– Но ты не смогла его полюбить.

– Я его возненавидела. – Лили угрюмо покосилась на меня. – Ведь даже ребенку понятно, когда кто-то его всего лишь терпит. Я ему никогда не была нужна. Только моя мама. Я даже типа могу это понять: кому охота возиться с чужими детьми? Так что, когда у нее родились близнецы, она отослала меня в пансион. Бац! Всем спасибо. Все свободны.

Глаза Лили наполнились слезами. Мне хотелось взять ее за руку, но она сидела, обняв коленки и образовав таким образом вокруг себя некий барьер. Несколько минут мы молча смотрели на автостраду, где, по мере того как солнце клонилось к горизонту, а облака окрашивались сказочным розовым цветом, поток транспорта становился все интенсивнее.

– Знаешь, а я ведь его нашла. – (Я удивленно повернулась к Лили.) – Мартина. Когда мне было уже одиннадцать. Я услышала, как одна из нянек говорила другой няне, что моей последней няне запретили рассказывать мне, что он звонил и наводил справки. Поэтому я сказала ей, что она должна сообщить мне его адрес, а иначе я пожалуюсь маме, что она ворует. И я отправилась прямо к нему. Оказалось, что он жил буквально в пятнадцати минутах ходьбы от нас. Пайкрофт-роуд. Знаешь такую улицу?

Я покачала головой:

– А он был рад… тебя видеть?

Она помедлила с ответом.

– Не то слово. Просто счастлив. На самом деле он чуть не плакал. Сказал, что ужасно по мне скучал, что ему было плохо без меня и я могу приходить, когда захочу. Но он уже успел связаться с кем-то еще, и у них родился ребенок. А когда ты появляешься в доме, где есть ребенок и вообще своя собственная нормальная семья, то начинаешь понимать, что ты больше не часть этой семьи. Словно тебя использовали и выкинули за ненадобностью.

– Уверена, никто даже не думал…

– Ну ладно. В любом случае я сказала ему, что он очень милый и вообще, но я реально не могу с ним видеться. Это будет выглядеть странно. И знаешь, я типа сказала ему: «Я ведь тебе не родная дочь», а он все равно мне названивает. Глупость какая-то. – Лили яростно помотала головой, и я не нашлась что ответить. Мы еще немного помолчали, а потом она, подняв глаза к небу, неожиданно спросила: – А знаешь, что бесит меня больше всего? – (Я ждала.) – Когда она вышла замуж, то поменяла мою фамилию. Мою собственную фамилию, и никто даже не потрудился спросить меня, хочу я этого или нет. – Ее голос словно надломился. – Я ведь даже не хотела быть Хотон-Миллер.

– Господи, Лили!

Она яростно потерла лицо ладонью, словно стыдилась своих слез. Затянулась сигаретой, затушила окурок о траву и шумно потянула носом.

– И я вот что тебе скажу. Последнее время мама и Хреносос постоянно лаются. И я нисколечко не удивлюсь, если они разойдутся. А если это случится, нам наверняка придется переехать в новый дом, сменить фамилию, и никто ей даже словечка не посмеет сказать, потому что она страдает и ей надо эмоционально двигаться дальше, ну и прочая хрень. А через два года появится другой Урод и мои братцы получат фамилию Хотон-Миллер-Брансон, или Озимандиас, или Тудлпип, или как там еще. – Лили истерически расхохоталась. – К счастью, к этому времени я уже буду далеко. Что, скорее всего, она вряд ли заметит.

– Неужели ты действительно думаешь, что ей на тебя совсем наплевать?

Лили резко повернула голову в мою сторону, и взгляд, которым она наградила меня, был не по возрасту умудренным и каким-то душераздирающим.

– Думаю, она меня любит. Но себя она любит больше. Ведь иначе разве могла бы она так со мной поступать?

А на следующий день у мистера Трейнора родился ребенок. Мой телефон зазвонил в 6:30 утра, и какое-то ужасное мгновение я думала, что случилось нечто страшное. Но это был мистер Трейнор, задыхающийся и взволнованный. Счастливым, дрожащим от слез голосом, характерным для всех новоиспеченных папаш, он сообщил мне важную новость:

– Это девочка! Восемь фунтов и одна унция! Абсолютно здоровенькая!

Он сказал мне, что она очень красивая, совсем как Уилл в младенчестве, что я непременно должна приехать посмотреть на нее, а затем попросил разбудить Лили, что я и сделала. Я смотрела, как Лили, заспанная и молчаливая, слушает радостное известие о том, что у нее… э-э-э… (у него ушло не меньше минуты, чтобы сформулировать)… теперь есть еще одна тетя!

– Ладно, – наконец пробормотала Лили и, еще немного подержав трубку у уха, добавила: – Угу… Конечно.

Она закончила разговор и передала мне телефон. Наши глаза встретились, но она лишь одернула измятую футболку и отправилась спать, плотно закрыв за собой дверь.

Группа медицинских страховых агентов уже была под таким хорошим градусом, что, по моим прикидкам, сделанным в 10:45, если они выпьют еще по одной, то их точно не пустят на борт самолета. Я как раз мучительно соображала, стоит ли им об этом говорить, когда увидела в дверях знакомую светоотражающую куртку.

– Здесь, слава богу, медицинская помощь никому не требуется. – Я медленно подошла к нему. – По крайней мере, пока.

– Никак не могу налюбоваться на твой прикид. Сам удивляюсь почему. – Сэм залез на табурет и положил локти на стойку. – А твой парик… очень занятный.

Я поправила юбку из люрекса:

– Я вырабатываю статическое электричество. Это мое тайное оружие. Кофе хочешь?

– Спасибо. Но мне нельзя особо засиживаться. – Проверив рацию, он сунул ее обратно в карман куртки.

Я сделала ему «американо», стараясь не показывать, как рада его видеть.

– А откуда ты узнал, где я работаю?

– У нас был вызов к выходу номер четырнадцать. Подозрение на сердечный приступ. Джейк говорил мне, что ты работаешь в аэропорту, да и вообще, установить твое местонахождение оказалось не так уж сложно… – Он огляделся по сторонам. Страховые агенты на минуту умолкли. Насколько я успела заметить, Сэм был из той породы мужиков, при виде которых другие мужчины сразу становятся тише. – Донна решила заглянуть в дьюти-фри. На предмет сумочек.

– Полагаю, ты уже успел осмотреть пациента?

Сэм посмотрел на меня в упор:

– Нет. Сперва попью кофейку, а уж потом буду просить указаний относительно выхода номер четырнадцать.

– Смешно. И как, тебе удалось спасти этому пассажиру жизнь?

– Я дал ей аспирин и объяснил, что пить четыре двойных эспрессо до десяти утра не самая удачная идея. Я польщен, что моя работа кажется тебе такой волнующей.

Тут я не выдержала и рассмеялась. А потом поставила перед Сэмом кофе. Он с явным удовольствием сделал большой глоток.

– Что ж… Я вот тут подумал… Ты как, готова к очередному ненастоящему свиданию в ближайшее время?

– Со «скорой» или без нее?

– Определенно без.

– А мы сможем обсудить проблему трудных подростков?

– Мы сможем обсудить все, что пожелаешь.

Я опустила глаза, неожиданно поймав себя на том, что непроизвольно тереблю локон своих волос из нейлонового волокна. Нет, это ж надо! Накручивать на палец волосы, забыв, что это парик! Я поспешно опустила руку.

– Повторяю еще раз. Обсудим все, что захочешь.

– А что ты… предлагаешь?

Он так долго молчал, что я покраснела.

– Может, обед? У меня? Сегодня вечером? Обещаю, если пойдет дождь, я не буду заставлять тебя сидеть в столовой.

– Я согласна.

– Ну, тогда заеду за тобой в семь тридцать.

Не успел Сэм допить кофе, как в зале появился Ричард. Он посмотрел на Сэма, затем на меня. Я стояла, облокотившись на барную стойку, так что нас с Сэмом разделяло всего несколько дюймов.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался Ричард.

– Никаких проблем. – Сэм встал, и я, к своему удивлению, обнаружила, что он на целую голову выше Ричарда.

На лице Ричарда отразилась целая гамма чувств, и я без труда прочла все его мысли. Что здесь делает парамедик? Почему Луиза бездельничает? Я бы с удовольствием устроил Луизе хорошую выволочку, но этот мужчина слишком большой, и я не совсем понимаю, что здесь происходит, и вообще, я его слегка побаиваюсь. Это было настолько забавно, что я едва не рассмеялась.