Старик умолк. Снова надолго повисла тишина. Даже огонь потух в очаге. Ранкстрайл едва осмеливался дышать. Налетевший ветер захлопнул открытую дверь. Старик задрожал. Молодой капитан поднялся, запер дверь и накинул на плечи отца свой плащ. В темноте блеснула цепь с символами городской власти. Ранкстрайл разжег огонь в очаге. Свет пламени вновь осветил комнату. Тьма отступила.

Старик посмотрел на сына.

— Я рад, что именно ты спас город, — сказал он и затем повторил эти слова еще раз.

Ранкстрайл кивнул. Ему казалось, что он побывал в преисподней и вновь вернулся оттуда. Проклятое подозрение, терзавшее его всю жизнь, ядовитый червь, который вечно грыз его мысли и которого он вечно загонял в самый дальний и темный угол, делая вид, что не думает об этом, вырвался теперь на свободу. Правда стояла прямо перед ним, как страшное чудовище, которое он долго искал, от которого долго убегал и которое наконец нашел. Ранкстрайл взглянул в глаза своего отца, и чудовище, прятавшееся во тьме, исчезло навсегда вместе с призраками той далекой ночи в грязи бобового поля на границе Изведанных земель. Он был первенцем, старшим сыном мужчины и женщины, которые любили друг друга больше всего на свете. Он был первым сыном их любви. Все остальное тонуло в грязи, как ненужная мелочь.

Ворота преисподней захлопнулись, и он никогда больше их не откроет.

Старик обеспокоенно посмотрел на его забинтованную руку.

— Ты ранен?

— Нет, все уже прошло, — рассеянно ответил Ранкстрайл.

Старик погладил рукой бархат плаща и указал на золотую цепь.

— Ты теперь важный человек, — заметил он и добавил в смущении: — Ты… ты богат?

Ранкстрайл кивнул.

— Конечно, — ответил он и тут же устыдился того, что еще не позаботился о своем старом отце. — Завтра утром я первым делом найду тебе новый дом, настоящий дом с настоящими стенами… с окнами, с садом… с огородом…

— Нет, нет, это не для меня, не для меня, — запротестовал старик. — Это мой дом, и я не хочу его менять. Здесь я жил. Здесь умерла твоя мать. Ее могила в двух шагах отсюда, и я могу навещать ее и разговаривать с ней каждый раз, когда мне становится одиноко. Я знаю всех соседей. Это для твоей сестры. Она выходит замуж… — встревоженно объяснил отец.

От возврата к повседневности душа молодого капитана просветлела.

— Сын пекаря все же решился попросить ее в жены? Ты можешь сказать этой мегере, его матери, что она получит любое приданое, какое только пожелает.

— Нет, это не сын пекаря. Ее попросил в жены принц лучников.

— Принц Эрик, командир лучников? Но он же отпрыск самой знатной семьи в городе!

— Да, именно он. Он попросил руки твоей сестры и сказал мне, что приданое его не интересует и что он даже не хочет об этом слышать. Он сказал, что мужество твоей сестры и ее лук, это уже… как он сказал?.. богатое приданое. Они постоянно были вместе, знаешь: они вместе организовывали защиту города. Твоя сестра научила стрелять из лука всех женщин Варила. Даже благородных дам. И прачек. Ты бы ее видел… Он сказал, что честь жениться на Вспышке, честь жениться на твоей сестре для него дороже всего золота мира…

Ранкстрайл расхохотался. Смех облегчил его душу и заполнил маленький дом.

— Надо же, сейчас, когда у нас есть деньги, приданое больше никому не нужно?

Старик не смеялся, в глазах его по-прежнему виднелась тревога.

— Даже если он ничего не хочет, у нас будут затраты. Ей нужно свадебное платье. Хорошее платье. Он же принц… То свадебное платье, которое досталось ей от матери, она надела, когда пошла сражаться с орками. Может, оно и к лучшему: на ней было это платье, когда они с принцем впервые встретились. Она была так красива… Она надела свое свадебное платье, идя на смерть. Но сейчас оно все в крови и грязи, и даже если его удастся отстирать, она не сможет…

Ранкстрайл успокоил старика. Отец все еще казался ему каким-то маленьким, не таким, как раньше. Капитан помог старику лечь и остался у его постели.

Перед тем как заснуть, отец еще раз прошептал ему:

— Я рад, что именно ты спас город.

Ранкстрайл опустился на колени и поцеловал его руку.

Когда отец заснул, Ранкстрайл вышел из дома. Ему пришлось пройти через весь город, чтобы добраться до лестницы, которая вела к башням и стенам центрального кольца города, Цитадели, возвышавшейся над горизонтом.

Повсюду полыхали факелы.

Его плащ остался у отца. На груди капитана блестела золотая цепь с символами городской власти. Люди, встречавшиеся ему на пути, узнавали его и кланялись. Кто-то опустился перед ним на колени.

Ранкстрайл подошел к восточным бастионам и поднялся по ступеням на стену. Завидев его, часовые вытянулись. Перед ним расстилалась равнина, упираясь на западе в Черные горы. О войне напоминали костры орков на горизонте и ряды пик с насаженными на них головами врагов по обе стороны от Больших ворот. Головы разлагались под жуткими боевыми масками.

— Это наводит на них ужас, — пояснил командир стражников, выбежавший ему навстречу. — То есть на орков. Мы прочли в одной старинной летописи, что обезглавливание наводит на них ужас, потому что они верят, что останутся без головы и в царстве смерти. Это единственное, что внушает им страх.

Ранкстрайл отпустил его и долго еще смотрел на огни костров вдалеке и на пики под стенами города. Потом вызвал двух наместников Варила.

Он проинформировал их, что завтра пойдет в атаку, чтобы освободить рисовые поля, и приказал им проверить все имевшееся в арсенале оружие и раздать его солдатам, снабдив лучников достаточным количеством стрел, после чего заменить все тяжелые доспехи кожаными кирасами легкой кавалерии, которые давали большую свободу действий и не так блестели на солнце, напрашиваясь на стрелы. Он велел снять головы орков, еще торчавшие на пиках у входа в город, собрать по возможности все останки врагов и похоронить их. Дал приказ не добивать раненых или взятых в плен орков, а содержать их под стражей. И напоследок приказал привести в порядок темницы заброшенного подземелья, располагавшегося в центре города между колодцами, и приготовить там чистую воду и бинты для раненых врагов.

Наступило молчание, неумолимое и суровое, как лезвие меча.

Один из наместников, тот, что был помоложе, высокий мужчина с густой и короткой каштановой бородой, пронзил капитана взглядом своих голубых, цвета стали, глаз, в которых блестело разочарование и ярость.

— Орки перебили всю мою семью, мой господин, — произнес он после некоторого молчания. — Мой сын бродит теперь в одиночестве в царстве смерти, куда он попал раньше меня и совсем еще ребенком. Орки сожгли мой дом. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вновь и вновь слышу крики горевших заживо, и я знаю, что ни одному человеку не дано прожить столько, чтобы забыть их.

Ранкстрайл посмотрел на него долгим взглядом, прежде чем ответить. Казалось, он подыскивал нужные слова. Вскоре он заговорил:

— Я думаю, никакая боль на свете не может сравниться с тем страданием, что испытывают родители, которым пришлось похоронить собственного ребенка. Но я видел, что делают орки с моим народом, с моей семьей. Поэтому я прошу вас — позвольте мне говорить с вами, как с братом, — капитан прервался, набрал в грудь воздуха и продолжил: — Твоя боль — это моя боль, — сказал он мужчине. — Если бы я мог отдать свою жизнь за то, чтобы вернуть к жизни твоего ребенка, клянусь, я не медлил бы ни мгновения. Если бы в обмен на свою руку я мог бы утешить твою боль, клянусь, я отсек бы ее прямо здесь, на месте. Твой ребенок не один в царстве смерти: все наши предки встретили его там и утешили. И когда настанет наш черед перейти на ту сторону ветра, он встретит нас на безграничных лугах под бескрайним небом, там, где звезды сверкают, даже когда светит солнце. Я прикажу зажигать факелы каждый год в день его смерти и приносить цветы на то место, где оборвалась его жизнь, ибо забвение есть страшнейшее из всех бесчестий. Сейчас же я приказываю приготовить приличные могилы для мертвых орков и чистую воду в темницах для тех, кого мы захватим в плен.