«Бред какой-то, — подумал Юрий Васильевич, окончательно теряясь. — Надо почаще бывать на свежем воздухе. Вот опять бегать начну, все и пройдет».

Коты выжидательно молчали, глядя на него немигающими зрачками. «Померещилось, — обрадовался Каченовский. — Гнать их надо. Вот возьму веник и выгоню».

— Брысь, подлые! — заорал он и замахнулся домашней туфлей, наспех сорванной с ноги. — Брысь, кому говорят!

Рыжий и Полосатый устремились к балконной двери. Разве что, показалось Юрию Васильевичу, бежали они без особой спешки и не прыжками, что свойственно котам, на которых замахиваются туфлей, а неторопливой рысью. Кроме того, Полосатый вроде бы пожал на ходу плечами, но поручиться в том Юрий Васильевич не мог. Он стряхнул с себя наваждение, для чего энергично потряс головой и сделал глубокий вдох, а затем приступил и прерванному занятию: полез под тахту.

— А я говорю тебе — мало ли что прогнал! Человек, вишь, в затруднении.

— Нет, нет и еще раз нет. Он вел себя не по-джентльменски.

— Вот те нате! Брось дуться.

Юрий Васильевич разогнулся и застонал. Кошмар продолжался: на балконе Полосатый уговаривал Рыжего вернуться в квартиру и помочь в чем-то хозяину, а Рыжий наотрез отказывался. Каченовский обреченно уставился в дверной проем, откуда не замедлили показаться две усатые морды — вытянутая и пошире. Рыжий широкомордый боком приблизился к Юрию Васильевичу и, не глядя на него, спросил:

— Что вы там обронили? Я поищу, извольте.

— Знай наших! — радостно завопил Полосатый, тоже заходя в квартиру.

Каченовский не успел глазом моргнуть, как Рыжий исчез под тахтой. Секунду спустя он появился, весь серый от пыли. Перед собой он толкал лапой, словно хоккейную шайбу, медный кружок. Изысканное воспитание не помешало Рыжему погнать пятак по комнате, задирая хвост и издавая торжествующие вопли.

— Кончай баловать, — строго сказал Полосатый. — Отдай человеку вещь. Ишь разыгрался.

Рыжий подогнал пятак к Юрию Васильевичу, все еще сидевшему на полу, и сказал без особой приязни:

— Извольте получить. — И подумав, добавил. — Пожалуйста.

— Спасибо, — машинально ответил Каченовский, взял пятак и поднялся с пола. Благодарность повисла в воздухе; тогда, понимая странность своего предложения, Юрий Васильевич через силу сказал. — Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Коты уселись рядышком на ковре. — Мы рискуем показаться назойливыми, — вкрадчиво начал Рыжий, — однако обстоятельства таковы, что… Словом, нет ли у вас немного молочного концентрата?

— Простите, чего?

— Сливок, вот чего, — пояснил Полосатый. — Сметана тоже сойдет.

— Да, да, — поддержал Рыжий. — Сквашивание молочнокислыми бактериями создает благоприятные условия для деятельности пищеварительных ферментов…

Юрий Васильевич молча вышел на кухню. Он нарочно долго шарил в холодильнике, будто разыскивал сметану, которая стояла у него под носом, потому что боялся нечаянным звуком прервать монолог Полосатого.

— Я буду вынужден, — говорил Полосатый — доложить о твоем поведении. В конце концов, я глава экспедиции. Как можно сбивать с толку человека? А вдруг он не знает биохимию? Ведешь себя как сноб! Не понимаешь, что такое сноб? А еще прошел усиленный пятидневный курс языковой подготовки! Сноб, к твоему сведению, это человек, который мнит себя лучше и умнее других, не имея к тому никаких оснований. Но, даже будь у тебя основания, ты не должен забывать, что сейчас ты тот, кто ты есть на самом деле. Юрий Васильевич уронил банку со сметаной. Обычные коты, наверное, слизали бы сметану с пола, но котам, которые рассуждают о снобизме, Каченовский не посмел этого предложить. Он собрал осколки, затер сметану тряпкой и миролюбиво сказал котам, что сбегает в магазин за чем-нибудь молочным. Рыжий вежливо улыбнулся, а Полосатый ответил:

— Сразу видать хорошего человека.

Натягивая пиджак, Юрий Васильевич косился на котов, все так же сидящих на ковре, и, наконец, предложил им перебраться в кресла и вообще чувствовать себя как дома. Коты возражать не стали и улеглись рядышком, но от сигарет, предложенных Каченовский, отказались наотрез, сославшись на вред табака для здоровья.

— Я мигом, — сказал хозяин и захлопнул за собой дверь. Когда он вернулся, коты дремали в кресле.

— Однако вы быстро, — заметил Рыжий, широко зевая.

— Магазин совсем рядом, — ответил Юрий Васильевич, будто оправдываясь. — И сметана есть, сказали — свежая. Да, вот я еще рыбки купил, не знаю, впрочем, по вкусу ли будет.

Он говорил так, словно совсем освоился с гостями. На самом деле нелепость положения по-прежнему мучила его, но хлопоты по хозяйству отвлекали от несуразных мыслей.

— Стерлядки взяли? — поинтересовался Полосатый. — Или, может, сига? Тоже, как я понимаю, порядочная рыба.

— Не знаю, — ответил Юрий Васильевич. — Не помню. Я хека купил.

— Кого, простите? — переспросил Рыжий. — По буквам, если можно.

— Хе-ка. Ха-е-ка.

— В моем словаре такого слова не было. А в твоем?

— Тоже не было. Чуяло мое сердце, что с этими ускоренными курсами не все ладно. Вот и рыбку забыли. А на вид ничего себе. Дорогая небось? — И Полосатый оценивающе посмотрел на пакет с хеком.

Юрий Васильевич хотел прихвастнуть, но спохватился и сказал правду.

— Мы не гордые, — успокоил его Полосатый. — Суньте их только в кипяток, чтоб оттаяли, а варить не надо.

— В процессе варки, — пояснил Рыжий, — разрушается часть водорастворимых витаминов…

— Сноб… — зашипел Полосатый, и Рыжий смолк.

— Да что вы, право, — ответил Юрий Васильевич, — знаю я, что такое витамины, за кого вы меня принимаете? — И, не дожидаясь ответа, быстро вышел на кухню.

В комнату он вернулся с большим расписным подносом, уставленным тарелками и блюдцами. Поначалу он хотел положить хека в какие-нибудь плошки, но в холостяцком хозяйстве плошек не оказалось, а попытки пристроить рыбок на перевернутые кастрюльные крышки ни к чему не привели: крышки все время качались, и хек сползал с них на расписные цветы. В конце концов Юрий Васильевич переложил рыбу на тарелки, из которых ел сам, сметану разлил по блюдцам и вдобавок поставил на поднос еду для себя — чашку кофе и два бутерброда с сыром.

Оставался главный вопрос: где сервировать котам стол. Поколебавшись, Юрий Васильевич сделал самое простое — поставил тарелки и блюдца на пол перед креслом. Коты мигом спрыгнули и принялись за еду. Ели они столь обыкновенно, что Каченовскому опять почудилось, будто наваждению пришел конец. «Коты как коты, — думал он, отхлебывая кофе. — Вон как на хека навалились. А у этого вся морда в сметане».

Размышления его были прерваны высоким и приятным голосом Рыжего:

— Весьма признательны вам за угощение, Юрий Васильевич. Я впервые пробую эту разновидность хордовых… Рыбу то есть, — испуганно поправился он, бросая взгляд на Полосатого. — Так вот, обязан отметить ее вкусовые достоинства и своеобразный аромат, о чем я непременно оповещу своих соотечественников.

— Духовитая рыбка, — вставил Полосатый. — Теперь бы… вы уж не обессудьте, хорошо бы кофейку хлебнуть. Бодрит с дороги.

— И впрямь, — добавил Рыжий, — благодаря наличию алкалоидов…

Полосатый стиснул зубы и сдержался.

Юрий Васильевич вышел на кухню за кофейными чашками, а когда вернулся, оба гостя сидели за журнальным столиком в креслах.

— Позвольте уж и нам к столу, — загудел Полосатый. — На полу есть-пить несподручно.

— Я думал, так вам привычнее…

— Отнюдь нет, — запротестовал Рыжий. — Вы находитесь в плену антропоцентрических представлений…

— Я знаю, что такое «антропоцентрический», — на всякий случай сказал Каченовский, чтобы избежать очередных пререканий. — Это когда человек считает себя самым главным.

— Вот-вот, — поддержал его Полосатый. — Пуп земли. Такое бывает не только у человека. У нас тоже случается.

— Как вы, вероятно, догадываетесь, — ввернул Рыжий, — мы не вполне заурядные коты, более того…

— Помолчи минуту! — осадил его Полосатый. — Что ты лезешь в пекло поперек батьки! Я бы, Юрий Васильевич, сказал вам как на духу, что мы и не коты вовсе. А кто же? — спросите вы. А мы, то есть я и мой приятель, прибыли к вам, значит…