Он просто не настолько сознателен, чтобы быть агрессивным.

Сейчас я сижу в том же кресле, где сидела много лет назад, и снова смотрю на спящего Джейкоба. Он уже не ребенок. У него внешность взрослого человека, сильные руки и мощные плечи. Я протягиваю руку и убираю прядь, упавшую ему на лоб. Джейкоб ворочается во сне.

Я не представляю своей жизни без Джейкоба, но другой жизни мне не надо. Если бы он не был аутистом, я не могла бы любить его больше, чем люблю сейчас. Даже если его осудят, я буду любить его не меньше.

Я наклоняюсь, как делала раньше, и целую его в лоб. Это старый, испытанный временем способ узнать, нет ли у ребенка температуры, благословить ребенка, пожелать спокойной ночи.

Но почему же мне кажется, что я прощаюсь с сыном?

Сегодня мне исполняется шестнадцать лет, но праздника я не жду. Мы все еще в подвешенном состоянии — прошло уже шесть дней, а присяжные так и не вынесли вердикт. Похоже, мама даже не помнит о моем дне рождения, поэтому я молча спускаюсь вниз, когда она кричит: «Завтракать!» У меня еще влажные после душа волосы. На столе стоит шоколадный торт со свечкой.

Естественно! Сегодня же Коричневый четверг, и торт, можно не сомневаться, без глютена, но не стоит перебирать харчами.

— С днем рождения, Тео! — говорит мама и начинает петь.

К ней присоединяются папа, мой брат и Оливер. Мои губы расплываются в довольной улыбке. Насколько я помню, Джейкоб никогда не присутствовал на моем дне рождения, если не считать того раза, когда меня отправили в больницу. Да и какой это был день рождения?!

«Что, стоило это того? — клубится внутри тихий голосок, словно дым от свечки. — Стоило это того, чтобы получить настоящую семью, как те, за которыми ты подглядывал?»

Мама обнимает меня за плечи.

— Тео, загадывай желание, — говорит она.

Еще год назад именно такого праздника я бы и пожелал. Пожелал бы настоящую семью, с тортом или без него. Но есть что-то в мамином голосе, словно металлическая струна, которая звенит, подсказывая: есть только один верный ответ, одно искреннее желание на всех нас.

Которое, так уж получилось, в руках двенадцати присяжных.

Я закрываю глаза и задуваю свечку. Все хлопают в ладоши. Мама начинает резать торт, и первый кусок достается мне.

— Спасибо, — говорю я.

— Надеюсь, тебе понравится, — отвечает мама. — И думаю, что это тоже придется тебе по вкусу.

Она протягивает мне конверт, внутри записка, написанная от руки: «Долг погашен».

Я вспоминаю свой безумный вояж в Калифорнию, чтобы найти отца, вспоминаю, какую уйму денег стоили билеты, и на секунду лишаюсь дара речи.

— Но, — предупреждает она, — если еще раз выкинешь подобное, я тебя убью.

Я смеюсь, она обнимает меня сзади и целует в макушку.

— А вот еще подарки, — передает конверт отец. Внутри яркая открытка «Моему сыну» и сорок баксов. — Можешь начинать копить на более мощный маршрутизатор, — говорит он.

Потом Оливер вручает мне пакет, завернутый в одноразовые бумажные полотенца.

— Было два варианта: это или коробка из-под пиццы, — объясняет он.

Я качаю головой.

— Пирог с начинкой?

— Обижаешь! — восклицает Оливер.

Я разворачиваю подарок и обнаруживаю учебник по вождению.

— Я подумал, что после суда мы могли бы обратиться в автоинспекцию и наконец получить для тебя права.

Мне приходится опустить глаза, в противном случае все бы увидели, что я вот-вот разрыдаюсь. Помню, как в детстве мама читала нам смешные сказки, в которых лягушки превращались в принцев, а красавицы просыпались от одного поцелуя. Я никогда не верил в эту ерунду. Но кто знает? Возможно, я ошибался. Возможно, жизнь человека может измениться в одну секунду.

— Подожди, — говорит Джейкоб.

Он наблюдал за происходящим, на его лице играла улыбка — надо же, какой шаг вперед! В разгар празднования моих дней рождения неписаным правилом стало позволять Джейкобу помогать мне задуть свечи. Лучше вместе задуть свечи, чем позволить ему испортить праздник очередным приступом.

— У меня тоже есть для тебя подарок, Тео.

Я не помню, чтобы за всю жизнь Джейкоб хоть когда-нибудь дарил мне подарок. Не помню, чтобы он хоть кому-то делал подарки, если не считать духов, которые я купил в аптечном магазине и преподнес маме на Рождество, предварительно написав наши с Джейкобом имена на открыточке. Мой брат просто не понимает, что нужно дарить подарки.

— Что он приготовил? — бормочет Оливер, когда Джейкоб стремглав бросается наверх.

— Не знаю, — отвечает мама.

Через минуту Джейкоб возвращается. Он держит плюшевую утку, с которой спал в детстве.

— Открой, — велит он, протягивая игрушку.

Я беру утку и верчу в руках. Никакой упаковки, нечего открывать.

— И как открыть? — хмыкаю я.

Джейкоб переворачивает игрушку и тянет за нитку. Шов расходится, из него торчит набивка. Я опускаю пальцы в дыру и нащупываю что-то гладкое и твердое.

— Вот куда подевался мой пластиковый контейнер! — ахает мама, когда я вытягиваю его из утки.

Внутри что-то лежит, я не могу разглядеть. Открываю крышку и с изумлением смотрю на розовенький плеер «Нано». Осторожно беру его в руки, уже зная, даже не переворачивая, что сзади на металлической поверхности выгравировано имя Джесс Огилви.

— Где ты это взял? — шепчет мама по ту сторону вакуума, в который я погрузился.

— Ты же хотел плеер, верно? — радостно спрашивает Джейкоб. — Ты уронил его, когда убегал из дома в тот день.

Я едва шевелю губами:

— О чем ты говоришь?

— Я же говорил тебе: я знаю, что ты там был. Видел следы от твоих кроссовок, тех, что я использовал для инсценировки места преступления. И мне известно, что ты и из других домов брал вещи…

— Что? — вскрикивает мама.

— Я видел в твоей комнате видеоигры, — улыбается мне Джейкоб. — Я убрал в доме Джесс, чтобы никто не узнал, что ты наделал. И это сработало, Тео. Никто даже не догадался, что убил ее ты.

Мама хватает ртом воздух.

— Что, черт побери, происходит? — спрашивает Оливер.

— Я ее не убивал! — кричу я. — Я даже не знал, что она там живет. Думал, дома никого нет. Хотел осмотреться, взять парочку дисков, но потом услышал шум воды наверху и пошел посмотреть. Она была голая. Она была голая и увидела меня. Я испугался. Она вышла из душа и поскользнулась. Ударилась о край раковины. Я убежал. Боялся, что она меня поймает. — Мне не хватает воздуха, я уверен, что сердце в груди превратится в глину. — Она была жива, когда я убежал. А потом по новостям вдруг передали, что она умерла, а тело обнаружили в штольне. Я-то знал, что не трогал ее… Кто-то другой перенес тело. Вероятно, этот кто-то и есть убийца. Я решил, что она рассказала обо мне Джейкобу, когда он пришел на занятие. Они повздорили. А потом Джейкоб… Я не знаю. Я не знаю, о чем я думал.

— Ты не убивал Джесс? — спрашивает мама.

Я молча качаю головой.

Мама смотрит на Джейкоба.

— И ты не убивал Джесс?

— Я просто передвинул тело. — Он закатывает глаза. — Я постоянно тебе об этом твердил.

— Джейкоб, — спрашивает Оливер, — Джесс была жива, когда ты пришел?

— Нет. Но я видел, что там был Тео, поэтому поступил так, как считал правильным.

— Почему ты не позвонил маме, не вызвал «скорую помощь»? — спрашивает отец. — Зачем инсценировал место преступления, чтобы скрыть следы Тео?

Джейкоб смотрит прямо мне в глаза. Это больно, по-настоящему больно.

— Семейные правила, — просто отвечает он. — «Заботиться о брате; он единственный, кто у тебя есть».

— Сделай же что-нибудь, — просит мама Оливера. — Открылись новые обстоятельства. Тео может дать показания…

— Его могут счесть причастным и обвинить в утаивании информации…

— Ты должен что-нибудь предпринять, — требует мама.

Оливер уже тянется за пальто.

— Поехали, — говорит он.

Мы с Джейкобом покидаем кухню последними. Торт остается на столе, рядом лежат мои подарки. Торт похож на музейный экспонат — нетронутый. Нипочем не догадаться, что еще пять минут назад мы праздновали день рождения.