— Я с таким минометом рядом не встану, это то же самое, что гранату в штаны сунуть!

— Собирайтесь, болтуны, уходим! — Оборвал я разошедшихся бойцов, и приказал широколицему бойцу. — Ты, бегом к коноводам, и подгони сюда повозку, на которой мин меньше. А вы двое, попробуйте поймать наших убежавших коней, они в том ложку остановились. Слушайте, парни, а где мой вещмешок?

Моя походная перина лежала в десяти метрах, засыпанная комьями земли, сорванными листьями и прочей дрянью.

— Зачем тебе вещмешок, Лапушкин, забудь!

— Нет, ребята, вы что, найдите, там у меня «письмо от матери, и горсть родной земли»!

И двухкилограммовый золотой портсигар, увидев который, обзавидовался бы товарищ Бендер, куда его золотому блюду до моего портсигара. Часы, время на которых я так и не успел посмотреть, и так у меня в руке.

Пока сборы, разговоры, посмотреть, что там на станции. Разоренный муравейник там, причем во многих местах все еще горящий, и повсеместно дымящийся. Вагоны с путей исчезли полностью, хотя сами рельсы сохранились почти везде, кроме тех, что были на месте с неправильной, сухой, как лимонная, кислотой. Там не было не только рельс, но и в самой насыпи зияли четыре, по числу испарившихся вагонов, соединенные между собой воронки, глубиной метров в десять и диаметром в добрую сотню метров. От пристанционных зданий остались только фундаменты, дальше шли груды битого красного кирпича, домики поселка сохранились, чем дальше от станции, тем больше, хотя слово «сохранились» к ним все равно было слабоприменимо. Все эти развалины при этом полыхали даже там, где гореть было, кажется нечему, очевидно, содержимое цистерн выбросило на станцию и поселок. И повсюду по этим развалинам и по заваленным улочкам лежали обожженные и искалеченные трупы, к сожалению, не только в немецкой форме, и кто знает, сколько их еще было погребено под руинами.

— Миномет в порядке?

— Стойки погнуло и вырвало из места крепления! — Джалибек чуть не плакал.

— А ствол не помяло, стрелять-то можно будет?

— Ствол нормальный, но стрелять никак нельзя, наводить невозможно!

Вот, зараза, чтобы я когда-то еще стрелял из миномета по вагонам с портянками! Нет, хаханьки хаханьками, а без миномета нам здесь, в немецком тылу, делать попросту нечего. Теперь все мои сомнения и рассуждения о целесообразности продолжения похода на запад, или возвращении на восток повисали в воздухе, возвращение становилось неизбежным.

Кое-как разобрались с лошадями, повозки с минами были дальше от взрыва, но животные были тоже напуганы мини апокалепсисом, одна из пар сорвалась с привязи и понесла. К счастью, повозка выдержала испытание короткой экстремальной гонкой, кони выдохлись после забега с грузом, и дали себя поймать. Хуже пришлось ловцам коней от моей разбитой повозки, перепуганные, они никак не давались в руки и носились по степи больше часа. Хорошо, что немцам было не до нас, в отсутствие миномета, у нас не было против них серьезных аргументов.

Наконец, утряся эти мелкие проблемки и укомплектовавшись еще одной повозкой на ближайшем хуторе, двинулись вдоль полотна железки на северо-восток, с тем, чтобы в удобном месте перейти ее и пройти на север. Я решил не возвращаться назад той же дорогой, поскольку путь на восток там проходил через Львов, пробиваться через город наверняка пришлось бы с боями, что группе из одиннадцати человек при двух раненых никак не улыбалось. Уйти на север, а потом уже оттуда на восток, так мне казалось удобнее еще и тем, что на севере местность лесистее, я по привычке принимал в расчет фактор авиации, хотя вряд ли немецкие асы будут зариться на такую жалкую добычу, как мы. Бойцы приняли смену направления движения на противоположное без обсуждений, решив, что она связана с повреждением миномета, и это было частично правдой.

Шесть дней поход в обратном направлении проходил без особых проблем, двигались мы параллельно немцам, и пересекать шоссе, запруженные их колоннами, нам, поэтому не приходилось. С водными преградами было больше забот, но они просто требовали больше времени, сами по себе не являясь неразрешимыми.

На исходе шестого дня, впереди и немного слева по ходу нашего движения послышался знакомый, и уже подзабытый гром канонады, бойцы завертели головами, прислушиваясь, шумно комментируя новость, и поглядывали на меня, ожидая пояснений.

— Фронт близко, товарищ командир? — Несколько напряженно улыбнулся Джалибек.

— Похоже на то, но пока ничего не вижу, для меня далеко.

На ночь стрельба стихла, а утром возобновилась, но не как обычно, в семь-восемь часов, а прямо с рассветом. И если мы, как правило, не спешили по утрам с выдвижением, дни длинные, всяко наломаешь ноги, то сегодня завтрак и сборы сами собой прошли быстрее, чем всегда. Темп движения тоже непроизвольно вырос, в настроении бойцов чувствовалась нервозность. Дорогу я выбирал, не ориентируясь на орудийную стрельбу, а просто старался вести группу по более удобной местности. И выводила нас эта удобная местность немного в сторону от источника военного шума. Вскоре стало ясно, что бой ведется на узком участке фронта, а еще через час окончательно выяснилось, что никакого фронта поблизости нет, просто немцы обложили и добивали крупную группу окруженцев.

Положение напоминало то, что было с лагерем военнопленных неподалеку от аэродрома, но только напоминало. Там мы могли без особого труда разобраться с охраной военнопленных. Теоретически. Потому что давить пулеметы, расположенные рядом с колючкой, означало подвергать риску пленных. А пока мы бы гасили один пулемет из десятка, остальные занимались бы расстрелом заключенных, и к тому времени, когда с охраной лагеря было бы покончено, там уже некого бы было спасать. Поэтому, только глянув на лагерь, я отвернул верхний взгляд, и уже не смотрел в ту сторону, чтобы не бередить душу.

Здесь немцы, независимо от нашего вмешательства пытались уничтожить свои будущие жертвы. Расстояние между нападавшими и защищавшимися позволяло бить первых, не подвергая риску вторых. Одно но, там у нас был миномет, здесь у нас его не было. Кому в таком случае могла помочь группа из девяти боеспособных бойцов при двух пулеметах?

Бой проходил от нас в десяти километрах, теперь наша дальнейшая дорога уводила нас в сторону и прочь от обреченных окруженцев, я остановил обоз и подозвал старшину.

— Джалибек, в двух часах строго на север, ты сам слышишь, немецкий батальон добивает наших окруженцев. Они укрепились на территории военной части, и держатся неплохо, с оружием у них все нормально, но прорваться и пробовать не будут, масса раненых и толпа беженцев вяжут их. — Дав вводные, я в десятый раз задаю вопрос с заведомо известным ответом. — Что, из миномета стрелять никак?

Джалибек опускает глаза и отворачивается в сторону.

— Нет…, — еле слышно.

Напряженная тишина, бойцы смотрят на меня с разными чувствами, романтичные и эмоциональные с надеждой, что я найду способ помочь попавшим в беду товарищам, более циничные и лучше знающие жизнь ждали, что я не дам им вляпаться вместе со мной в эту кучу дерьма.

— Товарищ командир! А если закопать миномет наполовину, земля будет держать ствол, и стрелять можно. — Вылезает с рацпредложением пулеметчик, плечо туго перехвачено бинтами, рука подвешена, он единственный из нас раненый вследствие колоссального взрыва на станции.

— А чтобы перенести огонь, выкопать и снова закопать?

— Нет, зачем, нажать на ствол, он и сдвинется, куда надо, земля с одной стороны уплотнится, с другой щель будет, ее присыпать, и опять стрелять.

На мой дилетантский взгляд, идея рабочая, когда закапываешь столбы для забора, в свежей, не осевшей и не уплотнившейся земле их вполне можно пошатать, навалившись с одной стороны, кажется, и минометному стволу можно изменять угол наклона, правя направление стрельбы.

— Джалибек?

— Можно попробовать, товарищ командир…

Никто ни в чем не уверен, решение принимать мне, и отвечать за него, расплачиваясь своей и чужими жизнями, ведь если мы встрянем в эту, пока не касающуюся нас заварушку, уйти по-английски у нас уже не получится.