Скрестил пальцы Лютя, махнул левой рукой: отвали, мол, нечистая сила, храни мя Перун со Святовитом! Только не помогло это: два глаза в упор на него смотрят, как буравом сверлят:

– Отпусти мальчишку, воин. И не трожь более. Отпусти и не трожь! Отпусти и не трожь! Внял ли? Отпусти…

Не поймешь: то ли человек говорит, то ли змей шипит, то ли мнится все это Люте. Может, и мнится, только ни слова сказать, ни рукой двинуть, а колени-то сами гнутся…

Сел на лежак Лютя, вдохнул-выдохнул, пот со лба вытер – кажись, миновало! Уф-ф-ф! Не пристало княжьему вою колдунов бояться – за ним Перунова сила великая. Все то же вокруг: очаг дымит, дед Пеха в углу сидит, да у той стены два примака притулились. Сих примаков Лютя за работой много видел: дерева валили и колья из них тесали. Он их и не бил еще даже – споро работали, старались. Один, сказывают, Варук, а другой, кажись, Коляной зовется, только не упомнить, который. Неужто, они на него морок навели?!

– Вы чо, погань вонючая, волхвовать вздумали?! С нечистью балуетесь? Да я вас…

– Достал этот парень окончательно! – прорычал примак слова непонятные и с лежака дернулся, но другим был удержан:

– Тихо, Коля! Сиди и не рыпайся!

– Не рыпайся?! Да это же палач, садист какой-то! Ты видел, как он баб плетью дерет?

– Ну, дерет… А то их собственные мужики не бьют? Я тебе в сотый раз повторяю: пришел в чужой мир – принимай его таким, какой есть, а не пытайся под себя переделать!

– Блин, Вар! Должна же быть элементарная (самая элементарная!) справедливость! Четыре зачуханных воина издеваются над целой деревней и хоть бы хны!

– Ты опять за свое! Давай потом, а? Молчи и не мешай: я и так его еле усадил!

Странны примаковы речи: только и понял Лютя, что седой востроносый – Варук, а второй – Коляна. И, кажись, не боятся они?!

– Тебя, воин, не Лютей ли кличут?

– Ну.

– Почто ж приперся без зову? Али чуров не боишься? – Варук кивнул в угол за очагом, где темнели деревянные лики.

– Да е… я ваших чуров смердячьих! А вас, червей наземных, тута и закопаю всех – с деревяхами вместе!

Осекся Лютя под взглядом чужим да на лежак опять плюхнулся: «Ну, точно – волхв!»

– Тихо, паря!

– Да я!!..

– Остынь, говорю! Не смерды мы, понял? И не волхвы!

– Ща, сказывай! Сказывай, что ты княжий вой!

– И не воины мы. Верю, невнятно тебе се: здесь у вас никого и нет больше. Знать, не слыхал ты, что в краях дальних люди разно живут. Там не тока смерды да вои, а и всякие люди бывают.

– Брешешь все! От веку так было: князи, вои да смерды. А промеж них волхвы-колдуны поганы ходют.

Вновь второй примак голос подал:

– Ошибаешься, парень. Когда-то давно никаких князей и воев не было и в помине. Все хлеб сеяли, зверя-рыбу ловили. Я думаю, что князья ваши пошли от деревенских старейшин: кто поумней да пошустрей других под себя подмял, а потом и вовсе перестал сам работать. А воины, наверное, сначала были сыновья и зятья этих старейшин, а потом стали в дружину и других мужиков брать, кто покрепче. Так что вы со смердами одной крови, и нечего над ними издеваться!

От безумной той речи у Люти аж дыханье сперло, слова сказать не может, только ртом, как рыба, хлопает:

– Ах ты!..

– Что, языком подавился? А еще, я думаю, когда народу на земле становилось много, начинались ссоры и распри. Селище с селищем начинали делить угодья. Или появлялись какие-нибудь внешние враги – степняки, например. Тогда народ – те же смерды – выбирали мужиков покрепче, давали им еду послаще и коней получше, чтобы они с соседями разбирались или от чужаков обороняли. А те, кто такими ватагами командовал, стали со временем князьями. Много воды, наверное, с тех пор утекло: князья с дружинами давно позабыли, что должны на самом деле о смердах заботиться и охранять их!

Зашелся криком Лютя, заорал, слюной брызгая:

– Врешь!!! Врешь все, клятый волхв!!! Сколь есть Перун да Сварог, не бывало такого!! Князи от конинга великого род свой ведут, а вои – от дружины его!!

– Откуда ж тот конинг взялся? С неба упал, что ли?

Не силен Лютя в мудреных сказках, потому и смутился чуть, и кричать перестал:

– Ну… Про то любой отрок в дружине ведает: конинг сей от полночи пришел – от воды, где земля кончается! Как звали, тока, запамятовал…

Задумался воин, затылок поскреб и вдруг… откинулся к стене и захохотал, топая ногами и хлопая себя по ляжкам! Отсмеялся, слезу утер рукавом:

– Ой, не могу! Ой, уморил! Ну, распотешил, бродяжка!..

– Чего ржешь-то? Дурак, что ли? Что я смешного сказал?! – насупился примак.

Лютя даже обидеться забыл:

– Тока представил я, како смерды на конях скачут да мечами рубятся! Ой, не могу!

– Да что ж такого? Или смерды не люди? Вы же на одном языке говорите, одних богов знаете, одни и те же бабы вас рожают!

– Ну, и дурной же ты, бродяжка! Совсем, видать, умом повредился! Это смерды-то люди?! Это мразь-то ползучая?! И бабы… Чо бабы-то? Ну, дурак! Их дело – рoдить! Иль не ведаешь? От князя князь рoдится, от воя дружинного – вой, вестимо!

– Так ты же здесь всех девок и молодух, каких Рутич с собой не угнал, перетрахал. То-то воев в Верхней Онже народится!

Вздохнул воин, в ум приходя, о достоинстве своем вспоминая:

– И почто ж я болтаю тут с вами, убогими? Ты, кажись, старый уже, а без понятия: как же баба воя родить сможет, коли она со мной пред Дажбогом не кручена?

Дрогнули стены, столбы опорные пошатнулись, труха с крыши посыпалась. То ли рык звериный, то ли крик человечий снаружи:

– А ну, вылазь, кто там есть!! Завалю ща всю хибару!!

– Уймись ты, Свен! Почто кипеж поднял? – откликнулся Лютя со смехом.

– Ты тута? Живой ли?

– Что ж мне содеется-то?

– А голос почто подавал? Отрок по нужде вышел да враз и прибег: Лютя, грит, с бугра голосит!

– То примаки дедовы уморить меня хотели. Насилу отдышался – таки смешны сказки сказывают! Залазь сюда, Свен, послушаем – все одно ведь не спишь!

– Та-а-к, – обреченно вздохнул Вар-ка. – Сцена вторая: те же и Свен. Я же просил тебя, Коля!

– Что я такого сказал, Вар?!

– А вот то и сказал… Молчи уж, а?

– Ладно, Вар. Только…

Места в землянке совсем не осталось: втиснулся воевода, на лежак рядом с Лютей уселся, меч заголенный на колени положил. Хозяин-то, дед Пеха, совсем в угол забился, со страху всех чуров с Велесом да Мокошью вспомнил: пустил вот примаков на свою голову, так теперь хоть в лес беги от гостей незваных! И сбег бы, хоть и ночь-полночь на дворе, да уж не вылезти. Благо, хоть не трогают, не замечают пока…

– Слышь, чо бродяжка сей сказывает: князи да вои от смердов пошли!

Растопырил усы Свен, зубы темные показал:

– Да ну?! Это как же?

– А так и сказывает: в стародавнии времена, грит, одне смерды по лесам сидели, ни князей, ни воев не было вовсе. После такo им скучно стало, и выбрали они старшинку над собой князем, а сынов и зятьев его – воями! От них-то и пошли мы да князи. Во дурак-то, а?

– Чо, так и сказывал?

– Ну. Вот тот, курносый. Говорит-то странно, но разуметь можно.

Покачал головой Свен, подбородок на кулак опер и задумался. Молчат все: ждут, когда старшoй слово скажет. В землянке уж холодно стало – в очаг и подложить-то некому: Ганька под лежак заполз, а дед Пеха и пальцем шевельнуть боится. Дивно Люте: не смеется Свен! Он уж и сам заговорить собрался, но воевода молвил:

– Негоже те, Лютя, над словом дурным потешаться. Не под Перуновой ли клятвой ходишь? Иль не учили тя в отроках-то? Все б те на коне скакать да мечом махать! Аль с младых ногтей не ведаешь, как мир сей стоит?

– То ведаю… Перун-то – наш батюшка – да со Велесом мир сей устроили: землю поклали, воду пустили, леса насадили…

– Перун се содеял, а Велес под рукой его был! И Святовит, и Сварог с сынами, и Стрибог – все под рукой его ходят. Земля ж, дабы впyсте не быть, породила зверей и птиц вольных, что от дерев да травы кормятся. И колос хлебный родила, и смердов. Оттого и зовут ее смерды «Мать-Сыра-Земля». С тех пор давних и стоит лад средь богов: кто за небом да солнцем смотрит, кто дождь да ветер блюдет, а Триглав, тот, вестимо, годом вертит. А како умножились земные-то чада, сотворил Перун князей с воями, чтоб блюсти их под рукой его. Оттого и зовем мы его «Перун-батюшка». Лад тот любому ведом – и младому, и старцу. А бродяжка сей – примак Пехов – коли сказывает супротив, либо умом повредился, либо по злобe честь батюшки рушит. Се мы поправить должны: как тын вкруг селища закончим, да кумир Перунов на бугре утвердим, по обычаю содеем мы праздник немалый. Дары-жертвы приносить надо будет, и бродяжка сей весьма к месту придется.