизменно возбуждало ее. Молча, с почти клинической точностью он доводил ее до вершины экстаза, и потом она лежала, опустошенная, в его объятиях.

Она потратила последние два года на то, чтобы убедить себя, как она его ненавидит. Но это было ничто по сравнению с тем, как она ненавидела саму себя. Ночь за ночью, после вспышки страсти — она не осмеливалась называть это любовью — уступчивость ее плоти вызывала у нее чувство унижения. Она не смела даже взглянуть на него, боясь увидеть в его глазах знакомый отблеск триумфа и насмешки.

Но последние две недели прошли неплохо. Временами Карло был занимательным и внимательным кавалером, воплощением мужа нового типа, осыпающим Хэлин знаками нежной заботы. Она почти поверила в их искренность.

В прошлую субботу их пригласили на ланч в родовое поместье его отца, и по отцовскому же предложению Карло решил показать ей угодья. Она довольно смело уселась на мотоцикл позади Карло, крепко обняла его за талию, и они отправились в путь. К удивлению Халин, поместье оказалось чрезвычайно большим. Они мчались мимо колосящихся пшеничных полей, лавировали в оливковых рощах и, наконец, остановились у склона холма, поросшего виноградной лозой.

Карло, чья холодная ярость давно угасла, объяснил, что Сицилия — это житница, «хлебная корзинка» Италии. На этой плодородной земле произрастало все, что угодно, и поместье не только удовлетворяло собственные нужды, но и приносило доход.

Хэлин улыбнулась, вспоминая их прогулку меж длинных рядов виноградника. Она сорвала виноградинку и хотела было бросить ее в рот, как Карло буквально выбил ее у нее из пальцев.

— Да, я говорил, что это столовый сорт для еды, сага, но сначала надо бы помыть.

Она бросила на него озорной взгляд, положила одну руку на крутое бедро, закинула другую за голову и пропела:

«Очисть мне виноградинку, дорогой», подражая кинозвезде Мае Вест.

Карло расхохотался и занялся именно этим.

— Да я просто пошутила, Карло, не нужно, — засмеялась она.

— Отчего же. Разве не знаешь, для тебя я что угодно сделаю. Ну-ка, открой рот, — попросил он, выбрав особенно крупную виноградину. Она послушно исполнила просьбу, как вдруг он накрыл ее рот своим. Нежное прикосновение его языка пронзило ее, как стрелой, томительным желанием, Когда ей, наконец, удалось заговорить, она хрипло спросила:

— Что случилось с моей виноградинкой?

Привлекая ее к себе и опускаясь вместе с ней на траву, Карло пробормотал:

— Я уронил ее. Не мог устоять перед соблазном твоих раскрывшихся губ. — Его рот снова накрыл ее губы, он навалился на нее всем телом, вдавливая в мягкую землю. Шли долгие секунды, и единственным звуком было тяжелое биение их сердец. Вдруг тишину нарушил голос:

— Patrono, вам что, нехорошо?

Карло дернулся, как будто в него выстрелили, и приподнявшись на локтях, повернул голову.

— Хорошо. Хорошо, Padre. Я прекрасно себя чувствую. Только тогда Хэлин поняла, что кто-то стоит у ног Карло и, очевидно, не замечает ее. Тело Хэлин было перекрыто намного более крупной фигурой Карло. Она почувствовала, как откуда-то изнутри на нее накатываются спазмы смеха. И тут голос начал быстро удаляться, произнося:

— Scusi, scusi.

Взглянув вверх на Карло, она с изумлением увидела, что он покраснел. Его красивое лицо стало цвета свеклы.

— О, Карло! Вот уж не думала, что доживу до дня, когда ты покраснеешь, — прощебетала она. Он поднялся и поставил ее на ноги.

— Не понимаю, что тут смешного, Хэлина. Видишь ли, это был священник, а он — большой приятель Розы. К тому времени, как мы явимся к обеду, не только мой отец будет знать, что я балуюсь со своей женой в виноградниках, а, наверное, все, кто тут есть в поместье.

— И что, это так ужасно? — спросила она, все еще смеясь. Застенчиво улыбаясь, он взял ее за руку, отвел к мотоциклу и сказал:

— Нет, ты права, это не имеет значения. Просто не очень укрепляет мой имидж международного финансиста, а?

Что касается слухов, он оказался прав. За обедом сразу стало ясно, что старик знает о случившемся, и с трудом скрывает свое веселое настроение, вызванное этим событием. Карло же метал в сторону отца смертоносные, как кинжал, взоры, предупреждая тем самым, чтобы тот, не дай Бог, не расхохотался. После обеда, когда отец вкрадчиво предложил им остаться на ночь, чтобы сэкономить время, Хэлин показалось, что Карло вот-вот хватит удар. Понятное дело, не успел он вымолвить и слова, как она тут же дала согласие.