— Занятно. — Бушмин уже чувствовал себя одновременно и задетым таким вот неожиданным поворотом, но и заинтригованным тоже. — А из «четверки» я тоже уволен?

— Да, конечно, — чуть усмехнувшись, сказал Мерлон. Но уже спустя секунду его лицо стало озабоченным. — Думаю, Андрей Михалыч, вы уже догадались, что все это затеяно неспроста, но в то же время — это вы тоже должны понимать — ваше увольнение носит лишь формальный характер. У вас, подполковник, контракт с государством, и никто его — особенно в нынешних условиях — расторгать не собирается!

— Нич-чегошеньки не понимаю! Что стряслось-то, Игорь Борисович? И почему именно я?

Мерлон ответил после некоторой паузы.

— Потому что эпизод с пропажей Голубева оказался более важным и знаковым, нежели мы первоначально думали, — сказал он. — Но это так, хотя и немаловажная, но все ж деталь. Несколько дней назад, Кондор, вскрылась одна крупнейшая афера, масштабы которой значительно — в разы! — превышают даже "дело «ЮКОСа». Возможные убытки нам лишь только предстоит оценить.

— Ну а я тут при чем?

— Суть заключается в том, Кондор, что вашу кандидатуру из многих выбрали сразу трое: я сам, тот, кого вы будете прикрывать за кордоном... А вы туда отправитесь не позднее полудня понедельника. И еще один человек, волю и решение которого трудно оспорить.

Наверное, чтобы подчеркнуть только что сказанное им, Мерлон красноречиво вскинул глаза к потолку.

— Н-не понял...

Бушмин некоторое время тупо таращился на начальника «четверки», пытаясь сообразить, что бы все это могло означать. Затем, когда у него вдруг что-то щелкнуло в мозгу, он медленно перевел взгляд на висящий над головой Мануилова портрет, на котором был запечатлен человек, обладающий холодным обаянием и загадочной полуулыбкой Сфинкса.